– Вставай! Вставай, стреляй!
Абдулла яростно вырывается и кричит раздраженно:
– Дай мне ленту вставить!
Никогда я таким его не видел: словно Хейдар смертельно оскорбил его. Абдулла встает, кладет пулемет на бруствер и стреляет. Расул рядом с ним, он теперь уже не прячет голову, но в страхе и растерянности глядит вперед. Хейдар пробежал по всей длине траншеи и возвращается. Второй вражеский танк въехал на мост, но далеко не ушел: из-за наших спин по нему выпустили ПТУРС и подбили его. Он горит у въезда на мост и блокирует путь для других. Теперь положение стало куда спокойнее. Мы переносим огонь на окопы на той стороне канала. Присев на миг, чтобы поменять магазин, я вижу, что вся наша траншея полна ранеными и убитыми. Санитары ни секунды не сидят без дела. Я вновь встаю: не хочу больше выпускать все патроны одной очередью. Бью прицельно короткими очередями. Слышу голос водителя «Тойоты». Присаживаюсь, чтобы поменять магазин, и вижу, как он своими окровавленными руками горсть за горстью отправляет в рот рис. Он раздражен, жует и ругается одновременно.
Огонь с обеих сторон понемногу стихает. Наш наблюдатель, наверное, умер. Санитары не смогли забинтовать его развороченную грудь, а просто прикрыли его головным платком. Глаза его открыты и смотрят в бойницу в бруствере.
Солнце садится.
* * *
К ночи совсем стихает, и в тишине, если напрячь слух, можно различить кваканье лягушек, стрекотанье кузнечиков и то, как шепчутся между собой наблюдатели. В траншее ни у кого нет настроения разговаривать: произносятся только самые необходимые слова, да и то как бы через силу и с отвращением. С утра тяжелых событий произошло свыше наших сил, и сейчас у нас такое чувство, словно мы пробежали без остановки тысячу километров и совершенно измучились. Сидим, опершись о стенки траншеи, не в силах пошевелиться. Мы дремлем, вспоминая то, что произошло несколько часов назад или несколько минут назад. Неужели это были мы? Неужели это был я, и столько тяжкого?!
Не знаю, почему мною овладело такое состояние. Я как-то сбит с толку, и всё мне кажется темным и нечетким. Сколько уже я не спал? Быть может, отсутствие сна – причина этих ощущений, или всё то, что случилось за это время? Ах, где вы теперь, ребята? Али, Мехди, Асгар и все те, кто за прошедший день, за прошедшие сутки бились в агонии и ушли из мира? Ведь так немного времени минуло с тех пор, как мы, живые, держали друг друга за руки и давали друг другу клятву. Эти друзья: ведь они постоянно тебя зовут! И если бы эти осветительные ракеты не взлетали каждые несколько минут и не мерцали там, над нашими головами… Благодаря им я только и вижу эту траншею и понимаю, что сейчас уже ночь, – иначе я думал бы, что я еще вместе с вами и что всё еще длится день… Вот недосып: каких только мыслей он не вложит в голову!
Расул ворочается и натягивает на себя запачканное землей одеяло. Я негромко спрашиваю его:
– Расул, замерз, наверное?
– Да… – отвечает он дрожащим голосом. – Д-да…
Холод и внутрь меня забрался, в самые кости. Кто-то идет по траншее сюда со стороны моста. По голосу я узнаю Масуда. Он старается шагать шире, чтобы не задеть ногами лежащих в траншее живых и мертвых. Пробирается с трудом, на ощупь. Дойдя до нас, спрашивает:
– Вы кто здесь?
– Эт-то м-мы, – отвечает Мирза. – С-садись.
Масуд присаживается и пытается разглядеть нас во тьме. Я обнимаю его за плечи:
– Это я, Насер.
– Ага-Абдулла, ты тоже здесь? – Масуд осматривается. – А где Расул?
Расул шевелится, а Абдулла отвечает:
– Он спит, вон в этой куче.
Масуд шарит во тьме, пытаясь найти Расула, а я подсказываю ему:
– Нет, не там, здесь. А того совсем недавно убили. Это был наш наблюдатель. В грудь прямым попаданием.
Масуд медленно садится. В темноте, ни на кого в отдельности не глядя, произносит:
– По рации сообщили, что идет подкрепление, а также вынесут в тыл убитых.
– П-подкрепление – к-как это? – восклицает Мирза протестующе. – У н-нас из в-взвода несколько че-человек в-всего ос-сталось. Д-двенадцать ч-человек в-всего.
И вновь запах крови, который с утра не покидает нас, словно бы с особенной силой бьет в нос. Меня тошнит – чуть не выворачивает. Масуд продолжает, не реагируя на слова Мирзы:
– Сказали: второй и третий взводы идут на подмогу. Другие роты также перебрасывают для того, чтобы отбить контратаки противника.
Из окопов на той стороне по нам вдруг стреляют очередями, и тишина разлетается вдребезги. Первым встает Масуд, за ним мы, стоим в полный рост. Еще очереди. Отражение в воде трассирующих пуль красиво, потом вновь наступает тишина, и в ней мы, и в ней отражаются в воде канала далекие осветительные ракеты.
– До утра мы должны нести караул, – добавляет Масуд, и опять Мирза протестует:
– Д-да ра-разве у нас с-силы ос-остались? К-караул нести. С-скажи им, с-сколько нас ос-осталось. С-скажи им, что нас надо в ты-тыл отвести!
Масуд молчит, а несколько человек в отдалении начинают быстро и громко говорить. Речь их – о необходимости нести караул и о нехватке боеприпасов, еды и людей.
– Те взводы когда должны прийти? – спрашиваю я.
– Хейдар сказал – на подходе, но когда точно – неизвестно… Вы пойдете за едой туда, в начало траншеи?
Вопрос его адресован мне и Мирзе, который спрашивает у меня:
– Н-ну что, идешь?
Водитель вдруг всхрапывает с резким звуком. Он спит, навалив на себя грязную мешковину.
– Да, идем, – отвечаю я.
– Немного еды принесете, – говорит Масуд. – Как выйдете из траншеи – там она около насыпи.
– Т-так по-пошли.
Мы уже хотели тронуться в путь, как вдруг Расул садится и спрашивает:
– А можно и мне с вами?
Я жду решения Масуда, но тот молчит. Мирза отвечает Расулу:
– Вп-перед, д-двигайся. Иди ос-осторожно – на т-трупы н-не наступай.
И Мирза идет вперед, я за ним, а за нами Расул.
Глава седьмая
Первая очередь раздается с их стороны. Звук ее разлетается эхом. Я успел поднять голову и увидеть красную трассирующую пулю над бруствером. Еще не стих звук первой очереди, как раздалась вторая, потом третья, и бой возобновился.
Небо над концом траншеи пожелтело: испуганно восходит солнце. Все бойцы быстро задвигались. Некоторые сразу поднимаются и стреляют, другие ждут, что будет дальше. Абдулла встает, кладет свой пулемет на бруствер и, прицелившись, одной длинной очередью выпускает всю ленту, потом садится.
Враг ведет прицельный огонь по брустверу траншеи, стараясь срезать его пулями. Нам в лица летит земля, песок, иногда пули попадают в бетонные опоры моста и от них, рикошетом, в траншею. С тех пор, как на подмогу пришли другие взводы, нас сдвинули к мосту. Из первоначального состава нашего взвода осталось одиннадцать человек, если прибавить водителя, то будет двенадцать. На исходе ночи один из парней начал бегать туда-сюда, реветь как корова в родовых схватках и бить самого себя по голове и по лицу. Еще со вчерашнего вечера его состояние всё ухудшалось, он страшно пугался выстрелов и вжимался в стенку траншеи. Ему казалось, что стреляют именно в него. Чем дальше в ночь, тем мышцы его лица всё более перекашивались, и шел хрип из глотки, и мы все были вне себя от этого. Он ни с кем не разговаривал и не отвечал на вопросы. Я прочел утренний намаз, задремал, и тут он вдруг вскочил и начал бегать по траншее. Мы схватили его за руки и за ноги, повалили на землю, изо рта его пошла пена, и он потерял сознание. Челюсти были сжаты, и язык закушен. Мы с силой, используя ложку, заставили его зубы разжаться, и санитар дал ему возможность дышать. Когда он пришел в сознание, его отправили в тыл.
Мы сидим в траншее на корточках. Глаза Расула ненадолго мутнеют, потом постепенно вновь приобретают блестящий зеленый цвет, прямо как кошачьи. Проснувшийся водитель ворочается, трет глаза и озирается по сторонам. Его голое тело покрыто слоем пыли, и в волосах полно земли. Подняв глаза, он с изумлением следит за ударами пуль о бруствер. Всё дно окопа усыпано пулями, но я и с места не двигаюсь. Я сказал сам себе: пусть стреляют, пока душеньки их не успокоятся. Пока они не пытаются пройти по мосту, они нам не страшны, хотя плотность их обстрела тревожит меня. Аллах один знает, если таково начало, что будет дальше.
Масуд идет по траншее, согнувшись. Ходить теперь далеко не надо: весь наш взвод тут, на расстоянии десятка метров. В самом конце цепочки я, за мной водитель.
Абдулла и Расул набивают патронами новую ленту. Расул работает очень быстро, как в дни тренировок в лагере. Быстро и ловко. Сил его большого пальца не хватает, чтобы вогнать патрон в ленту, поэтому он как бы наживляет патроны в ячейки, потом ударом о землю вгоняет их на место. Когда лента готова, Абдулла вставляет ее в пулемет и говорит Расулу:
– Вставай, вставай, парень! Я буду стрелять, но и ты меня прикрывай. Ты тоже из «Калашникова» стреляй!
Расул, словно услышав нечто неуместное, восклицает:
