— Наконец-то поймал меня на обмане?
Он разглядывал моё лицо с полуулыбкой, от которой веяло необъяснимым теплом. От этого взгляда невольно хотелось укрыться, он будто бы обещал, что наш разговор всего-то заполнял недолгую паузу, а впереди — страстное продолжение.
— Всего лишь констатирую очевидное.
С очевидным я спорить не видела смысла.
— А знаешь, что особенно потешит твоё самолюбие? — я всё-таки набралась смелости дотронуться пальцем до его ключицы и с удивлением отметила, что его ресницы дрогнули от моего прикосновения.
— И что же? — хрипло выдохнул он, будто одно это прикосновение мигом отвлекло его от разговора.
— Я ведь… я ведь, выходит, не за какие-то сокровища тебе отдалась, а всего-то за пекарню.
Широкие плечи затряслись. Уваров снова смеялся. Как тогда, на кухне. У него был очень заразительный смех.
Он сграбастал меня в охапку и притянул к себе, уткнулся лицом в мои волосы и прошептал:
— Во-первых, не просто за пекарню, за будущую франшизу. Во-вторых…
Его ладонь по-хозяйски и вместе с тем нежно огладила моё бедро.
— … если я всё-таки вынужден буду за каждую ночь с тобой дарить тебе по пекарне, пусть так и будет.
Его слова обладали невероятной силой. Они не дарили мне выбора, подчиняли себе, приказывали без приказа.
И я особенно отчётливо осознала их силу, когда передышка закончилась, и он в полубеспамятстве шептал мне их на ухо, беря меня в ту ночь снова и снова.
Мы потеряли всякую связь с реальностью.
Но, к сожалению, реальность не забыла про нас…
Глава 54
Серое утро принесло с собой отчётливое понимание — всё что случилось вчера и длилось почти до рассвета, было сплошным наваждением. Не знаю, откуда во мне взялось это чувство, но оно меня не оставляло.
Потому что за стенами коттеджа нас ждала совершено иная жизнь, иная реальность, в которой мы с Уваровым по-прежнему если и не враги, то уж точно не окончательно примирившиеся.
Потому что постель — не панацея. Жаркая ночь, сгоревшая, будто мгновение, подарила короткую передышку, позволила поговорить друг с другом нашим телам. А вот до разговора по душам дело пока не дошло. Чтобы выйти на эту тропку, придётся прорубаться сквозь тернии.
Может быть, именно это меня и пугало. Может, это давило на сердце, когда я разлепила припухшие веки, рискнув окинуть взглядом лежавшего совсем рядом со мною мужа.
Растрёпанный и в чём мать родила поверх измятых в пух и прах простыней… Притягательнее греха. Поразительно, как он так долго проходил неокольцованным. Как ни одна из тех роскошных великосветских хищниц, которых я повидала в Москве, не сумела его к себе приковать…
Он же создан для… для того, в чём исключительно преуспел. В памяти начинали всплывать самые яркие моменты умчавшейся ночи, и внутри поднималась волна нестерпимого жара. Боже мой, и это после целой череды почти бессонных часов…
Это пугало. Откровенно пугало.
Я хотела его. Сильно, отчаянно.
Нет, не просто хотела. Всё куда хуже.
Я вдруг осознала, что моя жизнь никогда уже не будет прежней. Я никогда уже не буду прежней. И всё моё существование разделилось на «до встречи с ним» и «после».
Всё безумно запутанно. Всё сложно. Всё очень непросто.
Но сердцу до метаний паниковавшего разума больше не было дела.
И мне почти всерьёз захотелось никуда не уезжать. Предоставить тот большой равнодушный мир самому себе. Остаться в этом коттедже. Не вылезать из этой постели.
Но я всё-таки вылезла. И осторожно, чтобы его не будить, пошлёпала в душ.
Мне почти удалось искупаться.
Намылившись и почти смыв с волос душистый шампунь, я вдруг оказалась прижатой к обнажённому мужскому телу. И тело это со всей бесстыдностью демонстрировало, что его хозяин решил составить мне компанию отнюдь не только для того, чтобы помыться.
— Доброе утро, — хрипло пробормотал он мне на ухо.
— Доброе… — сподобилась я на ответ.
И долгое время после мы ничего друг другу сказать не могли. Магия ночи уверенно штурмовала раннее утро.
Я отвечала на каждый его поцелуй и каждую ласку с готовностью, которая пугала меня и заставляла молчаливо стонать уставшее за ночь тело. Но бушевавшее внутри жаркое пламя вытравливало всякую мысль пожаловаться на подобные неудобства.
Разъединить нас под силу было только тому самому жестокому внешнему миру, поджидавшему нас за стенами коттеджа.
И он это, кончено же, сделал.
Мне едва-едва удалось вывернуться из его объятий, чтобы как следует почистить зубы, когда ожил его телефон.
Уваров скосил на него помрачневший взгляд, а я приподняла брови, пока старательно скомкивала содранное с кровати постельное и, стараясь удушливо не краснеть от воспоминаний, заталкивала его в стиральную машину.
Телефон выдохся, но зазвонил снова.
— Наверное же, что-нибудь важное, — я захлопнула крышку и выпрямилась. — Может, кто-нибудь из дома волнуется? Мы же… мы вчера никого не предупредили.
— Вообще-то я оставлял сообщение, — с неохотой признался супруг, посматривая на смолкший телефон, лежавший на краю обеденного стола. — Предупредил, что сегодня вернёмся.
— Ты… ты всё это планировал?
Он поднял на меня взгляд. В карих глазах затаилась печаль.
— Нет. Надеялся, — он первым отвёл взгляд. — Решил, если вернёмся через пару часов, просто удалю сообщение.
Я закусила губу, пока ещё не представляя, как реагировать на подобные признания. Мне было слишком сложно привыкнуть к этому факту — помимо застарелой ненависти, его всё-таки ко мне влекло. Пусть и просто желание. Мне пока и в это верилось с огромным трудом.
Неловкое молчание разорвала новая трель телефона.
— Глеб, лучше возьми.
Он как-то странно взглянул на меня, но я решила ему не мешать и оставила наедине с телефоном. Самое время провести рейд на кухне и определиться, есть ли шансы соорудить хоть какой-нибудь завтрак. Сейчас я слопала бы вообще что угодно. Ночные… кхм… активности пробудили во мне ненасытного зверя.
Я опасалась, что отыскать ничего не удастся.
Но ошибалась.
Кажется, муж действительно уповал на то, что мы тут задержимся. Холодильник забит продуктами, в кухонных отсеках имелось всё от рисовой муки до овсяных хлопьев.
Но сварганить даже самый простой завтрак всё-таки не успела.
— Помчались, — муж объявился на кухне, протягивая мне мою лёгкую куртку. — Мы скорее до дома доедем, чем завтрак соорудим.
— Что-то стряслось? — я вернула в холодильник масло и яйца.
Он мотнул головой, но всё-таки хмурился.
— Вроде бы ничего, но Марьянов настаивает на моём срочном приезде. Не знаю, какая муха его укусила. Но если терпеть невмоготу, давай сделаем крюк, и я тебе кофе куплю и целый разнос круассанов.
Я усмехнулась, стараясь не обращать внимания на тёплую волну, захлестнувшую меня от одной только мысли, что он решил позаботиться о моём голодном желудке.
— Двадцать минут я как-нибудь потерплю.
— Уверена?
— Уверена, — да я уже была сыта порхавшими в моём животе бабочками!
— Тогда выдвигаемся, — он взял меня за руку и всё же помедлил. — Хотя больше всего я хочу послать к чертям Марьянова и всех остальных.
От его тихого голоса по спине у меня побежали мурашки.
— Ты не один такой…
— Хочу остаться здесь, — он склонился к самому моему уху, — и продолжить перед тобой извиняться.
О Господи…
— Глеб, прекрати… — прошептала я, борясь с воспоминаниями. — Это н-нечестно.
— Нечестно — это когда Марьянов сдёргивает меня с крючка, на который ты меня подсадила одним только тем, что начала звать по имени.
Я прислонилась к нему, будто искала поддержки. И у кого? У того, кто всего парой простых предложений превращал мои ноги в желе, заставляя мечтать лишь об одном…
— И… и что мы будем делать с этой несправедливостью? — я рискнула поднять на него глаза.
— Исправлять, — в карих глазах мелькнула улыбка.
