не менее царь нужен, но в комбинации с советским строем; одна из главных задач евразийства — борьба с капиталом. А в январе 1925 года в Берлине на квартире Александра Ивановича Гучкова прошел первый евразийский съезд, на который из Москвы приехал Ланговой — глава евразийской фракции «Треста». Перед этой поездкой он изучает степень распространения евразийских идей среди студенческой и профессорской эмиграции. Он знакомится в том числе с сообщением римской резидентуры Иностранного отдела ОГПУ, где представлен обзор деятельности белоэмигрантских организаций в Чехословакии (от имени агента).
«В кружке евроазийцев. Малочисленный по своему составу. Кружок учрежден около года назад в Берлине… Не останавливаясь на самой идеологии кружка, интересно отметить некоторые его тактические особенности. Так, например, необходимым условием успеха они считают восстановление за границей авторитета России, хотя бы советской. Вторым условием — распространение в России специальной националистической популярной литературы. Уже имеются толстые рукописи всевозможных брошюр, и есть надежда в скором времени достать средства и приступить к печатанию.
В Берлине кружку покровительствовала профессура Русского Научного Института, А. Гучков и другие.
На днях, отправившись к А.В. Ставровскому, члену кружка, очень молодому студенту-восточнику (сын бывшего камергера Двора), я застал его в будке (он служит на станции железной дороги) за чтением новой рукописи, только что полученной из Страсбурга. Он сказал мне, между прочим, что часть кружка и он сам ведут приготовления и осенью, не возобновляя занятий, уедут в Россию “для работы в недрах, среди рабочих и солдат”.
А.В. Ставровский имеет хорошие связи по Петрограду и близко стоит к местным монархическим кругам»57.
Здесь, в Берлине, на квартире Гучкова, Ланговой знакомится с видными евразийцами, основоположниками этого течения — Николаем Трубецким и Петром Савицким, с известным нам Петром Сувчинским, с Малевским-Малевичем. После докладов (Ланговой тогда выступал девять часов) развернулись прения. Больше всего споров вызвал вопрос: что эффективнее — капитализм или государственное плановое хозяйство? Решением съезда Лангового ввели в состав евразийского «Совета семи» и договорились вести через него переписку с евразийской фракцией «Треста». Потом было совещание евразийцев в Праге, куда также пожаловал от «Треста» Ланговой. Главная идея его пражского, «чекистского» доклада — Россия должна быть империей ума, элегантности и красоты. Ирония, конечно. И она говорит о том, что чекисты не воспринимают всерьез концепцию евразийства. Они озабочены больше тем, как использовать это течение в борьбе против эмигрантских группировок. Главная польза от пражского совещания была в том, что появилась возможность усугубить раскол между «молодыми» и «старыми» деятелями белой эмиграции и тем самым ослабить ее стремление к активным действиям против советского режима.
Но ведь и Устрялов в своих советах Сувчинскому тоже предостерегает его от активных подпольных действий в виде создания партии, агитационной сети, распространения листовок.
Не структуру, не партию видит он инструментом подпольной деятельности в СССР, а журнал «Евразия». И говорит он будто от имени евразийцев, как соратник Сувчинского.
«Мы не собираемся сейчас делать никакой политики внутри СССР, не создаем никакой партии, но свое положение используем сполна. Мы готовы помогать осуществлению ряда задач СССР за границею, но не отказываемся принципиально критиковать те шаги советского правительства, которые считаем с нашей точки зрения ошибочными. Мы согласны разговаривать и договариваться по любому конкретному поводу, но никаких обязательств заранее на себя не берем и право решения в сфере нашей газетной политики всегда оставляем за собою.
Редакционную коллегию должны составлять лишь лица, всецело и вполне солидарные друг с другом в основных идеологических и политических проблемах. Газета — не предприятие “смешанных” паев, где 51 % может принадлежать правительству, а 49 — частным лицам»58.
Этот «устряловский» взгляд на прессу так близок ленинскому. Чувствуется, что и практическая работа в пресс-службе Колчака Устряловым не забыта: газета — это орган пропаганды и организации.
Устрялов предлагает новую тактику для продвижения евразийства, которая и сегодня не потеряла своего значения в случаях, когда речь идет о принципиальных социальных изменениях. Эта тактика строится не на противостоянии с руководящей элитой страны, не на революционной борьбе, а на переубеждении, изменении ориентиров у правящей элиты и у масс, на заражении новыми взглядами и тех и других.
И здесь он обращает внимание, как важно быть осторожным в выражениях, чтобы не «оттолкнуть от евразийства спецовскую (профессиональную. — Э.М.) и вообще некоммунистическую среду в России, а в придачу и разумных коммунистов, а также комсомольцев»59.
Но чтобы процесс переубеждения, смены взглядов пошел, необходимо найти некую основу, площадку для сближения убеждаемых с носителями новых взглядов, площадку, которую воспринимают обе стороны. Этой площадкой Устрялов видит русскую государственность и патриотизм. Вот что он пишет Сувчинскому:
«Конечно, Вы правы в основном — и это то, что нас объединяет: “будущая русская государственность уже задана в государственности советской”60.
“Верно и то, что нужно бояться превращения России в колонию. Почему вопреки ясным словам статьи “Кризис ВКП” Вам кажется, что я “за Сталина” лишь по “буржуазно-капиталистическим” соображениям? Так же как и Вы, я за него прежде всего потому, что “именно центральная установка Сталина гарантирует на некоторое время функционирование того партийно-государственного аппарата, внутри которого и создается, и формируется новая государственно-правящая психология, вырастает кадр государственных спецов”. Готов подписаться под этой формулой. Могу сказать, что ее разделяет и весь “непартийный правящий слой” в Москве (точно знаю это)»61.
Но государственный патриотизм Устрялов соединяет с личной нравственной позицией участников процесса, исключающей «мещанское благополучие», то, что не позволяет проникнуться общественными идеями. В письме Сувчинскому это звучит так:
«Готов подписаться целиком под передовой Вашего первого номера. Общий характер формулировки “двух принципиально противоположных точек зрения” позволяет мне присоединиться ко второй, а не к первой: “мещанское благополучие, поставленное на место великих ответов” не может прельщать и меня (правда, марксистско-коммунистический вариант “великого ответа”, по-моему, уже чересчур утомляет страну и не лишен некоторых других недостатков)»62.
Оставим замечание по поводу «великого ответа», но ведь позиция Устрялова в отношении мещанства — это, по сути, ответ инженеру Суслову из горьковских «Дачников», который произносит бессмертный монолог: «Мы, говорю я, много голодали и волновались в юности… Мы хотим поесть и отдохнуть в зрелом возрасте… Я русский обыватель… Я буду жить как я хочу. И… наплевать мне на ваши… идеи!» А разве позиция Устрялова не задевает участников так называемого шахтинского дела, возбужденного в 1928 году против инженеров, не сильно жаждавших ответственно работать на советскую промышленность?
Итак, основа для сближения участников процесса — это национальный патриотизм, это личная позиция явно не мещанского толка. Кроме того, напоминает Устрялов, для проникновения и распространения идей евразийства в СССР есть база, именуемая «устряловщиной» — некое течение, некий духовный союз, порожденный ушедшим «сменовеховством». Все это позволит открыть полемику. Лишь тогда идеи евразийства могут пробиться в сознание элиты, а затем увлечь и массы. По мнению Устрялова, стоит вести дискуссии о русской истории, об организации хозяйства, ориентируясь на теорию евразийства. Обсуждение вести вне и внутри СССР. Но прежде всего эти идеи должны захватить научные и руководящие круги Советского Союза. Такая возможность в середине 20-х годов в СССР еще не растаяла. Вот что он пишет в связи с этим Сувчинскому.
«Если вы решили спуститься в практическую политику — благоволите проявить и политическое искусство, чутье, выдержку, — изучайте и политическую тактику, хотя бы для этого пришлось читать и изучать томы ленинских писаний (для политика — дело необходимое) и многое другое. Иначе — не уцепитесь за прозой, не свяжетесь с “массой”, и Ваши правильные интуиции пропадут даром: останетесь чем-то вроде милого кружка Маргариты Морозовой в Мертвом переулке (и
