представляете?
— Вы присядьте. — Аполлону Бенедиктовичу было боязно отпускать ее одну, а если снова сознание потеряет, и, не приведи Господь, на лестнице. Или тварь, что дверь поцарапала объявится, или еще чего произойдет. Нет, не доверял Палевич этому дому, больно коварный он, молчаливый и хитрый, того и гляди обманет.
— Голова кружится. И болит. Она в последнее время часто болит, я даже думать не могу. — Камушевская присела на край кровати и, сложив руки на коленях, уставилась на дверь. Страшный взгляд, вроде и смотрит, но Аполлон Бенедиктович голову на отсечение мог бы дать, что пани Наталья ничего не видит. Да и говорила она словно бы не с ним, а сама с собой.
— Болит, болит. Страшно, когда болит. И в доме страшно, пусто, а я не люблю, когда пусто. Почему все уехали?
— Вам плохо?
— Вы добрый. Я бы хотела, чтобы у меня муж был такой же добрый. Мужчины жестоки к тем, кто слабее, даже Николя, когда из себя выходил, мог плохо сделать, а вы не такой. Вы бы никогда меня не обидели. У вас есть жена?
— Нет. — Палевич, словно зачарованный, смотрел в ее глаза. Жена… Когда ему женится-то, а теперь уж поздно, вроде сорок три и не великий возраст для мужчины, и сил полно, а мысль о женитьбе глупой кажется. Да и на ком… Вот если бы такая, как она, чистая, нежная… Пень старый, размечтался на ночь глядя.
— Вы не старый, вы взрослый. — Доверительно прошептала Наталья. — Они другие, глупые, а вы мудры. Жаль, что вы никогда не догадаетесь сделать мне предложение. Никто никогда не догадается. Я ведь с оборотнем повенчаться должна.
— Зачем?
— Чтобы спастись. Если повенчаюсь, он меня пожалеет, а откажусь — убьет, как Олега.
— Глупость.
— Не глупость, — Наталья затрясла головой, и волосы темной волной разлетелись по плечам. Она похожа на Матерь Божию, на все иконы сразу, Господи, помилуй и спаси от этой красоты.
— Если охотник не убьет оборотня, умру я. Знаете, что он сделает?
— Что? — Поскольку Камушевская перешла на шепот, громкий, настороженный шепот, то и Аполлон Бенедиктович заговорил в полголоса, чтобы не нарушить атмосферу.
— Душу заберет, вот. Пока я ее прячу, но он обязательно найдет и отнимет. Вот если бы вы убили его… Убейте. — Серые глаза светились нежностью. — Убейте или заберите меня отсюда, пока не поздно.
Тимур
Салаватов и сам не знал, чего ждать от этой вылазки на чужую территорию. Наврядли в Лариных вещах, сохраненных Никой, сыщется что-либо ценное, но попробовать стоило. Да и любопытно было поглядеть на жилище Никы.
Ее квартира изнутри походила на… Да ни на что она не походила! Дикие цвета, дикая обстановка — пародия на нормальное человеческое жилье. Тимура эти сине-лиловые обои, фиолетовая люстра и высокохудожественные хромированные трубки вместо нормальной мебели раздражали несказанно. Как можно существовать в подобной обстановке? Не удивительно, что у девочки крыша едет. Да и не подходит внутреннее убранство квартиры к Нике. Вот Лара здесь смотрелась бы гармонично, а Ника… С Никой прочно ассоциировались светлые стены и тяжелая удобная в своей громоздкости мебель, а еще пейзаж с горами или заросшим ряской прудом и много-много милых дамских безделушек, но никак не голые узкие полки и цветные пятна в рамке. Хотя, присмотревшись к картине, Салаватов узнал Ларину руку. Ну, теперь все понятно, девочка, делая ремонт, пыталась подражать старшей сестре, отсюда и это режущее глаз несоответствие между хозяйкой и жилищем.
Лариных вещей оказалось не так и много — две коробки, яркий пакет с ковбоем и надписью "Marlboro" да целая стопка тетрадей. Надо полагать, конспекты, Лара ведь училась.
В коробках бережно хранились краски — мятые тюбики с загадочными надписями "краплак красный темный "УСВ"", "окись хрома", "зеленая "ФЦ"" или вот еще "кадмий желтый светлый". Интересно, кто их придумывает, эти названия, и зачем обзывать тот же зеленый "окисью хрома"? Глупо. А художникам в этих "марсах", "хромах" и "жженых охрах", верно, чудилась некая тайная музыка. Вот кисточки, волоски слиплись и одеревенели, теперь кисточки стали похожи на колючие, грязные палочки из дерева, пригодные лишь для того, чтобы землю в вазонах взрыхлять. Растрескавшийся уголь рассыпался в руках, измазав пальцы черной пылью. Этот мусор давно пора было выкинуть, но Ника не разрешит, для нее все, что каким-либо образом с Ларой связано, свято по определению.
— А для тебя? — Осведомилась Сущность тоном утомленной жизнью и балами светской львицы.
— Не знаю.
— Что не знаешь? — Спросила Ника, которая, сидя на полу, аккуратно укладывала мятые тюбики в коробку. Ника по жизни отличалась педантичностью и стремлением к порядку. Вот Лара в подобной ситуации либо вышвырнула все это вон, либо оставила на полу, в надежде, что Ника, вернувшись из школы, уберет.
— Ничего не знаю.
Ника фыркнула, а потом вдруг призналась.
— Я тоже пыталась рисовать, кисти у Лары тайком брала, и краски. Хотела стать, как она, чтобы восхищались и любили.
— Получилось?
— Неа. Она же особенная, ее Бог талантом наградил, я же ровную линию не проведу. Такая уж уродилась, бесталанная.
— Не говори глупостей.
— Это не глупости. — Ника зачем-то понюхала кисточку и, попытавшись сковырнуть желтый шарик застывшей краски — или "охра светлая", или "кадмий желтый средний" — заметила.
— Колючая. А раньше мягкая была. Это — белочка. Еще колонок есть, и коза, но Лара больше всего белочку любила. А что мы ищем?
— Что-нибудь. — Салаватов и сам не знал, что именно он ожидал найти в Лариных вещах. Адреса, телефоны…
— Пароли, явки, кактус на окне…
— Как знать, как знать.
Мысль простая. Кто-то играет в Лару. Все эти мелкие истории, случаи, детали, придающие образу "воскресшей" правдоподобность — суть хорошее знание чужой жизни. Значит, Лара была близка с этим человеком, а, следовательно, он или она не могли не оставить след в Лариной жизни. Просто шесть лет назад Тимур не заметил его, а сейчас… Вопрос, сумеет ли он уцепить химеру за хвост.
Из кучи барахла удалось извлечь единственную более-менее ценную вещь — Ларину записную книжку. Тимур, правда, сомневался, что от этого куцего блокнотика в кожаной обложке будет польза, но и пренебрегать находкой было бы неразумно. Итого в активе имена и телефоны. Таню, Валю, Машу, Галю и прочих Салаватов отмел сразу: вряд ли Ларины подруги были в курсе ее настоящей жизни. В итоге осталось с полтора десятка непонятных номеров с пометками вроде «карт.г. В» и «парк-ая». Во втором случае на ум сразу приходила «парикмахеская», а вот «карт.г. В» — что за зверь?
— Телефон имеется?
