бы на эту ночь он будет избавлен от снов о доме. Крайну хорошо рассуждать, сидя на печке. Ему бы поднесли, он бы тоже, небось, не отказался. „Не смей губить свою жизнь“. Поду-умаешь! Тоже мне, господин учитель… Детка, веди себя хорошо, иначе… А что иначе-то? Что он может, бессильный, беспомощный калека, целиком зависящий от кучки изголодавшихся подростков? Мертвый крайн. Крайн без крыльев».
Варка поерзал, покосился на Жданку. Жданка глядела в пол. Лицо под съехавшей на глаза шапкой тонуло в густой тени. Грязные пальцы тискали грубую саржу старых Варкиных штанов.
– Или ты не мужик?! – заплетающимся языком подначил кум.
Варка встал, выпрямился, запрокинул голову. Шапка свалилась, и он не стал ее подбирать. Жданка закусила губу. В прямой напряженной фигуре парня на миг отчетливо проступило до жути близкое сходство с крайном.
– Не, не мужик. Девка я, разве не видно? – сказал он хриплым мальчишеским баском и вышел, ловко избежав столкновения с очередным пьяным гостем.
Дядька Антон осторожно поставил кружку, ошарашенно покрутил головой.
– Девка, парень – кто вас там разберет… Вот ты кто, рыжий?
– Не знаю, – радостно ответила Жданка, – сирота я, так мне до сих пор никто не объяснил.
На сеновале, конечно, дуло, хотя снизу тянуло пахучим лошадиным теплом. Варка забился поглубже в сено и пожалел, что забыл захватить верхнюю одежду. Впрочем, одежду принесла Жданка.
– Он тебя заворожил? – горячо зашептала она. – Он для этого нас тогда выгнал, да?
– Нет, – сказал Варка в темноту, пахшую навозом и сеном, – не может он ворожить.
– Почему?
– У него крыльев нету.
– Вар, а вот у нас под мостом жил один такой… он раньше придворным певцом был, если не врет. В самой столице… а теперь по трактирам побирается.
– Отстань, – сказал Варка, – я спать хочу.
* * *
Меж холмов вольно раскинулось озеро, черное, блестящее, как крылья ворона. В темной ледяной воде дрожало отражение белого города: светлые стены, стройные башни, серебристые флюгера, высокие шпили.
Настоящий город, стывший на берегу под белесым морозным небом, напротив, казался черным, точно вырезанным из куска тени.
– Ух ты! – сказала Жданка. Померзший в дороге Варка только кивнул. Война обошла это место стороной. Пригорский город Трубеж был хорош, как картинка на праздничном прянике. Над городскими воротами красовался огромный щит. На щите, на синем поле серебром были выложены две симметрично расположенные треугольные штуковины, отдаленно смахивающие на дамский веер.
– Ишь, – проворчал дядька Антон, – подновили-расстарались. Опомнились, стало быть. Поздновато опомнились.
– Чего это? – тут же спросила Жданка.
– Герб ихний. Трубежский.
– Странно, – заметил Варка, – в гербе обычно лев, ну или там дракон. Орел, на худой конец. А тут не разбери поймешь что.
– Крылья крайна, что ж еще, – фыркнув, объяснил дядька Антон.
– Да? – изумился Варка. – А похоже на крылья курицы.
– А ты видел?
– Чего?
– Крайна с крыльями.
– Не, – хмыкнул Варка, – я курицу видел.
К сожалению, вблизи сказочный Трубеж смахивал на рубашку обедневшего щеголя. Складочки заглажены, полотно тонкое, но кружева обтрепались, ворот и манжеты заношены, да и белизна стала какой-то желтоватой. Продуманно построенный, с любовью украшенный, некогда чистый и ухоженный город явно переживал не лучшие дни.
Торг на площади у Озерных ворот тоже не поражал богатством и изобилием. Во всяком случае, до Рынка-на-Болоте ему было далеко. Несколько рядов телег под присмотром серьезных мрачноватых мужчин вроде дядьки Антона, штук двадцать палаток под линялыми полотняными крышами, гостеприимно распахнутые двери городских лавок на Озерной площади – вот и вся ярмарка.
Варка приготовился к жестоким дракам с возможными соперниками, другими бродячими певцами, акробатами или глотателями огня, но ничего подобного на площади не оказалось, хотя время было не раннее.
– Валяйте, – буркнул дядька Антон, спихивая Жданку с телеги.
Варка поглядел на него, на лохматый шар зимнего солнца, катившийся над самыми крышами, вдохнул полную грудь морозного воздуха и запел:
Снеги белые, пушисты
Покрывали все поля.
Одного лишь не покрыли
Горя лютого мово…
Жданка подхватила, их чистые голоса сплелись, полетели над площадью. Красив был город Трубеж, и день выдался ясный, и пелось легко, не то что в душных горницах.
Воротися, моя радость,
Воротись, моя надежда…
Жданка вдруг умолкла. Перестав слышать ее, Варка очнулся, опустил глаза. Вокруг стояла толпа. Ломаные жизнью пригорские крестьяне, аккуратные горожанки в белых чепцах и черных вышитых юбках, лохматые мальчишки и даже тройка военных в кирасах и шишковатых шлемах, по виду явные стражники. Эти трое Варке не понравились настолько, что он с трудом подавил сильное желание немедленно бежать. Но Жданка спокойно обходила толпу с шапкой. Варка глазам своим не поверил. В шапку сыпались настоящие деньги. Конечно, все больше медные гроши, но попадались и пятаки, мелькнула, мелодично звякнув о другие монеты, серебряная гривна.
– «Ехал мальчик молодой!» – крикнули из толпы.
– «Хороша была Любаша» знаете? – умильно пробасил самый высокий стражник.
– Красавчик какой! – томно вздохнула какая-то девица в щедро украшенном лентами чепце.
Опасаясь, как бы дело не дошло до вопросов про крайна, Варка нахлобучил шапку поплотнее и затянул про Любашу.
* * *
Соперник у них появился, когда торг пошел на убыль и краски короткого зимнего дня стали медленно тускнеть. Над площадью вдруг разнеслись нежные, протяжные звуки. «Неужели флейта?» – удивился Варка. Напротив ниши под лестницей, ведущей на надвратную башню, тоже собралась небольшая толпа.
– Пошли посмотрим, – азартно предложила Жданка. Варка пожал плечами. Петь ему порядочно надоело. Для того чтобы закончить, годился любой предлог.
Нежные звуки издавала вовсе не флейта. Всего лишь грубая глиняная свистулька с тремя дырочками, однако играл на ней настоящий мастер. Он был уже стар, сквозь седые волосы просвечивала бледная лысина, шевелились сосульки желтых прокуренных усов, плясали над дырочками корявые пальцы, в такт небесной музыке дрожал и дергался толстый лиловый нос.
Но зрителей привлекала не музыка. Перед стариком на обледеневших булыжниках площади танцевала белая птица. «Журавль? – подумал Варка. – Не, журавли серые. Аист? Маловата она для аиста». Птица была белоснежной от кончиков крыльев до пышного хохолка на голове. Движения ее были легки и порывисты. Она взлетала, распахнув крылья, по-балетному задирала длинные тонкие ноги, тянула носок, приседала и кланялась.
– Красиво, – вздохнул Варка.
– Нет, – Жданка сморщилась, сгорбилась, как старушка, – пошли отсюда.
– Пошли. Есть хочется.
– Ты знаешь, почему она пляшет?
– Может, ей музыка нравится.
– У нас под мостом у одного петух такой был. Знаешь, как их учат? Хозяин начинает играть, а птицу сажают на раскаленный железный лист. Она скачет от боли, а хозяин играет. И
