и показывал всем, как он меня… да еще вслух комментировал, как он это делает, называя лягушкой. Заставил по-лягушачьи прыгать. Потом подтянул к пню на берегу, засунул мою голову между корнями, ляжки раздвинул и принялся собравшимся меня показывать и издеваться надо мной. Хоть озеро и не замерзает, но ноги мои в воде замерзли. Тогда – я не знаю, как это я сумела, – я вывернула руки назад, ухватила его за затылок и швырнула головой о пень. Потом встала, схватила его за его член, затащила его в воду, а там его голова попала под корягу, и он начал захлебываться. Я же не хотела его топить. Стала кричать и его из-под коряги тащить. А все надо мной смеются и не помогают. Он воду хлебает, кричать не может, а потом перестал дергаться, замер».
Она заплакала.
«Приехали “скорая” и милиция. Его в простыню и увезли, а меня менты забрали».
Не зная, что сказать, я погладил ее по волосам.
«Я поговорю с лейтенантом. Тебя должны выпустить».
«Не сомневаюсь, лейтенант меня уже щупал, – она смотрела какими-то тоскливыми, опустошенными глазами. Глазами не проститутки, а женщины, попавшей в жизненный капкан. В капкан, который немного разжимался, когда она раздвигала ноги. – Ты не смотри на меня так. На самом деле я тебя всю жизнь хочу. Если не возражаешь, то можем сейчас, прямо здесь. Дай сержанту еще денег, он дверь посторожит».
«Не надо, – сказал я мягко, но тоном, который не допускал возражений. – Ты и так натерпелась».
«Не от тебя же».
«И все-таки. Хоть в твоем сознании, в твоей памяти я тоже существовал в эти твои плохие моменты, значит, виноват».
Она вдруг улыбнулась злой и жалкой улыбкой одновременно:
«Почему плохие? А может, мне это нравилось. Только я все время о тебе думала, поэтому они и не были плохими или – не совсем плохими. Я воображала, что это ты меня берешь».
Она вдруг схватила мою руку, прижала к губам, а потом к груди.
Должен покаяться, я не устоял. Видимо, и я давно ее хотел, а ее эротический, хотя и грязноватый рассказ возбудил меня. Разложив ее на полу, я вошел в нее. Это и вправду было чудесно, словно специально для меня приготовленный ужин. Мужчины все же в момент сексуального возбуждения забывают о всех нравственных нормах. И я был нисколько не лучше остальных, а также хуже хороших.
Когда я встал, она лежала, закрыв глаза, и словно прислушивалась к своему телу, к его переживаниям. Потом улыбнулась, а я сказал глупо:
«Будто Адика помянули…»
«Конечно, помянули. А я теперь могу его забыть после тебя».
«Хорошо, – сказал я. – Я пойду, домой пора, а до этого мне в РЭУ надо заглянуть».
«Иди, – она села, одернула платье, чтобы прикрыть голые бедра и колени. – Все же мы полюбили друг друга. Полюбили и простились».
Я вышел, дал моргающему сержанту еще денег и покинул помещение. Мне было совсем не по себе. Повел себя на самом деле не лучше, чем Адик. Даже хуже. Ведь Кларину-то я и в самом деле люблю. Почему время от времени меня несет к чужим кискам? Причем значения я этим связям не придаю, поскольку любви нет. Так ее и у Адика не было. Я похолодел от ужаса и ненависти к себе. Все мы, живущие так, вне любви, просто-напросто нежить. Вот объяснение этого слова. Не кто-то другой, а ты сам. Ведь жизнь все же в любви, а не в сексе. Но стоит ли жить, если ты нежить? Вспомнил вдруг толстовского «Отца Сергия», который не устоял против похотливой девчонки. А потом трудом пытался загладить свою вину перед Богом. Такие туповатые мысли крутились у меня в голове по дороге к РЭУ.
И все же если не жизнь, то существование продолжалось. И за него надо было бороться. Поскольку тем самым устраивал жизнь жене и дочке. И снова маленькое открытие. Очевидно, у женщин есть какое-то свое особое чутье на мужчину. Особенно на мужчину, только что имевшего женщину. Он притягивает их и волнует. Это я вдруг почувствовал в РЭУ, где работали вроде бы одни женщины. Я спросил, могу ли я видеть Мушегяна. Мне ответили, что он взял отгул на три дня.
Я повернулся и пошел к выходу, пробормотав: «Жаль!»
«Мужчина! – вдруг окликнула меня милая кучерявая блондинка. – Подождите минуту. Может, вам телефон его нужен?»
«Люся! – крикнула ее товарка. – Ведь нельзя такое делать без разрешения».
«Но если человеку надо его найти!»
У меня вертелось на языке, что у Мушегяна нет телефона, но я благоразумно промолчал, ожидая номер. И я номер получил.
«Спасибо», – улыбнулся я ей ласкающе-смущенной улыбкой, которая, как я знал, нравится женщинам.
Надо было идти домой. Настроение было подавленное, как всегда бывало еще в прошлом браке, когда возвращался от другой женщины сексуально опустошенным. Было еще опасение, что жена поймет, что произошло, поскольку ощущал себя пропитанным этим чужим запахом. И старый отработанный прием – заговорить зубы. А рассказать на сей раз было что. И Адик, и телефон Мушегяна.
Так я и сделал, начав свою речь прямо в коридоре:
«Все-таки я не зря съездил. Ты помнишь Адика, он, конечно, был негодяй, но теперь он мертв. Эта женщина, что мне звонила, подруга моего детства, девочка с нашего двора. Он завел ее в лес, ну, в Тимирязевский парк, на берег Оленьего озера, там изнасиловал жестоко, а она его за это утопила. Точнее, не утопила, а толкнула его в озеро, где он зацепился за корягу и захлебнулся. А ее в милицию забрали».
«Прямо детектив какой-то. И ты, конечно, поверил! Это она все тебе успела рассказать в милиции? Долго рассказывала?..»
«Кларина, ты что, злишься или ревнуешь?»
«Нет, слушаю тебя. Ты должен как-то семье этого Адика помочь?»
Неожиданно на наши голоса, шаркая тапками, вышел из своей комнаты Эрнест Яковлевич и погрозил мне пальцем:
«Правильно, вначале надо Клариночке все рассказать. Ну и мне тоже, все же я тебе дал наводку на тую женщину».
«Да история не очень приятная. Вы же вспомнили сами этого Адика. Утоп он в озере в Тимирязевском парке».
«Ну ладно, – сказал спокойно старик, – знать, судьба ему была такая – в воде смерть принять».
И он спокойно вернулся в свою комнату.
Кларина сказала: «В этом возрасте такие известия можно только до галстука допускать. Но он прав, пойдем в твой кабинет. Там поговорим, а то шумим слишком. Сашка уже спит».
Эрнест, конечно, разрядил обстановку. Да и как-то так получилось, что все, что у меня случилось с Танькой, ушло в дальнюю область памяти. Было, но очень давно, не упомнишь. Сейчас главное – наша с Клариной и Сашкой квартира. Я сел за свой письменный стол,
