Больше всего я старался смотреть на землю, но змей, слава богу, ни разу не видел. Через три часа тропа настолько сузилась, что приходилось раздвигать в стороны ветки.
Вскоре встретилась еще одна развилка, а потом тропы стали без конца пересекаться, все время сбивая меня с толку. Каждый раз я старался выбирать тропинку пошире и, как оказалось, не ошибся. Когда я уж совсем было решил, что сбился с дороги, где-то впереди раздался крик петуха, и через несколько минут я увидел деревню.
На полянке было разбросано с десяток маленьких овальных хижин, обращенных задней стороной к лесу. Двери всех хижин выходили на общую площадь, где стояли еще две хижины побольше, одна овальная, с белеными стенами, другая прямоугольная. В центре деревни был вырыт маленький колодец.
Когда я вышел из темного лесного туннеля на поляну, две индеанки, заметив меня, схватили детей и скрылись в хижинах. Я остался один посреди деревни. Нигде не было видно ни души, хотя я знал и даже чувствовал, что из каждой хижины сквозь щели в стенах за малейшим моим движением следит множество любопытных глаз.
Не зная, что делать, я опустил на землю свою ношу и довольно неуверенно прошелся по поляне в надежде кого-нибудь увидеть. Но никто не показывался. Тогда я направился к одной из хижин и, остановившись в нескольких ярдах от нее, отважился не очень громко позвать:
— Канче!
Это было имя единственного человека, который мог бы меня теперь выручить. Не получив ответа, я попробовал подойти к другой хижине, на этот раз еще ближе. Сквозь щели в стенах было видно, как кто-то движется там внутри. Я снова позвал:
— Канче!
Тогда из темного дверного проема высунулась обнаженная мускулистая рука и показала через поляну на одну из трех хижин за низкой каменной оградой. Я подошел к этой хижине и, не дожидаясь приглашения, нагнулся и вошел в нее. Внутри было почти совсем темно. Распрямившись, я оказался лицом к лицу с двумя довольно неприятными с виду индейцами. Они были обнажены до пояса, на прямые плечи падали длинные черные волосы. Меня охватил страх. Я только и смог повторить: «Канче», сомневаясь теперь, поймут ли меня и существует ли на самом деле этот Канче. В ответ индейцы лишь показали на маленькую дверь в задней части хижины. Не смея больше вымолвить ни слова, я, будто преступник, в полном смятении вышел через этот проход во двор. Позади оказалась еще одна хижина, видимо совсем новая. Жерди ее стен были желтыми, а крыша из пальмовых листьев не успела приобрести обычного рыже-серого оттенка, как у всех старых крыш.
Навстречу мне вышел молодой, очень красивый индеец с длинными волосами и тоже обнаженный до пояса. У меня отлегло от сердца, когда я увидел на его лице широкую, приветливую улыбку. Индеец сказал «Канче» и пожал мою протянутую руку.
Это был именно тот человек, кого я искал. Слава богу, он оказался в деревне. Я стал рассказывать ему, как встретился с его братом, как тот попросил меня зайти в деревню и передать, что он сам в скором времени собирается прийти сюда. Однако скоро я сообразил, что все мои разговоры бесполезны, так как Канче испанского языка в общем-то не понимает. Тогда я постарался объяснить ему все снова жестами и с радостью увидел, что на этот раз Канче меня понял.
Улыбка на его лице стала еще приветливее, и кивком головы он пригласил меня в свою хижину. Как и у всех хижин в деревне, дверей у нее не было, то есть вход ничем не закрывался. Потом я узнал, что это ведется со времен древних майя. Так же как теперь у индейцев Чан-Санта-Круса, воровство во все прошлые времена жестоко наказывалось, и поэтому в дверях нужды никто не видел. Вход обычно закрывают лишь невысокой, примерно до колена, сплетенной из прутьев загородкой, чтобы в хижину не забредали свиньи и цыплята.
Канче торжественно представил меня своей жене, красивой хрупкой женщине с грудным ребенком на руках. У них было еще двое детей — маленькая девочка трех лет, одетая в чистенький миниатюрный уипиль, и четырехлетний мальчик, бегавший нагишом по земляному полу. Жена Канче да и все остальные в деревне совершенно не знали испанского языка.
Вскоре миссис Канче вышла из дома и вернулась с небольшим калебасом воды. Когда я наконец утолил жажду, Пабло Канче предложил мне отдохнуть. Для меня был спущен сверху гамак из суровой хенекеновой ткани. Канче забрался в другой гамак, и вот мы с ним, тихонько покачиваясь, ведем неторопливую беседу. Канче говорит, что я могу жить у него, сколько захочу. Мне повезло, что я застал его дома, ведь он как раз собирался за кукурузой на свою мильпу (выжженный участок в джунглях, где индейцы выращивают кукурузу). Теперь мое появление изменило его планы, и он послал жену за кукурузой в соседний дом.
Дом Пабло Канче в самом деле был совсем новый, так как хозяин его женился только четыре года назад, а, по древнему обычаю майя, ему полагалось первые четыре года после женитьбы жить в доме тестя. Это была как раз та большая соседняя хижина, куда пошла теперь жена Канче с большим калебасом для кукурузы.
Дом Канче строили всей деревней. В нем нет ни одного гвоздя, а высокая крутая крыша искусно собрана из длинных с развилкой жердей, которые, замысловато перекрещиваясь, образуют изящный рисунок под рядами ловко уложенных листьев веерной пальмы.
Крыши хижин майя всегда изумляли чужестранцев. Для такой крыши нужно много тысяч пальмовых листьев. Сначала листья сушат, обрезают черешки, а пластинку листа рассекают в двух местах, так что веер распадается на три отдельных пучка, прикрепленных к короткому остатку черешка. Лист затем складывают, как обычный веер, и средний пучок накидывают поверх тонких деревянных перекладин, привязанных к стропилам крыши наподобие планок для крепления черепицы. Два других пучка расщепленного листа пропускают под перекладину. Таким образом листья заходят один за другой и не могут выпасть. Их укладывают так плотно и такими узкими рядами, что крыша получается очень толстая. Часто друг друга перекрывают семь или восемь листьев. Если смотреть на крышу изнутри, видны только аккуратные ряды коротко обрезанных черешков. Жерди, которые не могут крепиться естественными развилками, связывают лианами. В разных видах лиан майя прекрасно разбираются и по сей день. Многие из них, прежде чем пустить в дело, они вымачивают в воде. Вода размягчает лиану, которая, высыхая, сильно сжимается. Такой скрепляющий материал исключительно прочен, он никогда не рвется. Хижина майя может опрокинуться набок или даже перевернуться вверх дном, но ее стены и остов крыши никогда не распадутся.
Внутри дома Канче на двух поперечных жердях были подвешены гамаки всей семьи. Днем их поднимают повыше и подвязывают. В одном углу между тремя большими камнями, обмазанными известью, был разложен маленький костер. С крыши свисали веревки, к которым привязывались круглые плетеные корзины, где держали продукты.
