– Лоринг, – сказала она тихо, прервав его суровый монолог. – А ты когда-нибудь говорил им «да»?
В вопросе явно был какой-то подтекст, которого Лоринг не смог расшифровать. Он отрицательно покачал головой.
– Знаешь, как я их называю? «Герпес на палочке».
– Ты когда-нибудь изменял Джастин?
Он отложил ложку и вытер салфеткой рот.
– Ты всем задаешь такие вопросы или просто дразнишь меня?
Она улыбнулась быстрой смущенной улыбкой, которая сразу же исчезла.
– Не хочешь отвечать?
Конечно, он ответит ей. Он сказал бы ей все, включая код своей банковской карточки, если бы она захотела его узнать.
– Нет. Я никогда не изменял Джастин.
– Никогда? Даже не целовался с другими?
Он положил правую руку на сердце.
– Клянусь своими детьми.
– А хотел когда-нибудь?
Он задумался.
– Не знаю, – ответил он честно. – Надо признать, были моменты, когда соблазн был довольно велик. Иногда встречаешься с очень интересными людьми и очень привлекательными. Но думать – это одно, а делать – совсем другое. Сделать – значит переступить черту, а я не из тех, кто легко это делает.
– Я думаю, Джастин сошла с ума, когда позволила тебе уйти.
И опять ее прямота была слишком искренней и печальной, чтобы содержать какой-то зашифрованный смысл, намек на возможность любви. Если бы он был смелее или хитрее, он мог бы воспользоваться этим моментом и признаться ей во всем, пообещать стать для нее всем, чем был Пол, и еще гораздо большим, если только она даст ему шанс.
– А ты? – спросил он. – Ты изменяешь Полу?
– Нет, – ответила она, решительно отметая такое нелепое предположение.
Официантка принесла Элизе омлет и огромный клубный сандвич и картошку фри Лорингу, и он отодвинул в сторону пустую тарелку, освобождая место для нового блюда. Несколько минут они ели молча. Наконец Элиза взглянула на него.
– Как ты думаешь, а Пол будет?
Она взяла у него с тарелки ломтик картошки. Ему так понравилось, что она сделала это, не спросив, и что окунула картошку в его кетчуп, что он никак не мог вспомнить столицу Оклахомы: Тулуза или Оклахома-сити?
– Я думаю, Пол будет – что?
– Через два месяца в отеле в Сиэтле какая-нибудь Кристи прошепчет ему в ухо номер своей комнаты. Как ты думаешь, он зайдет?
Лоринг подумал, что именно это и беспокоило ее весь вечер.
– Элиза, я не могу ответить на этот вопрос.
Она раскусила картофельный ломтик.
– Он хочет, чтобы я ехала с ним на гастроли, а я не могу. Я хочу. Очень хочу. Но я знаю, что никогда не смогу лететь в Калифорнию, а потом – в какой-нибудь новый город каждые два дня. Особенно на «737-м». Поэтому он взбесился и ушел. – Она выковырнула из тоста ржаное зернышко и справилась с ним в три приема. – Я не знаю, что делать.
Лорингу показалось, что она сейчас заплачет. Он даже помечтал об этом. Тогда он сможет обнять ее за плечи и погладить по волосам.
– Я понимаю, что ты не можешь ответить точно, но ты же образованный человек, ты в Йеле учился. Попробуй предположить.
– Напомнить тебе, что наш малограмотный и умственно отсталый президент тоже учился в Йеле?
– Просто скажи, что ты думаешь. Пожалуйста!
Он пил воду и раздумывал, что ответить. Он знал Пола еще до того, как тот встретился с Элизой. И тогда он уверенно дал бы циничный ответ. Но сейчас Пол стал другим. Однако Лорингу выпал хороший стратегический шанс. Он может посеять в ней зерна сомнения. Он может объяснить, как человеку, не привыкшему к славе, бывает тяжело сказать «нет».
Он не смог этого сделать. Это было бы не только жестоко, это было бы неправдой. И потому, что он сам чувствовал к женщине, сидящей напротив, он понимал, как много она значит для Пола Хадсона.
– Мое мнение? – сказал он. – На твоем месте Я бы не стал беспокоиться по этому поводу.
Мы должны были уехать из Бостона сразу, как только «Бананафиш» закончит выступление. Это был последний концерт тура, и через пять часов мы уже могли быть дома. Если не пойдет снег, мы окажемся на Манхэттене еще до того, как взойдет солнце.
Пол нервничал и страдал от похмелья. Не считая вопроса о том, где я была; когда я вернулась с ужина с Лорингом, мы практически не разговаривали. Он вошел в гримерку, стирая катящийся по лицу и волосам пот и явно стараясь избегать меня.
– Ну все, поехали! – сказал он резко. – Где Анджело?
– Секунду назад был здесь, – ответил Бёрк.
Мы ждали минут двадцать. Все чувствовали, что Пол взвинчен, и держались от него подальше. Я даже предложила пойти поискать Анджело, просто чтобы вырваться из комнаты, но Джудо сказал, что разыщет его сам.
Он вернулся, когда выступление Лоринга уже дошло до середины.
– Водитель сказал, что видел, как Анджело пошел на парковку со вчерашней брюнеткой.
– Ну и черт с ним! – рявкнул Пол. – Пусть она его и везет в Нью-Йорк!
– Пол, – вздохнула я, – мы не можем уехать без Анджело.
– Как хотите. Я пошел слушать концерт, – сказал он, ни к кому не обращаясь, и вышел из комнаты.
Ему нравилось то, что делал Лоринг. Хотя его сдержанный звук и простые мелодии были прямо противоположны интенсивной музыке «Бананафиш» и хотя Пол считал Лоринга чересчур радиоориентированным, он часто говорил, что его искренность искупает недостаток оригинальности.
Как только Пол вышел, Майкл повернулся ко мне.
– Иди с ним, пожалуйста, а то потом придется искать и его.
Лоринг исполнял заглавный трек из «Ржавчины», когда рядом со сценой я нашла Пола. Я взяла его за руку, и, к моему удивлению, он ее не выдернул.
У меня нет больше силСобирать по кусочкамТо, что разбито,Или просто уйти, сказав.Что я был не прав.
У Лоринга не было ни голоса Пола, ни его диапазона, ни силы, но его сдержанная и сексуально-тягучая манера ласкала слух.
Если музыка Пола казалась полетом, то Лоринга – полуденной поездкой по сельской дороге – солнечной и романтичной, с оттенком грусти, волнующей сердце.
Кто-то тронул меня за плечо, я обернулась и увидела Лейта.
– Брат Лоринга, – прокричала я, дернув Пола за рукав.
Мне пришлось повторить это три раза, пока он наконец понял. Лейт начал говорить Полу, как ему понравилось вчерашнее выступление «Бананафиш».
– Надеюсь, ты не видел сегодняшнего! – заорал Пол в ответ. – Это был полный отстой!
Они продолжали разговаривать, крича друг другу в ухо, пока Лоринг не допел.
– Сейчас я исполню новую песню, – сказал он к микрофон, подстраивая свой черный «стратокастер». – Ее еще никто не слышал, поэтому скажите мне, что вы о ней думаете.
Я взглянула на висевшую на стене программку. Между «Ржавчиной» и перерывом числилось название «Тысяча способов».
Слова показались мне знакомыми, и меня это почему-то встревожило.
Лоринг отсчитал от четырех до одного и провел пальцами по струнам. Он еще не запел, когда я вспомнила, почему название песни показалось мне знакомым. Так назвал меня Таб, когда в Торонто я зашла в номер Лоринга.
Дальнейшее я наблюдала, будто следила за падением автомобиля со скалы. Какие-то секунды была надежда, что это просто мое воображение играет со мной злую шутку. Она исчезла в тот момент, когда откуда-то появилось чувство вины, хотя я точно знала, что не делала ничего плохого. А слова песни казались такими интимными, будто Лоринг шептал их мне прямо в ухо.
Если б только смелости мне хватило,Я б тебя попросил снова стать свободной.Отыскать меня, если не позабыла,Полюбить, как любишь его сегодня.Больше в жизни мне ничего не надо.Я б тебя попросил… Если б ты была рядом.
Помнишь, свитер ты мой тогда надевала.Он божественный запах хранит так долго.Эта близость как будто с ума сводила.Я о ней до сих пор мечтаю. Есть много.Просто тысяча способов самых разныхО тебе мечтать, вдыхая тот запах.
Если б только осмелиться и вернуться,На колени встать – дай мне шанс!Послушай, я бы отдал всю кровь, чтоб на миг коснутьсяДвух жемчужин, целующих твои уши.Стёр бы слезы, дьяволу продал душу.Чтобы старые страхи твои разрушить.
Пол только начинал подозревать что-то, пока дело не дошло до строчек о жемчужинах и о страхах. Когда он их услышал, его лицо почернело.
– Я так и знал! – крикнул он в сторону сцены, как будто Лоринг мог его услышать. Потом в бешенстве повернулся к Лейту: – Кем он себя считает? Эриком, твою мать, Клептоном?
Лейт беспомощно застыл, опустив руки по швам, как ребенок, которого наказывают за то, чего он не совершал.
Потом Пол повернулся ко мне. У него дрожала челюсть, и он смотрел на меня так, будто искал ответа на вопрос, который боялся задать.
Потом он спрыгнул со сцены и побежал, а я бросилась за ним, но не смогла догнать, потому что все еще сильно хромала. По дороге в гримерку я столкнулась с Лорингом, только что сошедшим со сцены.
Мы уже попрощались с ним раньше, объяснив, что уедем сразу после выступления «Бананафиш». Судя по его лицу, он меньше всего ожидал встречи с нами.
