на улицу, когда ушла из землянки по каким-то неотложным делам Валя Федичева. И на минутку ведь выскочила раздетая. И простудилась. Слегла сразу — ртутный столбик градусника угрожающе подскочил к сорока.
Надо было срочно принимать меры, но медикам на заставу из-за полного бездорожья было не пробиться.
А больная девочка металась в беспамятстве, горела, как в огне... И всех это тревожило. Соседние заставы и оперативные дежурные штаба то и дело справлялись:
— Как там дела у Танюшки?
— Плохо, — неизменно отвечал дежурный по заставе.
Екатерина Григорьевна даже постарела. Никогда не терявшийся вчерашний разведчик капитан Кучеров растерянно ходил из угла в угол и бормотал:
— Что делать, что делать?
Никита Васильев вдруг сказал:
— Есть предложение, товарищ капитан: я встаю на лыжи и доставляю Танюшку к врачам.
— Как это все просто у него: возьмет на ручки и пошагает! — сердито сказал капитан Кучеров. — Не дело, не дело говоришь, Васильев.
— Почему — не дело? — обиделся Никита. — Нести на руках — верно, и километра не пройдешь. В мешке за спиной понесу.
— Что она тебе — кукла какая бесчувственная или куча тряпок?
— Для ножек дырки вырежу, а мать потеплее оденет девочку — и всего делов.
— А что? Это идея, Никита, — обрадовался капитан Кучеров. Но сразу же помрачнел: — Лыж-то у нас всего пятнадцать пар. А если тревога?
— Ну, вы как хотите, а я доложу капитану Клюкину и скажу Екатерине Григорьевне...
Так и сделал.
— Молодец! Здорово надумал, товарищ Васильев! — обрадовался капитан Клюкин и тут же накинулся сердито: — А чего раньше молчал?
— Я только час назад придумал. Доложил капитану Кучерову, а он мнется, сомневается: мол, на заставе всего пятнадцать пар...
— Обойдемся! — перебил капитан Клюкин. — Речь идет о жизни человека.
Екатерина Григорьевна и Валя Федичева идею Никиты Васильева существенно подправили: мешок взяли не солдатский вещевой, а решили пошить сами из старого полушубка мехом вовнутрь.
Пока женщины занимались всем этим, предусмотрительный капитан Клюкин отправил двух пограничников пробивать лыжню. Пусть пять километров пробьют — и то великое дело. Из комендатуры тоже начали прокладывать встречный след.
На границе не принято, чтобы в наряд или на большие расстояния, хотя бы и в тыл, пограничники ходили по одному. Только подумал начальник заставы, кого бы из сержантов послать в неближний поход, как заявился к нему Юрий Данилович Селюшкин. И откуда узнал?
— Позвольте мне идти с девочкой!
— Как — идти? Вам же, Юрий Данилович, выходной день предоставлен.
— А-а, выходной! — махнул рукой Селюшкин. — Прогуляюсь малость — вот и получится выходной.
— Ничего себе прогулочка, чуть не полсотни верст в оба конца! Это и не каждому молодому под силу.
— Вы меня в старики не зачисляйте, Василий Егорович!
— Ну-ну, я ж к слову...
Из всех пограничников только Селюшкин иногда называл начальника заставы вот так — по имени-отчеству...
Отправляя их в путь, капитан Клюкин, как принято, в землянке дежурного поставил им задачу:
— На весь путь вам положено семь часов плюс два часа на отдых. Возьмете с собой суточную норму сухого пайка на троих, компас, два автомата с двумя дисками патронов, ракетницу и пять ракет. Выступить в четыре ноль-ноль. Задача понятна?
— Так точно! Задача понятна, товарищ капитан! — отрапортовал Селюшкин.
И точно так же, как при отдаче приказа на охрану государственной границы, капитан спросил каждого:
— Здоровы? Задачу выполнять можете?
И каждый ответил:
— Здоров! Задача будет выполнена!
С неба беспрерывно сеялся мелкий колючий снежок наподобие манной крупы. Заранее проложенная лыжня облегчала движение. Впереди шел Селюшкин, потом — Екатерина Григорьевна, шествие замыкал Никита Васильев с живой ношей в меховом мешке за спиной. Тяжести ноши он пока не чувствовал. Танюшка спала — он отчетливо слышал ее тяжелое шумное дыхание.
После непрерывных снегопадов дорога оказалась под полутораметровым слоем снега. Она ограничивалась с обеих сторон щетиной верхушек ивняка и ольшаника. Тут и была проложена лыжня. По правую сторону дороги тянулась линия связи — времянка фронтового образца. Осенью была подвешена на высокие шесты. Теперь шесты утонули в снегу и превратились в низенькие колышки. Линия эта вела в комендатуру.
С началом короткого серенького дня кончилась лыжня, проложенная накануне, и пошла снежная целина — тяжелая, изнурительная. Лыжи то и дело глубоко проваливались.
На первом же километре целины Селюшкин, двигавшийся первым, взмок.
— Может, остановимся на минутку? — спросила Екатерина Григорьевна.
— Вот пройдем эту сопочку, тогда.
— Вы же из сил выбились!
Раскрасневшийся Селюшкин обернулся, преувеличенно бодро ответил:
— Есть еще в запасе силенка!
Сопку, намеченную Селюшкиным, пройти не удалось: зашевелилась Танюшка в мешке... Тонкое чутье у матерей: Екатерина Григорьевна шагала метрах в десяти впереди Никиты, и все-таки услышала стон ребенка, встревожилась:
— Юрий Данилович, дорогой! Никита! Остановитесь. Татьяне плохо.
Селюшкин остановился, недовольный, устало опершись о палки.
— Она успокоилась, — сказал Никита Васильев.
— Я ведь слышу — стонет.
Васильев осторожно снял мешок:
— Есть предложение, вы пока занимайтесь девочкой, а я пошагаю вперед — лыжню прокладывать. Разрешите, товарищ старший сержант?
— Иди, иди, Васильев.
Без ноши за спиной, хотя и не такой уж тяжелой, идти было намного легче. Никита Васильев шел ходко, изредка оглядывался и видел одно и то же: Екатерина Григорьевна бережно качала на руках девочку, невдалеке, прислонившись к валуну, отдыхал измотанный Селюшкин — нелегкое это дело прокладывать лыжню.
Метров четыреста, а то и все пятьсот прошагал Никита Васильев, пока увидел, что Екатерина Григорьевна перестала укачивать дочь и махала ему рукой. Никита Васильевич вернулся, живая поклажа снова оказалась у него за спиной. Отдохнувший Селюшкин опять пошагал впереди.
Так повторялось несколько раз, и на все это уходило немалое время. Время, которое не мог учесть даже предусмотрительный капитан Клюкин.
— Может, привал сделаем, Юрий Данилович? — спросила Екатерина Григорьевна.
— До привала еще сорок минут. — Селюшкин остановился на короткое время. — Скоро бывшая наша линия обороны. Там мы наверняка
