Я же говорил, что самое страшное для человека любой творческой профессии, — встреча с гением.
Однажды у меня был поэт из Молдавии, недавно назначенный главным редактором московского литературного журнала. Он прямо-таки вцепился в папку:
— Отдай! Сделаю подборку! Большую! Его должны узнать все!
Ну, отдал. Потом увидел подборку — три или четыре унылых стиха.
Лет десять назад, когда это было престижно и выгодно, мой младший сын создал книжный интернет-магазин «Глагол» и неплохо его раскрутил. По моей просьбе на сайте магазина он открыл литературное агентство «Глагол». Председателем агентства я, понятное дело, назначил себя. Честно предупредил: «Прежде чем начать работу с новым для нас автором, мы отдаем его книгу на рецензию писателям, мнению которых мы доверяем. Эта работа оплачивается автором из расчета 100 рублей за авторский лист».
Никаких иллюзий насчет качества самотека я не питал, идея была в том, чтобы немного заработать самому и дать заработать друзьям на рецензиях. Хлынули рукописи. Некоторые я рецензировал сам, другие рассылал по знакомым. Но уже через довольно короткое время почувствовал, что это занятие мне не под силу. Необходимость говорить правду (а рукописи были те еще) и при этом говорить вежливо (не станешь же хамить человеку за его деньги) — эти вещи оказались очень трудно совместимыми. Вскоре от меня стали шарахаться даже близкие друзья, люди, как правило, небогатые и не упускающие возможности попутного заработка: уволь, не нужно никаких денег, от этой работы ум за разум заходит. На этом коммерческая часть моего бизнеса кончилась.
Но рукописи по-прежнему приходили, и я довольно исправно на них отвечал. По себе знаю, каково это — отправить кому-нибудь свой выстраданный бессонными ночами труд, и ни ответа, ни привета. Вот сиди и гадай: то ли не получили, то ли читают и думают. Потом понял, что это новая практика современных издательств, порожденная массовым распространением Интернета: нажимают delete в тот момент, когда текст появляется на экране. И даже раньше. А тверское издательство «Kolonna» предупреждает с трогательной откровенностью: «Дорогие писатели! Присылать нам рукописи не имеет никакого смысла. Мы их не читаем, не рецензируем и не издаем».
В своих ответах на подробные рецензии я, конечно, не размахивался. Кроме очень редких случаев, когда было о чем поговорить. Чаще отвечал по шаблону:
«Уважаемый Имярек! Ваша рукопись (повесть, роман) не намного хуже того, что сейчас издается. Но и не настолько лучше, чтобы издатель срочно переверстывал свои планы и вкладывал деньги в раскрутку неизвестного писателя».
В случае, если автор был агрессивным (попадаются и такие), ответ звучал жестче:
«У нас сложилось впечатление, что Вы написали свою повесть под впечатлением бульварного чтива и порожденной этим чтением мысли: „Господи, какое говно! Я могу не хуже!“ Получилось не хуже».
Ну, а когда совсем не о чем говорить, писал:
«Как мы поняли, Вы мечтаете стать писателем. Нет ничего проще. Возьмите роман „Война и мир“ и перепишите его от руки, ничего не пропуская. Не стали писателем? Перепишите еще раз. Опять не стали? Тогда выбросьте эту дурь из головы и займитесь каким-нибудь полезным делом».
Почему-то никто ни разу не поблагодарил меня за этот совет.
А теперь опишу свой самый большой кошмар.
Вот я открываю почту, убираю спам, отвечаю на деловые письма (если они есть), и только потом перехожу к рукописям. Резюме: Александр Иванов-Петров-Сидоров, 25 лет, образование высшее техническое, место жительства Челябинск (или Красноярск, неважно, важно что не Москва), женат, сын, начал писать недавно, это мой первый литературный опыт. В прикрепленном файле рассказ в пол-листа. Ну, не романный кирпич, и за то спасибо. Пробегаю первую фразу, и…
И уже не могу оторваться до конца. Текст втягивает, как в омут. Я даже не могу понять, на что это похоже. Ни на что. И одновременно на все. Здесь и Бунин, и Набоков, и Чехов, и все русская литература, но в таком изводе, что оторопь берет. Это вообще не литература, а то, что будет завтра на месте литературы и вместо литературы. То, что иногда снится писателю как божественное откровение, превосходящее Песню Песней, или композитору как неземная музыка сфер.
Гениально!
Перечитываю снова и снова. Гениально — вот и все, что можно сказать.
А теперь поставьте себя на мое место. То, что 25-летний мальчишка из Мухосранска одним движением пера, как Моцарт легким своим смычком, обнулил все, что до него нагромоздили усердные Сальери, это бы ладно. Не впервой. Но мне-то что делать? То, что с его рассказом никуда и соваться бессмысленно, это и к бабке не ходить. Такую прозу будут печатать лет через тридцать. Но он-то ждет от меня ответа сейчас. И от моего ответа (в какой-то мере) будет зависеть его судьба.
Когда-то мне пришлось поучаствовать (в роли зрителя) в просмотре будущих актрис, которых отбирал для своего курса главный режиссер одного из московских театров (сейчас это называется кастинг). Молоденькие девчонки чего-то читали, что-то изображали. Мэтр, казалось, дремал. И вдруг ожил, потянулся вперед, как гончая, учуявшая дичь. И ничего, казалось бы, особенного: девчушка и девчушка. Но он смотрел на нее так, что всем было ясно: уж эту точно возьмет. Каково же было общее удивление, когда он после кастинга заявил: «Не возьму. И передайте ей: пусть держится от театра подальше!» Ему возразили: «Но она же талантлива!» «Талантлива? — презрительно переспросил мэтр. — Она гениальна! И я не хочу искалечить ее судьбу!»
Позже, в ресторане ВТО (тогда еще не сгоревшем), после нескольких стопок коньяка он разоткровенничался о горькой судьбе гениальных актрис, с которыми ему пришлось работать:
— Ольга Яковлева, любимая актриса Эфроса… Где она? Кто ее помнит?.. Лена Майорова… Сожгла себя, дурочка… А какая была актриса, какая актриса!..
— Татьяна Доронина, — подсказали ему.
— А что Доронина? Ни детей, ни семьи. Один театр, который ей на хер не нужен!..
Так что же мне ему написать, этому засранцу из Крыжополя? То, что действительно думаю о его рассказе? Что он гениален? Так ведь поверит, и пойдет вся его жизнь наперекосяк. Бросит свою инженерно-техническую работу, порушит свою милую семью, будет по ночам строчить свою безумную прозу и таскать ее по московским редакциям, где его не будут видеть в упор. И так будет до тех пор, пока…
Не он первый, не он последний. Геннадий Шпаликов. Повесился. Владимир Высоцкий. Сжег себя водкой и наркотой. Борис Рыжий. Выбросился из окна. Юлия Друнина, Борис Примеров, Вячеслав Кондратьев. Покончили с собой. Юрий Казаков. Не повесился и не спился, но всю жизнь писать романы за казахского классика Нурпеисова — о такой ли судьбе мечтал этот тончайший прозаик? Это те, кого мы помним и знаем. А кого не знаем?
Талант — еще по силам русскому человеку. Гениальность — нет.
Нажимаю кнопку «Ответить» и с тяжелым сердцем пишу:
«Дорогой Александр!..»
И в этот момент не то чтобы просыпаюсь, но сбрасываю с себя кошмарный морок. С некоторой еще опаской заглядываю в файл, о котором успел столько нафантазировать. Господи, какое счастье! Обычная графомания молодого технаря, который почему-то решил, что литература — это слова. И уже с легким сердцем заканчиваю письмо:
«Как мы поняли, Вы мечтаете стать писателем. Нет ничего проще. Возьмите роман „Война и мир“ и перепишите его от руки. Не стали писателем? Перепишите еще раз. Опять не стали? Тогда выбросьте эту дурь из головы и займитесь каким-нибудь полезным делом».
Интересно, поблагодарит он меня за этот совет?
НЕНАПИСАННЫЕ РАССКАЗЫ
Развод по-красноярски
Принято считать, что русский человек по сути своей бездельник. Про всех русских не скажу, но советский человек точно бездельник. И пьяница. В девятьсот лохматом году на нескольких московских заводах проводили социологические исследования с целью определить, как влияют материальные стимулы на производительность труда. Выяснили: до определенного предела (160 или 170 рублей в месяц) влияют напрямую, а вот потом зависимость непредсказуемым образом нарушается. Не сразу поняли, что сумма, стимулирующая дальнейшую трудовую активность, кратна стоимости бутылки водки.
Но даже в самые застойные советские времена была профессия, в которой от работы не то чтобы не отлынивали, но рвались к ней всей душой. И сколько бывало переживаний, мужской мрачности и женских слез, когда работы не давали! Профессия эта — актер. И неважно, кто он — народный артист в московском академическом театре или актер в мухосранском театре (с зарплатой в 105 рублей). Не получить роль в очередном спектакле — всегда драма. Сейчас хоть платят за репетиции и спектакли, а в те незабвенные времена что каждый вечер на сцене, что месяцами гуляй, один черт — оклад согласно тарификации.
