– Кто? Ты еще не поняла? Мудак, за которого ты собираешься замуж.
Я пожевала соломинку.
– Он сказал тебе отказаться от чего?
Фельдман намазал драник сметаной и откусил половину. Он ел как двухлетний ребенок гигантских размеров, и смотреть на это было неприятно.
– От гастролей, – объяснил он, словно недоумевая, как можно быть такой тупой. – С «Дроунс». Помнишь о таких?
В голове внезапно набух болезненный сгусток, как будто тромб готовился оторваться.
Фельдман схватил меня за запястье. У него были липкие пальцы.
– Это из-за тебя. Он не хочет с тобой расставаться.
Я выдернула руку и низко опустила голову, чтобы не видеть его розовых щечек.
– Не разрешай ему это делать. – Он говорил гораздо громче, чем надо. – Ты меня слышишь? Я вложил кучу времени, сил и денег в его чертову карьеру, и если ты его хоть немного любишь, не дай ему пустить все на ветер.
Я ненавидела Фельдмана. Ненавидела и боялась. Так же сильна, как мысль о полете на одномоторном самолете в грозовую ночь. Но я подняла голову и кивнула, потому что знала, что он прав.
– Сингл не крутят по радио, – пожаловался он. – И этого следовало ожидать. Клип прошел всего несколько раз, а рекламная кампания была, мягко говоря, минимальной. И я скажу тебе, в чем дело. В позиции Пола. У Винкля нет задачи сломать его, Элиза. У него нет задачи эксплуатировать ПолаХадсона. Он просто хочет продавать музыку. – Фельдман выпустил воздух, будто проколотый резиновый шарик. – Ты знаешь, сколько продано дисков? Я тебе скажу. Около девяти тысяч. Это мало, но при данных обстоятельствах вполне объяснимо. И могу поспорить, что девяносто восемь процентов покупателей – это родственники и знакомые Майклов или – и это очень важно – люди, которые были на концертах Блэкмана. Ты понимаешь, что это все не шутки? Или тебе нравится дергать его за член и смотреть, что получится? Может, ты и хочешь, чтобы он свалился мордой в грязь, но я не позволю, чтобы какая-то…
– Замолчи!
Я попробовала массировать точку на ладони, которая, как мне говорили, отвечает за головную боль. Не помогло.
– Почему он мне не сказал?
– Этот мудак думает, что, если он скажет, ты откажешься выходить за него замуж – вот почему.
– Пожалуйста, перестань называть его мудаком.
– Он заставил меня поклясться, что я ничего не скажу тебе до свадьбы.
– Приятно видеть, что ты – человек слова.
– Не надо грузить меня. Просто скажи, что ты собираешься делать.
– Не знаю, что я смогу сделать. Если Пол что-то решил…
Фельдман схватил меня за локоть и стиснул так, будто измерял кровяное давление.
– Знаешь, что делал Винкл, чтобы добиться приглашения в это турне? Умолял, угрожал, обещал и лизал задницы. Знаешь, что случится, если Пол Хадсон забьет на все и решит остаться дома с женой? Это, мать твою, элементарное самоубийство. Контракты уже подписаны, отели и билеты заказаны, все просчитано. Это будет конец его отношений с Винклем – тому, что от них осталось, – и с агентами, и с промоутерами. Поэтому, если не хочешь быть лично ответственной за крушение его надежд, быстренько придумай что-нибудь. У тебя есть сорок восемь часов. Потом будет поздно. Поняла, Куколка?
Я все поняла. Гораздо лучше, чем думал Фельдман. И дело было не только в Поле. Мне надо было подумать и о Майкле.
Как ни странно, я успокоилась.
Когда все знаешь, легче принимать решение.
Когда все знаешь, кажется, что ты контролируешь ситуацию.
* * *
Я проснулась в нашей квартире рядом с Полом в последний раз. Тогда я этого еще не знала. А если бы знала, то гораздо дольше сидела бы на подоконнике и вглядывалась в его лицо и в то, как утренний свет путается у него в волосах. Я бы сделала воображаемые фотографии того, как он спит – голый, натянув простыню до середины живота, раскинув руки и повернув голову влево.
Как будто распятый.
Я бы постаралась запомнить все хорошее.
Никто никогда не помнит хорошего.
Вчера мы легли сразу после полуночи и занимались любовью самозабвенно и тихо, лежа на боку, как две чайные ложки в коробке. Потом я спросила, не можем ли мы поговорить, а Пол ответил, что он устал, и уснул, а я лежала всю ночь, уставившись в потолок.
Ситуация была совсем простой. Я любила Пола. И любила своего брата. И ясно сознавала, что должна сделать все что угодно для того, чтобы в марте они сели в самолет, улетающий в Сан-Франциско.
Этим утром у Пола был живой эфир на местной радиостанции, и я попросила его прийти домой сразу, как только он освободится. Я сказала, что нам надо поговорить до того, как мы пойдем за разрешением на брак.
– В десять у меня свидание с Винклем. Давай встретимся в одиннадцать в кофейне у муниципалитета.
Я ни в коем случае не могла допустить его разговора с Винклем.
– А ты не можешь сначала зайти домой?
Пол уже стоял в дверях. Моя просьба показалась ему странной, и он наклонил голову, раздумывая. Я почти решилась поговорить с ним прямо сейчас, но он уже опаздывал, а у меня слипались глаза. Мне надо было хоть немного отдохнуть и хорошо вооружиться, чтобы выиграть это сражение.
– Ты ведь не собираешься сказать, что передумала, нет?
Я заверила его, что дело не в этом.
– Просто пообещай, что зайдешь домой перед разговором с Винклем.
Он пообещал. Когда он ушел, я долго стояла под душем, потом закуталась в халат и, свернувшись, прилегла на диване. Через минуту, а может, через час меня вернул в сознание звонок в дверь.
– Кто там? – спросила я в интерком и сразу же узнала низкий голос Лоринга.
– Элиза, можно я зайду? – попросил он.
– Сейчас неудачное время.
Я отпустила кнопку, чтобы не слышать его ответа, но не успела умыться и почистить зубы, как в дверь постучали.
Я открыла.
– Как ты прошел? – резко спросила я.
Я знала, как он прошел. Он был Лорингом Блэкманом, и любой из начинающих артистов, или студентов, или наркоманов, живущих в нашем доме, мог узнать его и с удовольствием впустить в подъезд.
– Всего пять минут, – сказал он, подняв руки, будто я целилась в него из ружья.
Я отступила, и он прошел в квартиру, настороженно оглядываясь. То ли он не мог поверить, что мы с Полом живем в такой дыре, то ли почувствовал, что случилось что-то, не связанное с его приходом.
– Элиза, у тебя все в порядке?
Он спрашивал это не просто из вежливости. Он, очевидно, переживал за меня, и мне стало неловко за свою грубость.
– Извини, Лоринг. На меня сейчас много всего свалилось. Пожалуйста, скажи то, что хотел, а потом притворимся, что ничего не было, и будем жить своими собственными жизнями.
Он усмехнулся, будто жалея, что все не так просто, как я сказала.
– Во-первых, – сказал он, прислонившись к спинке дивана и отбивая ритм носком ботинка, – я не ожидал, что все будет так очевидно. Я имею в виду песню. Не говоря уже о том, что я понятия не имел, что вы ее слушаете.
Я почувствовала, как вспыхнуло мое лицо.
– Да, получилось не очень.
– А ты представляешь, что я чувствовал?
– Вообще-то это очень красивая песня. Правда. И не буду врать – я была ужасно тронута, но…
– Не надо.
– Нет, послушай. Лоринг, если я когда-то позволила тебе думать, что…
– Ты не позволяла, Элиза. Я пришел, чтобы сказать и об этом. Не столько тебе, сколько Полу. Я хочу, чтобы вы оба поняли – я написал эту песню не для того, чтобы покорить тебя или отбить у него. Я написал ее как раз потому, что знал – это невозможно.
Я не хотела слушать дальше, но у меня не хватало духу выгнать Лоринга после того, что он только что сказал.
– Я хочу спросить тебя об одной вещи. – Он почесал висок, и я подумала, что этот жест – единственное, чем он похож на Дуга. – Если бы мы встретились той ночью в Кливленде. Если бы я не пошел спать, а зашел к отцу… – Он поколебался. – Я просто хочу знать – если бы все сложилось по-другому, у меня был бы шанс?
Я вздохнула.
– Какая теперь разница?
– Есть разница, – сказал он. – Это как точка в конце предложения. Надо ее поставить, чтобы начать новый абзац.
Как много в любви зависит от момента и времени, подумала я. Тогда, когда я еще ничего не знала о существовании Пола, Лоринг, вероятно, поразил бы мое воображение.
– Несомненно, – сказала я, потому что это было правдой и потому, что Лоринг заслуживал ее услышать. У него было такое лицо, как будто он не знал, радоваться ей или печалиться.
– Элиза, а у тебя точно все в порядке?
В его карих глазах сквозило искреннее сочувствие, и казалось, что ему можно доверить все секреты и они будут в полной безопасности, и я почти решилась рассказать ему всю историю с турне. Я даже подумала, не попросить ли его позвонить Дугу. Если кто-то и может образумить Пола, то только он.
А потом я услышала.
Как удары.
Кулак, столкнувшийся с челюстью.
Тогда я и решила или, вернее, решила не решать, а действовать. В ту долю секунды это казалось единственным верным выходом.
