— Я думаю, правильно будет впредь именовать эту крайне важную для нас позицию «высота-935», — предложил он за обедом. — И я поднимаю тост за то, чтобы ни один десантник не оставил эту высоту под давлением противника. Вам предстоит быть недремлющим оком в охране боевых коммуникаций и в выполнении специальных заданий по подавлению опасных очагов сопротивления Вьетконга. Но мы пока не будем загружать вас работой. Учитесь, тренируйтесь и готовьтесь к тому, чтобы участвовать в крупных операциях.
Во время сухого сезона, который продолжается здесь с марта по август, дивизия была готова в любое время сняться с занимаемой позиции и вылететь в нужном направлении. Но ее так и не бросили на большие дела. Она участвовала лишь в мелких карательных налетах. И в этой обстановке, естественно, стало притупляться ощущение опасности. Каждый день солдат видели, кажется, бессмысленно бродящих с корзинами за плечами местных жителей в экзотических нарядных одеждах, добывающих коренья, какие-то плоды и траву: «Все это, оказывается, идет у них в пищу, — поражались американцы. — Да, впрочем, что с них взять, с этих полудикарей?» Сначала экзотических собирателей охотно фотографировали, но потом это наскучило. Родные, полюбовавшись цветными кодаковскими снимками дикарей, писали тревожные письма: «Это же как наши индейцы, и как вы там не боитесь жить рядом с ними? Загоните-ка вы их, ребята, поглубже в резервации, чтобы они не портили вам настроение».
Все чаще офицеры, да и солдаты, совершали поездки в Хюэ. Этот город с Цитаделью и Запретным императорским городом под влиянием размещенного в нем американского гарнизона терял прежнюю чопорность. Американским парням нужны были увеселительные заведения с барами и девочками, и спрос родил предложения: из усвоившего американский образ жизни Сайгона приехали с деньгами и девочками оборотистые предприниматели и создали все, что, по их мнению, необходимо американскому солдату, чтобы чувствовать себя как дома.
Командир одной из бригад дивизии подполковник Артур Бритт встретил в Хюэ своего школьного приятеля. Встретил при совершенно неожиданных обстоятельствах. Солдаты его бригады, отпущенные провести уик-энд в Хюэ, влипли в неприятную историю. Выпив лишнего, трое из них, бесцельно шатавшиеся но главной улице, выходя из увеселительного заведения, увидели молодую красивую вьетнамку, проезжавшую мимо них на велосипеде. Здоровяк Билл вдруг рванулся с тротуара, остановил велосипед и как пушинку поднял девушку на руки. Велосипед упал на дорогу, продолжая мелькать спицами вращающегося переднего колеса. Из сумки, висевшей на руле, разлетелись книги и тетради: девушка была студенткой.
— Во, ребята, какой сладкий тропический фрукт я сорвал для вас, — хохотал верзила, увертываясь от легких ударов ошеломленной девушки. — Посмотрите, хватит нам ее на троих, а?
Пьяные приятели оценивающе ощупали девушку, зажав ей рот ладонью, чтобы не визжала:
— Попробовать можно. Не хватит, найдем еще одну.
— Я тоже так думаю, — согласился верзила Билл, направляясь в скверик, срывая легкую одежду с девушки.
Девушка вцепилась зубами в руку насильника, и он, взвыв как зверь, разжал ей рот. Истошный, нечеловеческий крик огласил улицу. Патруль из двух солдат под командованием лейтенанта, находившийся неподалеку, бросился на этот крик и застал потрясшую их сцену: распластанная на траве, придерживаемая за руки и ноги двумя пьяными солдатами, лишившаяся сознания девушка и верзила, готовящийся совершить насилие. Лейтенант, не раздумывая, нанес верзиле удар в челюсть. Солдаты патрульной команды взяли на прицел и его дружков, которые отпустили девушку. Она поднялась с земли, безумно посмотрела вокруг себя и, не обращая внимания на наготу, медленно пошла из сквера.
— Звери! — в сердцах произнес лейтенант. — Дикие звери. Таких надо убивать, как бешеных собак.
Верзила Билл очухался, сел, все еще крутя головой.
— Штаны надень, подонок! — приказал ему лейтенант.
Билл поднялся, надел штаны и вдруг сделал мощный выпад в сторону лейтенанта. Но тот был начеку и увернулся, а Билл плашмя грохнулся на землю. Он не успел и сообразить, как наручники захлопнулись на заведенных за спину руках. Его приятели, сразу протрезвев, пытались бежать, но патруль задержал их. Всех троих доставили в комендатуру.
Майор Алекс Ли, которому доложили о случившемся, пришел посмотреть на арестованных. Брезгливо поморщившись, он приказал отвести их в камеру, допросить и завтра передать дело в трибунал.
— Это за что же в трибунал, майор? — нагло задал вопрос Билл. — За какую-то вьетнамскую пигалицу? Тогда вашему трибуналу больше делать будет нечего, — он был еще пьян. Повернувшись к лейтенанту, он с ненавистью и злостью прошипел: — А тебя, черномазый, и твоих дружков я постараюсь подкараулить в укромном местечке.
— В карцер! — сердито приказал майор. — Не обращайте внимания, лейтенант, — сказал он офицеру, — это уже не человек, а зверь.
— Я понимаю, майор, вашу неловкость. Но вы тоже не обращайте внимание. Мы, негры, привыкли к этому давно, это ведь только продолжение того, что мы испытываем у себя дома.
Майор действительно был потрясен и преступлением, о котором поведал лейтенант, и грязной выходкой солдата.
— Том, — назвал он лейтенанта по имени, — если можешь, прими мои извинения.
— Вы не должны брать чужие грехи на свою душу, господин майор, вы тут ни при чем. И как бы ни была благородна ваша душа, она не спасет нас от оскорблений: сегодня здесь, завтра — в другом городе, а через год — у себя на родине. Благодарю вас, господин майор.
— У меня будет к тебе просьба, Том: наведи справки о той несчастной девушке, надо извиниться перед ней и родителями, заверить, что виновные будут наказаны судом трибунала.
Выполнить поручение не составило никакого труда. Снова втроем патрульные отправились к месту происшествия и через пять минут знали все: девушка была дочерью профессора университета, преподававшего американскую литературу. Получив адрес, лейтенант, идя как на казнь, нажал кнопку звонка у ворот красивой виллы. Вышла служанка.
— Что вы хотите в этом доме? — строго спросила она на ломаном английском языке, с нескрываемой враждебностью глядя на американских военных.
— По поручению коменданта города мне надо переговорить с профессором.
Служанка молча удалилась, но через несколько минут вернулась и открыла калитку.
— Вот сюда, — показала она на дорогу.
Увидев вооруженных людей, да еще негров, профессор, кажется, растерялся, хотя он и так был в расстроенном состоянии.
— Господин профессор, комендант города майор Алекс Ли просит вас принять самые глубокие сожаления по поводу случившегося безобразного инцидента. Военные власти возместят моральный ущерб, нанесенный вашей дочери, а виновные предстанут перед судом военного трибунала.
— Вам, лейтенант, лучше, чем мне, известно, что за какую-то вьетнамскую девушку белый американский солдат отделается ничего не значащим взысканием. Да и какое взыскание может излечить ту тяжелейшую травму, которую нанесли моей дочери? Врачи признали временное шоковое помешательство. Говорят, что это излечимо, но вряд ли когда-нибудь избавится ее сознание от ненависти. На всю жизнь, думаю, у нее останется страх, страх перед каждым американцем. А ведь в следующем году она должна была ехать учиться в Америку.
— Уважаемый профессор, будем надеяться, что с вашей дочерью все обойдется хорошо, в ее сознании не останется плохих мыслей об Америке и ее людях.
Профессор вопросительно посмотрел на лейтенанта.
— Мне уже сказали, что мою дочь спас черный американский офицер. Это были вы?
— Да, это был я и вот эти ребята.
— Спасибо вам. Извините, не предлагаю вам ни угощения, ни выпивки. У нас в доме слишком большое горе. Вашему майору тоже передайте мою благодарность. Я его ведь хорошо знаю, он бывает у нас иногда. Майор интересуется культурой и историей Востока, в том числе и Вьетнама. Только зря он бросил науку и стал на путь войны. Благодарю вас, господа.
Когда лейтенант сообщил майору все, что узнал, майор схватился за голову.
— Как ты думаешь, Том, если я сейчас пойду и собственной рукой пристрелю бандита, мне придется отвечать за это? Ты же юрист, Том?
— Да, Алекс, — тоже по имени назвал лейтенант своего начальника. — Будет заседать военный трибунал, и он отнесется к вашему благородному порыву более сурово, чем к преступлению насильника и бандита. Вы ничего не исправите, но жизнь свою исковеркаете навсегда.
На следующий день майор написал на имя генерала Абрамса и в военный трибунал объяснительные документы, предлагая публично судить насильников и вынести им самый суровый приговор. Через три дня в комендатуру прибыл подполковник Артур Бритт, чтобы выручить своих солдат и наказать, если надо, своей властью.
