Артис, прижавшись спиной к опоре, осторожно достал рацию и, прижав микрофон к губам, вызвал штаб. Ему пришлось трижды давать сигнал, прежде чем ему ответили.
– Мы плохо вас слышим, патрульный. Громче, пожалуйста!
– Я не могу громче, они слишком близко, – прошептал Артис.
– Громче, пожалуйста!
– Докладывает патрульный Артис Джеймс. Я в туннеле, рядом с захваченным вагоном.
– Хорошо, так слышно немного лучше. Продолжайте.
– Только что они застрелили машиниста. Вывели на пути и застрелили.
– Боже! Когда это случилось?
– Минуты через две после первого выстрела.
– Какого еще первого? Проклятье, ведь был же приказ не стрелять! Кто стрелял?
Артиса как обухом по голове ударили. Это не я стрелял! Боже, если машиниста убили из-за того, что я выстрелил первым…
– Как слышите, патрульный Джеймс? – спросил штаб. – Значит, вы говорите, кто-то выстрелил в вагоне?
– Да! Нет… Я же и говорю, – заспешил Артис. Кажется, пронесло, парень, о господи, кажется, пронесло… – Нет, кто-то выстрелил по вагону.
– Кто?!
– Не знаю. Стреляли откуда-то позади меня. Может, и попали. Точно не знаю.
– Проклятье! Машинист мертв?
– Не двигается. Что мне делать?
– Ничего. Ради всего святого, не делайте ничего.
– Вас понял. Продолжаю ничего не делать.
Райдер
Райдер принес из своего саквояжа в кабине машиниста перевязочный пакет. Стивер уже успел раздеться. Плащ и пиджак были аккуратно сложены на сиденье. Райдер помог Стиверу расстегнуть пояс для денег, затем разорвал набухший кровью рукав, снял с него рубашку. Массивный торс Стивера был сплошь покрыт густыми завитками темных волос. Райдер мельком выглянул в окно: машинист лежал лицом вниз, темные пятна на его форменной тужурке показывали, куда попали пули Стивера.
Райдер присел рядом со Стивером и обследовал рану. Из входного отверстия сочилась кровь; там, где пуля вышла, крови было гораздо больше. Тоненькие струйки крови были почти незаметны под густой порослью волос.
– Вроде чистая, – сказал Райдер. – Болит?
Стивер помотал головой. Райдер порылся в металлической коробке с лекарствами и извлек пузырек с дезинфицирующим раствором.
– Сейчас забинтую. Это все, что можно пока сделать.
– Валяй. – Стивер пожал плечами.
Смочив две салфетки, Райдер осторожно промокнул рану, потом обтер кровь с руки Стивера. Намочил еще две салфетки, наложил на рану и тщательно забинтовал руку. Стивер стал одеваться.
– Не слишком затянул? А то онемеет.
– Ерунда, – ответил Стивер. – Почти не чувствую.
Убедившись, что Стивер оделся, Райдер спрятал индивидуальный пакет и двинулся обратно к кабине. На ходу отметил безмолвный обмен страстными взглядами между Уэлкомом и девчонкой в мини-юбке; на скулах у него заходили желваки, однако он не остановился и не сказал ни слова. Лонгмэн преградил ему дорогу:
– Где машинист?
– Машинист мертв.
Войдя в кабину, он плотно прикрыл за собой дверь. Динамик неистовствовал. Нажав педаль, Райдер включил микрофон:
– «Пэлем Сто двадцать три» вызывает Центр управления. Прием.
– Ах ты ублюдок! За что вы убили машиниста?
– Вы подстрелили одного из моих людей. Я предупреждал, что за этим последует.
– Кто-то нарушил приказ и выстрелил. Это просто ошибка! Свяжись вы сразу со мной, и его не пришлось бы убивать.
– Где деньги?
– Рядом с вагоном.
– Даю три минуты на доставку. Прием.
– Ублюдок, гад! Ох как хочется с тобой повстречаться! Ох, как хочется!
– Три минуты, – повторил Райдер. – Конец связи.
Сержант Мисковски
– Эй, ребята!
Приглушенный голос донесся откуда-то из мрака. Мисковски сжал рукоятку автомата:
– Кто здесь?
– Я полицейский! Я тут, за опорой. Передаю приказ окружного инспектора: продолжать доставку денег по плану.
– А те знают, что мы идем? Не начнут снова палить?
– Да они там уже красный ковер расстелили. Вы же несете миллион баксов наличными!
Напарник сержанта Мисковски встал и закинул мешок на плечо.
– Пошли, сержант.
Невидимый голос сказал из темноты:
– Приказано шевелиться, в темпе.
Мисковски поднялся и включил фонарь.
– Проклятье, что угодно отдал бы, лишь бы оказаться сейчас в другом месте, – проворчал он.
– Удачи, – послышалось из темноты.
Размахивая фонарем, Мисковски пристроился за напарником.
– Марш смерти, – пошутил напарник.
– Типун тебе на язык, – оборвал Мисковски.
– Черт, если мне удастся когда-нибудь отчистить форму от всего этого дерьма… – проворчал напарник. – Надеюсь, тут все-таки когда-нибудь наведут чистоту.
Город: толпа
Человеческий обрубок, взгромоздившись на тележку с колесиками, покрытую истлевшими остатками восточного коврика, ехал вдоль тротуара. Ноги у мужчины чуть ниже бедер были словно отхвачены одним ударом ножа. Калека ловко катил на тележке вперед, отталкиваясь руками от асфальта – он сидел прямо, расправив широкие плечи, лицо его было изрезано морщинами, черные волосы давно не видели ножниц. Он не говорил ни слова, только держал в руке жестяную кружку. Копы беспомощно провожали его взглядами, пока он катил на своей тележке вдоль тротуара. Безногому охотно подавали – мелкие монетки так и летели в его кружку.
– Господи, спаси и помилуй, ни за что не поверил бы, если бы не видел собственными глазами! – Долговязый мужчина, акцент которого выдавал в нем уроженца Среднего Запада, рылся в кошельке в поисках мелочи.
Сосед ответил ему сочувственной улыбкой.
– Это жулик.
– Жулик?! Бросьте! С чего вы взяли? Да как же можно…
– Вы ведь приезжий, верно? Если бы вы знали этот чертов город так, как знаю его я… Разрази меня гром, если я понимаю, как он проделывает этот фокус с ногами, но что этот парень жулик – это точно! Так что поберегите свои деньги, доверчивая вы душа!
Каким-то непостижимым образом толпа узнала об убийстве машиниста раньше, чем полицейские, стоявшие в оцеплении. Раздались гневные крики: долой полицию, долой мэра, к черту Транспортное управление! Будь проклят губернатор, будь прокляты национальные меньшинства, будь проклят сам этот город – необъятный молох, который они ненавидели, но вне которого не могли бы жить.
Полицейские, узнав о смерти машиниста, начали срывать свою ярость на зеваках. Их добродушие как рукой смахнуло, они начали огрызаться и охотно давали волю рукам. Из толпы в ответ понеслись обвинения в коррупции. Полицейским напомнили, из чьих налогов им платят зарплату, а те, кто был подальше и рассчитал, что успеет удрать, смело кричал «полицейские свиньи»!
Все как обычно.
Глава XVI
Том Берри
Том Берри смотрел, как главарь распахнул заднюю дверь и примостился на сиденье рядом с раненым верзилой. Оба навели автоматы в туннель. Затем Том увидел на путях блики света и понял, что это означает. Город платит. Миллион долларов наличными, распишитесь, пожалуйста. Любопытно, почему именно миллион. Фантазии не хватило на большее? Или – он вспомнил слова старика – они каким-то циничным образом рассчитали, что жизнь каждого из нас стоит около шестидесяти тысяч?
Пятнышко света приближалось со скоростью похоронной процессии, впрочем, усмехнулся про себя Берри, он и сам не торопился бы лезть на два автоматных дула. В полумраке туннеля он различил две фигуры. Должно быть, копы, кто же еще – уж не кассиры из банка, это точно. Вдруг без всякой видимой причины он вспомнил покойного дядю Эла.
Что бы сказал дядя Эл при виде двух копов, безропотно несущих миллион долларов банде гангстеров? Прежде всего, дядя Эл с трудом поверил бы, что такое возможно. Во времена дяди Эла все было бы по-другому: пятьдесят, а еще лучше сотня полицейских, беспорядочно паля, ринулись бы в наступление – и через пару минут все было бы кончено: все эти ублюдки валялись бы мертвые на полу, а с ними – дюжина или больше копов… Ну и большая часть заложников, естественно.
Дядя Эл всегда говорил: частное лицо может заплатить выкуп, но полиция – никогда. Полиция стреляет в гангстеров, а не платит им.
Во времена дяди Эла все было иначе. Люди, может, и тогда не слишком жаловали копов, но, во всяком случае, побаивались их. Попробовал бы кто-нибудь в те времена обозвать человека в полицейской форме «свиньей» – живо оказался бы в подвале полицейского участка. Уж там наглецу покажут, что к чему!
А полицейская служба во времена двоюродного деда – папаши дядюшки Эла – была еще проще: большинство проблем разрешал раздувшийся от пива ирландец, творивший суд и расправу одним-единственным методом – коленом под зад. Да, участь копа за три поколения семейной полицейской династии сильно изменилась. Теперь тебя в глаза называют полицейской свиньей, а ты мерзавца не смей и пальцем тронуть. Какой-нибудь паршивый лейтенант из службы внутренней безопасности тут же схватит тебя за жопу, стоит тебе только дать пинка какому-нибудь молокососу. А если молокосос к тому же окажется черномазым – то лучше бы тебе вообще не родиться.
