стало тоскливо.
«А хочешь, и тебе даст, я ее заинтересовал, что есть богатый профессор с трехкомнатной квартирой, а с женой почти в разводе. Договоримся – зайдет. Хочет свою ракушку, все бабы слизистые, как улитки, поэтому и раковины ищут. Как скажешь!»
Тонька тем временем читала молодой шалаве мораль:
«Ты что же за моего мужика ухватилась? У него жена есть, о себе уж умолчу».
«Ну и молчи, что ему со старой дыркой возиться?»
«А ты сколько хренов наменяла?»
«Сколько-нисколько! Все мои!»
«Хрен на хрен менять – только время терять».
Это был ужас! Их много, это большинство!
Воистину прямо по Босху, подумал я: «Сад земных наслаждений». Жить не хочется!
Кларина твердо взяла меня за руку и повела к двери. Мы почти бежали.
Эрика через полгода убили в пьяной драке.
Говорили, что убил мужик из мебельного, вроде бы Витек. Убийца тут же, как говорили, уехал в Калугу к своему дядьке, тамошнему пахану.
* * *
Я лежал в гробу, но при этом понимал, что я не мертвый, хотя и не живой. Никакого света и никакого покоя, похоже, я не заслужил. Во всяком случае никто туда (в свет или покой) меня не влек и даже не звал. Я переживал тот смертный сон, которого боялся Гамлет, и странные, страшные, безобразные сновидения копошились в моем мозгу. Я почему-то пошел на похороны Эрика. Выпил, тяжело было на душе. Жизнь казалась диким сном. Потом, пошатываясь, двинулся домой. Это я помнил. Недавние дождевые лужи, прыгающие по ним лягушки, и жабы, и еще какие-то чудища.
Иероним Босх. Сад земных наслаждений
Испугавшись, я отпрянул, затем падение, удар головой о рельс, двухчасовое лежание на асфальте под дождем (кто-то все же отодвинул мою голову в сторону от рельса), потом приезд неотложки, грубые руки, заталкивавшие меня в салон санитарной машины, лежание в голом виде на столе в реанимации, врачи, что-то совавшие в мою рану на голове, переставший показывать работу сердца монитор, потому что прекратилась эта самая работа.
Это я помнил и понимал, что тогда-то и наступил этот странный конец моего активного существования на Земле. Впереди, я это знал, меня ждала бесконечность времени, и это было страшно представить. Страшно было и то, что я отчетливо сознавал, как такие же безобразные сновидения будут преследовать меня бесконечно. Ужас перед этой бесконечностью сковывал все возможные движения мысли. И ведь самое пугающее было то, что эти сновидения как бы цепляли факты моей реальной жизни, но так дополняли и переиначивали их, что я сам впадал в шок. Возможно, то, что мелькало в моей голове как возможность, сон превращал в реальность, фантастическую, но реальность. Мыслимо ли заниматься сексом в милицейской КПЗ? Но шальная мысль об этом, скорее всего, тогда, в жизни, пока я был жив, проскочила в голове, а посмертный сон подал этот секс как то, что было в реальности. Сны менялись, поражая своей правдоподобностью, своим диким реализмом, даже натурализмом. И я не мог остановить их. А впереди были столетия этого бреда, а то и тысячелетия, а то и биллионы лет. Если, конечно, правда, что существует другое или другие измерения, где существуют разные сознания и души, и даже такое неполноценное сознание, как у меня.
Вдруг я увидел, что к Земле летит страшная планета Х, которая должна уничтожить все живое на моей планете, а я единственный, кто может спасти свой дом, свою планету, и вот я оказываюсь на этой планете Х, а планетой правит Лидия Андреевна, так что с ней надо либо договориться, либо лишить ее управления этим летящим космическим снарядом. И вот я звоню по космическому телефону Инге, а она мне что-то советует, но я ее не слушаю, потому что вижу Кларину и Сашку, примостившихся на краю Земли, и задача моя одна – провести планету Х так, чтобы она их не задела. Ведь Любовь все же движет Солнце и светила. А уж тем более планеты!.. Но сделать резкий крюк планетой в сторону мне не удается, и тут я понимаю, что есть только один шанс – повиснуть, ухватившись руками за край планеты Х, а ногами оттолкнуться от Земли. Что я и сделал. Толчок был столь силен, что я сорвался и очутился в космическом пространстве, вокруг меня носился мусор разбитых комет, астероидов и обломки, крошево планет. Была вокруг космическая ночь, синевато светилась Земля, от которой меня унесло. Я (вот бред-то!) искал жилище Бога, ведь раз есть планета-дьявол Х, то и святое что-то должно быть. А потому и проект «Россия», пока в ней не исчез дух, должен продолжаться. Может, мне не дано увидеть Место Высшего Блага (то, что в старину великий Августин Блаженный называл Град Божий), наверно, не заслужил. Но туда точно нет пути большинству. Это дорога для одиночек. Дед Моисей недаром ориентировал себя на слепца-одиночку Тиресия. Да и сам пророк Моисей пошел один против своего племени, наперекор, пока убедил в своей правоте. Один поднимался на гору Синай, с толпой Бог не хотел говорить. Разум не может быть коллективным.
Заслужить прощение и доступ в этот Град я мог лишь одним способом – написать не одну, а две, три, четыре книги с высшей точки зрения. Но руки зажаты деревянной коробкой, пальцы окостенели, даже непонятно, сумеют ли они хотя бы по клавишам компьютера стучать. А над могилой причитала Кларина, ее слова впитывала не умершая еще часть моего Я. Она говорила сквозь слезы, точнее, всхлипывала:
«Милый, ты же не мог жить без писания. Ну и живи дальше. И пиши. Ищи свой смысл. Ведь ты сам говорил, что жизнь словом продолжается. Вот и продолжай ее. Мы с тобой будем, будем помогать, насколько сможем».
И тут я вспомнил слова деда: «Человек, живущий духом, не может умереть до конца». Что он имел в виду, сейчас было неважно. Но я почувствовал, что сердце вдруг забилось, плечи распрямились, и ящик затрещал, я попытался сесть – и сел, сбрасывая с себя комья земли. Увидел побледневшее от счастья лицо Кларины, высохшие глаза Сашки – и встал. А вечером я уже сидел в своем кабинете, горел экран компьютера, рядом стояла чашка чая, и я стучал по клавишам.
Москва – Берлин, 2016 – январь 2017
Опубликовано: Нева, 2017, № 8.
Запах мысли
Повесть
Что-то должно случиться
Он открыл футляр ноутбука, залез в кармашек футляра, чтобы достать диск Городницкого и снять песней плохое настроение, но кроме диска в кармашке лежала записка Арины: «Мой милый! Мой любимый, мой любимый писатель! Живи и твори. А я буду ждать. Всегда буду ждать. Твоя я». Как же давно он
