—Вы больны?
В глубокой тени под восточным парапетом башни он увидел то, чего раньше не заметил, — очертания чего-то продолговатого. Это был матрас, и кто-то на нем лежал. С той памятной ночи на башне Мэри спала только здесь: это было своего рода проявление верности.
—Вы меня напугали, — продолжала она, — я проснулась, а вы размахиваете там руками и что-то бормочете. Что вы тут делаете?
Дэнис трагически рассмеялся.
—Действительно, что! — сказал он. Если бы она не проснулась, он лежал бы, разбившись насмерть, у подножия башни. Теперь он был в этом уверен.
—Надеюсь, вы не собирались покушаться на меня?— допытывалась Мэри, делая слишком поспешный вывод.
— Я не знал о том, что вы здесь, — сказал Дэнис с еще более горьким и искусственным смехом.
— Нет. нсе-таки, что с вами, Дэнис?
Он сел на край матраса и вместо ответа продолжал смеяться тем же пугающим, неестественным смехом.
Час спустя голова Дэниса покоилась на коленях Мэри, и она с нежной заботливостью чисто материнского свойства гладила его, и сбившиеся волосы струились у нее между пальцами. Он рассказал ей обо всем, обо всем: о своей безнадежной любви, о своей ревности, об отчаянии, о решении покончить с собой — ведь если бы не она... Он торжественно поклялся никогда больше не думать о самоубийстве. И теперь его душа парила в печальном успокоении. Она была умиротворена сочувствием, которое Мэри столь щедро изливала. Но успокоение и даже своего рода счастье Дэнис испытывал не только оттого, что нашел сочувствие, но и оттого, что сочувствовал сам. Ибо если он все рассказал Мэри о своих страданиях, то и Мэри в ответ рассказала все, или почти все, о своих.
—Бедная Мэри!
Он очень жалел ее. Правда, она могла бы сообразить, что Айвор — отнюдь не образец постоянства.
— Что же, — заключила она, — во всяком случае, не надо падать духом.
Ей хотелось плакать, но она не позволила себе этой слабости. Некоторое время они молчали.
—Вы думаете, — нерешительно спросил Дэнис, — вы правда думаете, что она... что Гомбо...
— Я в этом уверена, — твердо ответила Мэри. Они снова надолго замолчали.
—Я не знаю, что мне теперь делать, — сказал он наконец в полном унынии.
— Вам лучше уехать, — посоветовала Мэри. — Это самое верное и самое разумное.
— Но я принял приглашение пожить здесь еще три недели.
— Придумайте какой-нибудь предлог.
— Пожалуй, вы правы.
— Я знаю, что права, — сказала Мэри, которая вновь обрела свою решительность и самообладание. — Ведь дальше так продолжаться не может.
—Да, так продолжаться не может, — отозвался Дэнис.
Необыкновенно практичная, Мэр» разработала план действий. Внезапно в темноте, заставив их вздрогнуть, церковные часы пробили три часа.
—Вы должны немедленно идти спать, — сказала она. — Я представления не имела, что уже так поздно.
Дэнис соскользнул вниз, осторожно спустился по скрипучей лестнице. В его комнате было темно: свеча давно уже догорела. Он лег в постель и почти сразу заснул.
Глава тридцатая
Дэниса разбудили, но, хотя шторы на окнах были раздвинуты, он снова погрузился в то дремотное оцепенение, когда сон становится чувственным удовольствием, которое почти сознательно хочется продлить. В этом состоянии он, быть может, пребывал бы еще час, если бы его не потревожил настойчивый, хотя и негромкий стук в дверь.
— Войдите, — пробормотал он, не открывая глаз.
Щелкнула дверная ручка, чья-то рука схватила его за плечо и резко встряхнула.
—Вставайте, вставайте.
Моргая, он с трудом раскрыл глаза и увидел, что над ним стоит Мэри, — с ясным лицом и очень озабоченная.
—Вставайте же! — повторила она. — Вам надо идти и отправить телеграмму. Вы что, забыли?
—О Боже!
Он отбросил одеяло. Его мучительница удалилась.
Дэнис поспешно оделся и побежал в деревню, на почту. На обратном пути он испытывал большое удовлетворение. Он отправил длинную телеграмму и через несколько часов получит ответ с требованием немедленно вернуться в город по неотложному делу. Это было совершенное действие, сделанный им решительный шаг, а он так редко предпринимал решительные шаги. Он был доволен собой. К завтраку он явился с хорошим аппетитом.
—Доброе утро, — сказал мистер Скоуган. — Надеюсь, вам лучше?
—Лучше?
— Вчера вечером вы были довольно сильно расстроены проблемами мироздания.
Дэнис попытался отделаться от этого обвинения смехом.
— Неужели? — небрежно спросил он.
— Хотел бы я, — сказал мистер Скоуган, — чтобы меня терзали лишь такие мысли. Я был бы счастливым человеком.
—Счастливым можно быть только в действии, — провозгласил Дэнис, думая о телеграмме.
Он выглянул в окно. Большие румяные облака причудливой формы плыли высоко в голубом небе. Шелестел ветер в деревьях, и трепещущие листья сверкали и искрились, как серебро, в солнечных лучах. Все казалось изумительно прекрасным. При мысли о том, что скоро он уедет от всей этой красоты, Дэнис почувствовал внезапную боль, но утешился, вспомнив, как решительно он действовал.
—Действие! — повторил он вслух и, подойдя к буфету, положил себе на тарелку ветчины и рыбы, так чтобы они приятно дополняли друг друга.
Позавтракав, Дэнис отправился на террасу и, устроившись там, закрылся мощным защитным валом газеты «Тайме» от возможных набегов мистера Скоугана, который проявлял неуемное желание продолжить беседы о Вселенной. Чувствуя себя в безопасности за хрустящими страницами, он размышлял. В свете этого прекрасного утра его вчерашние ночные переживания казались очень далекими. И что из того, что он видел, как они обнимались при луне? Может быть, это, в конце концов, не так уж важно. И даже если важно, почему бы ему не остаться? Он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы остаться, сильным, чтобы держаться с холодным равнодушием, бесстрастно — просто поддерживая дружеское знакомство. И даже если он недостаточно силен...
— Когда, по-вашему, придет телеграмма? — спросила Мэри, внезапно обрушиваясь на него поверх газеты.
Дэнис виновато вздрогнул.
—Понятия не имею, — ответил он.
— Я спрашиваю потому, — сказала Мэри, — что в три двадцать семь очень удобный поезд, и хорошо бы вам на него успеть, правда?
—Хорошо бы, — вяло согласился он. Он почувствовал себя так, словно готовил свои собственные похороны. Поезд отправляется с вокзала Ватерлоо в три двадцать семь. Цветов просят не приносить...
Мэри ушла. Нет, черт его возьми, если он позволит так быстро отправить себя на кладбище. Черт его возьми...
Из окна гостиной выглянул мистер Скоуган с голодным выражением, и он поспешно вновь загородился «Тайме». Он долго держал газету перед собой. Опуская ее наконец, чтобы снова осторожно посмотреть, что делается вокруг, он, к своему изумлению, увидел перед собой легкую, довольную, коварную улыбку Анны. Она стояла перед ним — женщина-деревце — в изящной позе, которая, казалось, была само застывшее движение.
— И давно вы тут стоите? — спросил он, оправившись от изумления.
— Думаю, около получаса, — весело сказала она.— Вы так углубились в свою газету — просто с головой ушли, — что я не хотела вас беспокоить.
—Вы чудесно выглядите сегодня, — воскликнул Дэнис. Впервые у него хватило духу произнести такого рода личное замечание.
Анна подняла руку, словно защищаясь от удара.
— Пожалуйста, не оглушайте меня.
Она села рядом с ним на скамейку. Он милый мальчик, думала она, просто прелестный. А грубая настойчивость Гомбо становилась довольно утомительной.
—А почему вы не в белых брюках? — спросила она. — Вы мне так нравитесь в белых брюках.
—Они в стирке, — довольно резко ответил Дэнис. Вся эта тема белых брюк была не в том ключе. Он еще разрабатывал план, как снова направить беседу в нужное русло, когда из дома вдруг стремительно вылетел мистер Скоуган, пересек террасу с торопливостью заводной игрушки и остановился перед скамейкой, на которой они сидели.
— Продолжая нашу интересную беседу о мироздании, — начал он, — я все больше и больше прихожу к убеждению, что различные его части абсолютно дискретны... Но не могли бы вы, Дэнис, чуть-чуть подвинуться вправо? — Он втиснулся на скамейку между ними. — А вы бы, дорогая Анна, сместились на несколько дюймов влево... Благодарю вас. Дискретны, я, кажется, говорил?
— Говорили, — сказала Анна. Дэнис безмолвствовал.
Они пили послеобеденный кофе в библиотеке, когда пришла телеграмма. Дэнис, виновато краснея, взял желтый конверт с подноса и вскрыл его. «Срочно возвращайся. Неотложное семейное дело». Нелепо. Как будто у него есть какие-то семейные дела! Не лучше ли просто скомкать и сунуть ее в карман, ничего не объясняя? Он поднял голову. Большие голубые фарфоровые глаза Мэри смотрели на него серьезно, пронизывающе. Мучимый нерешительностью, он еще больше покраснел.
