ЦАХАЛа и усилению базовой безопасности страны. План основывался на предположении, которое он считал неоспоримым, что арабские государства готовятся к войне с Израилем. По его оценкам, с точки зрения оснащения, подготовки и единства командования арабы будут готовы ко второму раунду в 1956 г.
Моше Шаретт был впечатлен лекцией Бен-Гуриона, которая продолжалась два с половиной часа. Она была более глубокой, чем все предыдущие его лекции по вопросам безопасности, и подкреплялась точными фактами и цифрами о растущей мощи арабских государств. Но, слушая этот доклад, Шаретт думал о том, что необходимо найти способ предотвратить эту опасность невоенными средствами: «активизация решения проблемы беженцев путем смелого и конкретного предложения с нашей стороны о выплате компенсации; восстановление хороших отношений с великими державами; постоянная борьба за взаимопонимание с Египтом. Каждое из этих направлений действий способно завести нас в порочный круг, и все же мы не освобождаемся от борьбы и попыток». Это было поразительное сопоставление глубоко несхожих философий уходящего и приходящего премьер-министров. Это было также предвосхищением политической программы, которую планировал представить Шаретт, сменив Бен-Гуриона на посту главы правительства.
7 декабря Бен-Гурион сложил с себя все министерские полномочия. Однако перед тем как удалиться в пустыню в Седе-Бокер, он произвел ряд важных назначений. Он утвердил сорокадевятилетнего Пинхаса Лавона на посту министра обороны, повысил двадцатидевятилетнего Шимона Переса с должности заместителя до генерального директора министерства обороны и, в качестве своего последнего официального назначения, назначил тридцатисемилетнего Моше Даяна начальником штаба ЦАХАЛа. Всех троих объединяло одно: все они были ярыми сторонниками активной оборонной политики. Уходящий премьер-министр рассчитывал, что эта троица продолжит начатую им жесткую оборонную политику и будет противостоять примирительной линии того, кого его партия, вопреки его совету, выбрала в качестве преемника.
Глава 3. Попытки размещения (1953-1955)
ТРИ ГОДА, предшествовавшие Суэцкой войне в октябре 1956 г., стали важным и формирующим периодом в развитии политики Израиля в отношении арабского мира. В руководстве Израиля существовали глубокие разногласия по поводу характера стоящей перед ним угрозы и оптимальных путей обеспечения безопасности страны. Не было единого представления о характере и масштабах арабской угрозы и единого мнения о том, как ей следует противостоять. Скорее, поведение Израиля в конфликте было результатом внутренней борьбы двух школ мысли: "ястребиной" и "голубиной"; "активистской" и "умеренной"; "ответной" и "переговорной". Эти две школы олицетворяли Давид Бен-Гурион и Моше Шаретт, которые попеременно занимали пост премьер-министра в этот богатый событиями и критический период.
Личности и политика
В Израиле Шаретт, как правило, считается слабым, нерешительным и неэффективным политиком, подчинявшимся Бен-Гуриону и полностью его затмевавшим. Лишь немногие израильтяне согласятся с мнением, которое будет изложено здесь, а именно, что Шаретт был независимым и оригинальным мыслителем по основным вопросам израильской безопасности и, что более важно, что он представлял собой серьезную альтернативу доминирующей школе мысли, возглавляемой Бен-Гурионом и вдохновляемой им даже во время его временной отставки в Седе-Бокере, которая длилась чуть более года. Общая тенденция состоит в том, чтобы принизить Шарета и использовать его имя в качестве слова, обозначающего умиротворение и пассионарность.
В том, что Бен-Гурион и Шаретт отличались друг от друга по характеру, сомневаться не приходится. По темпераменту и стилю поведения они были настолько не похожи, насколько вообще могут быть похожи два человека. Сам Шаретт признавался: "У нас с ним всегда была темпераментная несовместимость. Я спокойный, сдержанный, осторожный; Бен-Гурион - импульсивный, порывистый, действующий по интуиции. Моя заглавная буква С - Осторожность, а Бен-Гуриона - Смелость". Несовместимость была между человеком решительных действий и мастером спокойного убеждения, между авторитетным лидером, не терпящим возражений, и открытым интеллектуалом, рассматривающим проблему со всех возможных сторон и стремящимся понять точку зрения другого человека.
Несмотря на темпераментную несовместимость, Бен-Гурион и Шаретт в течение двух десятилетий эффективно работали в "двойной упряжке" и, можно сказать, даже дополняли друг друга. Лишь с 1953 года, под влиянием ухудшения ситуации в сфере безопасности, их политические разногласия стали более острыми, а личные отношения - более напряженными и беспокойными, что закончилось трагическим разрывом в 1956 году.
В основе их политических разногласий лежат несхожие представления об арабах. Бен-Гурион на удивление плохо знал арабскую культуру и арабскую историю и не испытывал к арабам ни малейшего сочувствия. Арабский язык не входил в число полудюжины языков, которыми он владел. Его опыт непосредственного общения с простыми арабами был ограничен и не вызывал у него ни доверия, ни симпатии к ним. Его основной образ арабов - это образ примитивного, свирепого и фанатичного врага, понимающего только язык силы. В своих пространных речах он неоднократно подчеркивал отчужденность и пропасть между "нами" и "ними". "Мы живем в двадцатом веке, они - в пятнадцатом", - говорил он в одной из речей. Он гордился тем, что "мы создали правильное общество... среди мира средневековья". Бен-Гурион не мог представить себе многонациональное общество, включающее евреев и арабов. Он часто сравнивал Израиль с лодкой, а арабов - с жестоким морем и исключал возможность гармонии между ними. Его целью было сделать лодку настолько прочной, чтобы никакие бури и волнения в море не могли ее опрокинуть.
Шаретт, напротив, провел часть своего детства в арабской деревне, свободно говорил по-арабски, хорошо знал историю, культуру и политику арабских стран. У него были друзья-арабы, и он поддерживал с ними связь. Убежденный в том, что арабам можно доверять, он был способен завоевать их доверие как в политических, так и в социальных отношениях. Он воспринимал арабов как народ, а не только как врага - "гордый и чувствительный" народ, как он однажды выразился. Его представление об арабах было более гибким, чем у Бен-Гуриона, и он был гораздо более чувствителен к тому, как поведение Израиля влияет на чувства арабов. На одном из заседаний политического комитета Мапай Шаретт выступил против мнения, что арабы примитивны и дики, а их ненависть к Израилю настолько глубоко укоренилась, что ее вряд ли можно усугубить конкретными действиями Израиля. Арабы, по его словам, обладают "чрезвычайно тонким пониманием и тонким чувством". Правда, признал он, "между нами и ими есть стена, и трагическое развитие событий заключается в том, что эта стена становится все выше. Но, тем не менее, если можно предотвратить возведение этой стены, то это священный долг - сделать это, если это вообще возможно".
По широким условиям урегулирования с арабами между Шаретом и Бен-Гурионом не было реальных различий. Оба они считали, что урегулирование должно основываться на статус-кво. Как и Бен-Гурион, Шаретт не желал принимать обратно
