Лётчик ответил, что ящик обнаружили случайно, высматривая японские подводные лодки,[11] и сначала подумали, что это плавучая мина. Капитан распорядился расстрелять опасную находку из мелкокалиберной пушки, но ящик так глубоко сидел в воде, что наводчики никак не могли поймать его в прицел. Тогда решили уничтожить его с помощью взрывчатки, для чего на воду спустили шлюпку. И только тогда, когда подрывная команда приблизилась к этой “мине”, стало ясно, что это старый сейф, и он скрывает в себе нечто, наверняка достойное внимания. К тому же надписи, выгравированные на герметической крышке сейфа подтвердили, что это плавающий почтовый ящик голландского происхождения, и хотя про “Принцессу Юлиану” и ее утерянный “брандкаст” на “Сиднее” не слышал никто, было решено поднять его на палубу и поскорее ознакомиться с содержимым…
“Корморан” появился на горизонте как раз в том момент, когда капитан собирался отдать приказ на вскрытие найденного ящика. Работы пришлось отложить. Когда с “Корморана” прозвучали первые залпы, “брандкаст” находился на верхней палубе недалеко от катапульты, на которой располагался готовый к взлёту самолет. Пленный рассказал, что в тот миг, когда он готовился стартовать, в катапульту угодил снаряд, выпущенный из немецкой пушки, и снёс ее за борт вместе с самолетом. Лётчик сильно ударился головой о приборы, и очнулся только тогда, когда самолет полностью ушел в воду. Глаза заливала кровь из разбитой головы, обе ноги были сломаны, но ему каким-то чудом удалось выбраться из затопленной кабины и всплыть на поверхность. Тут рядом упал еще один немецкий снаряд, он оглушил летчика, и тот вторично потерял сознание…
Впрочем, и этих сведений Дитриху было достаточно для того, чтобы до конца осознать, что судьба свела его наконец с этим неуловимым “брандкастом”, хотя дальнейших преимуществ и не сулила. Если “Сидней” не затонул после пожара, а сумел дотащится до базы, то на всей затее Отто Дитриха можно смело ставить большой и жирный крест. Но если крейсер все же каким-то чудом пошел на дно, и “брандкаст” всплыл с его палубы… Впрочем, Дитрих решил не изводить себя всякими догадками. С него было достаточно и осознания того факта, что драгоценный клад всё же СУЩЕСТВУЕТ!
Через два дня немцы добрались до Австралии и сдались, потому что ничего иного им делать просто не оставалось. Долгих четыре года моряки находились в плену, и все эти годы Дитриху не давала покоя мысль о том, что бесценный клад достанется англичанам или американцам. Но каково же было его удивление и радость, когда он наконец узнал, что “брандкаст” снова ускользнул из человеческих рук, как это было в случае с Рейном Ньютоном. “Сидней” пропал без вести вместе со всей своей командой, а это значило, что он все-таки пошел на дно, и до внутренностей голландского почтового ящика добраться так никто и не успел.
Новость окрылила немца. Война закончилась, и у Дитриха появилась прекрасная возможность заняться поисками коллекции вплотную. Однако когда Ганс вернулся из плена в разоренную войной Европу, он узнал, что Отто уже давно нет в живых. Зато в наследство ему достались все архивы брата, спрятанные в тщательно замаскированном в подвале их старого дома сейфе. Ганс Дитрих не раздумывая рассказал все своему приятелю Хайнцу Калле, и взял его в компаньоны. За поиски клада они принялись вдвоем.
Для начала компаньоны выяснили, что профессор Ян Маленс по-прежнему жив и здоров, вернулся в освобожденную Голландию, и остается прямым наследником утерянной коллекции. Его нечестивый брат, сотрудничавший с оккупантами, в 45-м сбежал из страны вместе с отступающими гитлеровцами, а после разгрома рейха вообще исчез с горизонта, но друзья резонно предположили, что он вполне мог тоже заняться поисками “брандкаста”. Приходилось спешить. В 1953 году Дитрих и Калле отправились в Джакарту на поиски архивов бывшего директора голландской колониальной почты, и вскоре им наконец удалось отыскать полную опись отправленной в 1923 году на лайнере “Принцесса Юлиана” коллекции…
Ганс Дитрих не был так натаскан в филателии, как его брат Отто, но и он при первом же беглом взгляде на эти списки понял, что в них присутствуют почтовые выпуски государственных почт абсолютно всех стран мира, начиная с 1852 года, а также большое, прямо-таки огромное количество частных выпусков начиная от почтмейстерских марок США середины прошлого века, и заканчивая самыми редкими ныне русскими “земствами”. Не было в коллекции Маленса, правда, ни одного экземпляра знаменитой “Британской Гвианы” 1856 года, но зато “Голубых Маврикиев” насчитывалось целых семь штук, причем три из них — на конвертах, прошедших почту. Уже позже, когда друзья снова вернулись на родину и показали опись одному компетентному марочному торговцу, то узнали, что эта коллекция, если бы была найдена, могла “тянуть” не менее чем на 50 миллионов долларов, а если ее распродать на аукционах по частям — то и на все СТО!
Но как бы там ни было, а опись — это еще далеко не богатство. Дитрих принялся, также как и в свое время его брат, тщательно изучать карту течений Индийского океана, но это занятие тоже не принесло ему желанного утешения. Было ясно, что в 1941 году “брандкаст” находился в русле течения, которое у берегов Западной Австралии разделяется на два одинаковой мощности потока — один этот поток поворачивает на север, а другой огибает южную оконечность пятого континента и выходит прямиком на бескрайние просторы Тихого океана. Если ящик все-таки всплыл на поверхность океана после гибели “Сиднея”, то в какую сторону, спрашивается, он мог отправиться? Судя по скорости этих двух течений, “брандкаст” должен был сейчас находиться либо где-то около того места, где был утерян за 30 лет до этого, либо где-то между Новой Зеландией и островом Пасхи…
Открытие это Дитриха мало обрадовало, да и Калле начинал уже сомневаться в успехе начатого предприятия. Он все чаще и чаще твердил о том, что за столь долгие годы герметичность сработанного голландцами ящика не могла не нарушиться в результате беспрестанной болтанки в волнах, к тому же нельзя было сбрасывать со счетов неминуемое обрастание железной оболочки морскими организмами, из-за чего “брандкаст” мог потерять свою изначальную плавучесть, и медленно погрузиться на морское дно. Калле тщательно изучил чертежи, добытые в архивах фирмы, выпускавшей эти ящики, и пришел к выводу, что конструкция этих изделий была не столь уж и совершенна, как рекламировали ее сами голландцы, а то, что он проплавал в океане почти 20 лет до того самого момента, как был обнаружен “Сиднеем” — чистая случайность. Он предположил даже, что железный ящик вполне могло разнести вдребезги во время боя снарядом, учитывая высокую интенсивность артиллерийского огня с “Корморана”, тем более что он, по словам австралийского пилота, находился на простреливаемой со всех сторон открытой палубе крейсера.
Дитрих не поддержал его сомнений, но и не спорил. В чем-то его компаньон мог быть и прав…
Калле и Дитрих вернулись в Германию практически ни с чем. Единственное, что им осталось сделать — это явиться к Яну Маленсу и добиться у него официального разрешения на поиски принадлежащей ему коллекции, в надежде заинтересовать открывающимися перспективами какого-нибудь спонсора, и в случае удачи получить если уж не все богатства, то хотя бы законное вознаграждение за участие в экспедиции. Но к тому времени как компаньоны пришли к этому решению, Ян Маленс умер от старости. Вскоре умер и Ганс Дитрих, подхвативший в Индонезии тропическую язву. Энтузиазм Калле быстро угас. Сначала он хотел продать собранный материал по “делу Маленса” какой-нибудь газете “пожирнее”, но затем передумал в надежде воспользоваться им в будущем самому. Но годы шли, случай все не подворачивался, пока на горизонте не “засветился” польский студент Кешковский со своим расследованием… А на ловца, как известно, и зверь бежит.
4
Тщательно взвесив полученную от Калле информацию, поляк решил, что дело стоит тех денег, которые он за него запросил. 10 тысяч германских марок, — сущий пустяк в сравнении с тем, ЧТО может открыться в результате хорошо организованных поисков. Кешковский просмотрел полную опись коллекции Маленса, полученную от Калле, и установил, что заявленная в 1954 году оценка этой самой коллекции в 100 миллионов — самый нижний ее предел. За последние сорок лет цены на многие выпуски поднялись в пять, семь, а то и в десять раз! Только за прекрасную подборку, состоящую из ранних негашеных марок Афганистана, Гавайских островов, Молдавского княжества, Цейлона и некоторых европейских государств можно было получить почти половину этой суммы. Кроме того, помимо самих марок в коллекции присутствовало большое число писем и открыток, прошедших почту. Кешковский обнаружил в описи конверты, присланные Маленсу в Батавию из Финляндии, Сицилии, Баварии, Квинсленда, Нью-Брансуика, каждый из которых мог спокойно “тянуть” по миллиону. Можно уже не говорить о “Голубых Маврикиях” и первой серии из трёх индийских марок. Это была бы поистине КОРОЛЕВСКАЯ коллекция, достойная занять место в одном из самых лучших почтовых музеях мира.
