Конечно, мешаю. Стараюсь сделать так, чтобы в моей вселенной не было ни войн, ни эпидемий, ни Рагнарёка. Не в моих силах обуздать сердца живущих на этой земле, но я мешаю смерти разгуляться в полную мощь.
И тут я увидела ее, сидящую на цепи моей воли в каменном мешке. Полную безысходной ярости, могучую, словно вулкан с закупоренным жерлом, выжидающую. Идти против такой злобы с несколькими воительницами, вооруженными секирами, с Клив-Солашем и с предложениями о вечном перемирии — какое легкомыслие…
А еще я увидела, что меня ждут не только альвы. Кто-то был там, в скальных пещерах на самом дне мира. Кто-то уже стоял лицом к лицу со смертью, на пороге ее тайн, у врат ее царства. Стоял живой, такой же уязвимый и всесильный, как я. Второй демиург. Создатель собственной вселенной, связанной с моей общим основанием. Единством нижних миров. Жизнь в наших вселенных была разная, а смерть — одна. Одна на двоих.
— Как он попал туда? И кто он? — вырвалось у меня. Не знаю, кому я задала этот вопрос. Но ответил Нудд.
— Помнишь провидца, с которого все началось? Это он. Марк. Вы соединились. Как и было предначертано.
Голос у сильфа хриплый, будто спросонья. И горькая складка у рта.
— Я его не хочу. Я не хочу его! — поневоле закричишь, узнав, что кто-то там предназначен тебе изначально. Я не средневековая невеста, чтобы с радостью предвкушать воссоединение с неведомым женихом. Я не стану радостно гадать, каков он — ласков или жесток, весел или мрачен, умен или глуп. Мне тоже нужна свобода. Свобода выбора. — Ты знал? Отвечай! Ты знал?
— Нет. Я размышлял об этом все время, пока мы здесь — и наконец понял, — Нудд беспомощно улыбается. — Я не верил, что у людей бывает так…
— Как?
— Как у богов. Предначертанно. Но вы с ним тоже боги, когда вы здесь. И чтобы реальность выжила, вам необходимо объединить… — сильф хмурится, подбирая слова, — …вашу силу. Только вдвоем вы сможете что-то сделать. Разбить пророчество, окутавшее твой и его мир. Ваш общий мир. Хоть и кажется, что это — разные вселенные.
— Нудд…
Я не знаю, как начать. Мне никогда не приходилось навязывать себя мужчине. Говорить: не бросай меня. Говорить: дай мне шанс. Говорить: с тобой у нас получится. Сама мысль о том, что я произнесу нечто в этом роде, вызывает у меня отторжение. Моя самооценка стремительно катится в пропасть. Но чертов сильф не может, не имеет права меня хотеть! И не хотеть не может. Скажу.
— Нудд, я не останусь с ним. Потому что останусь с тобой. Как бы мы с ним ни соединились, выбор за мной. Я соглашусь быть его женской ипостасью, его близнецом, подчиненным ему божеством! — Боже, неужели это Я говорю? — Но не его женщиной. Да и не гожусь я для него.
— Откуда ты знаешь? — мягко улыбается сын Дану. Глаза его сияют, сверкающая бликами гладь озера, прозрачного до самого дна, отражается в его зрачках.
— Я не гожусь для него, потому что гожусь для тебя. Я привыкла чувствовать твое плечо. Я привыкла, что ты знаешь и умеешь больше меня. И я привыкла, что ты никогда не заступаешь мне дорогу. Я хочу той свободы, которую можешь дать только ты. Если это не любовь, то я уж и не знаю, что такое любовь. Эгоистичная, амбициозная, кривобокая. Моя. Моя любовь. Такая, на которую я способна. Тебе она нужна?
Какие у него, оказывается, мягкие губы. И какой он высокий. Приходится вставать на цыпочки и тянуться вверх, тянуться, всем телом, всем своим существом, вверх, туда, где сверкают прозрачные сияющие глаза. Которые медленно-медленно закрываются. И тишина смыкается над нами.
* * *
Хватаясь друг за друга, мы сползали вниз по каменному склону, медленно, но верно превращающемуся в отвесную скалу. Это была смерть. В черном, зловонном мире, где гниет всё способное сгнить. Мы попали в ловушку по имени Хель.
Легба ошибся, а может, солгал, рассказывая нам о том, какую роль играет каждая из ипостасей Гекаты. Не Эрешкигаль убивает пришельца своим смертельным взглядом, а Хель заживо гниющая. Всякий, ступивший в долину Хельхейма, выберет эту тропу — округлый черный хребет, простирающийся перед глазами долгой безопасной дорогой. Никто не отважится бродить в гнилостных туманах у подножия богини. Ни одно существо не ступит на землю, на которой лежит гигантское тело Хель. Все мы, точно безмозглые насекомые, привлеченные телесным теплом, ползем по подъему божественной ступни навстречу первому расщеплению душ. И почувствовав нового пришельца собственной кожей, Хель просто сгибает колено.
Упасть с такой высоты означает разбиться в лепешку. Пускай ты прочен, словно дух камня, тебе не выстоять против удара ладони или стопы, размалывающей в муку даже камни. Мы были обречены, обречены с самого начала. Не было времени ни на проклятья, ни на вопли ужаса — ни на единый лишний вздох времени не было. Еще минута, и от нас останутся лишь метафизические сущности, которые попадут сперва к Эрешкигаль на суд, а потом к Тласолтеотль на очищение. А наши бренные тела, наши сиюминутные мысли, наши планы на жизнь, наши земные страсти останутся здесь и сгниют, неприметно влившись в массив разлагающейся плоти Хель. О, если бы у нас была магия, способная остановить Хель! Боевая магия, крушащая все на своем пути!
Я бросаю взгляд на Мулиартех. Может нам помочь Дурной Глаз Балора? Способен ли он убить или хотя бы остановить богиню? И почему бабка так странно себя ведет? При любой опасности она мгновенно обращается морским змеем — и разве СЕЙЧАС мы не в опасности? Как Мулиартех собирается защищаться сама и защищать нас в образе немолодой толстухи? Гвиллион! Сделай хоть что-нибудь! Морк! Марк! Спятили они все, что ли!
Эта четверка не обращает ни малейшего внимания на наши с Фрилс попытки уцепиться за голые камни и всползти, подталкивая и подтягивая друг друга, повыше, в надежде дотянутся до небольшой трещинки, на которой можно было бы повиснуть, вцепившись пальцами в заостренный, осыпающийся край. Они, можно сказать, в упор не видят, как две женщины борются за жизнь, брошенные мужчинами и морскими змеями на произвол судьбы. Они глядят друг другу в глаза с проникновенным видом. Так, словно присутствуют при инициации нового черного курильщика на океанском дне. Я, конечно, ни разу по молодости лет на такие церемонии не ходила, но Морк, кажется, уже… А-а-а-а! Проклятые копуши! Да зачинайте уже свое детище, скорее!!!
Последняя фраза вырывается из моей глотки вместе с облаком черной пыли, волнами катящейся сверху и забивающей наши с Фрилс глаза, рты и ноздри. В горле стоит привкус пепла и копоти, все кругом окутано клубами серого и черного, мы будто в погребальной урне находимся — и урну трясут, трясут, точно пытаются по звуку определить: есть кто живой?
— Не бойся, — шипит Фрилс и с неженской силой тянет меня к себе, — Марк сейчас… сейчас… Он поможет… Он мне обещал!
Чем он поможет? Что обещал? Когда обещал? Мы все тут на ниточках висим — люди, фэйри, демиурги и прочая мелочь. Это территория смерти. Ее даже с заглавной буквы писать незачем — все, что она здесь делает, заглавное. Главнее всей нашей магии, наших желаний, наших сознаний и вообще всего. Но если эти засранцы поторопятся, у нас есть шанс не переколдовать, но перехитрить смерть. Кажется, ей всегда импонировали хитрецы…
— Гр-р-а-а-а!!! Ар-р-р-р-ра-а-а-а-а-а!!! Р-р-р-ра-а-а-а!!! — вопль из четырех могучих грудных клеток бьет в купол, расходится по стенам, поднимает звуковую волну, сметающую пепел с наших лиц. Я и забыла, как страшно это звучит. Даже издалека, даже под водой, даже через стены подводных пещер. — Гр-р-а-а-а!!! Ар-р-р-р-ра-а-а-а-а-а!!! Р-р-р-ра-а-а-а!!!
Зов воды к огню. Зов огня к воде. Зов одного океана к другому. Зов о помощи. Молитва жизни. Иеманжа, Лир, Амар, родная бездна, дайте нам выжить!
Прямо под седалищем убийцы Хель камень превращается в магму, плавя чудовищные телеса богини мертвых в извечном подземном котле. С другого края долины доносится страшный визг — точно миллиард дисковых пил включили одновременно. Магма плещется в жерле новорожденного вулкана, схватываясь вокруг бедер Хель, вцепляясь в спину, в плечи, приковывая туловище богини смерти к земле, и на глазах остывает, превращаясь в каменный капкан. Молодец, Гвиллион! Пока Хель вырывается из хватки камня, долина наполнится водой и станет молодым морем!
В глубине земных океанов Зов рождает подводные вулканы, дарит обитателям бессветного, безжизненного дна целые сады, вытянутые на десятки метров ввысь. На поверхности земли Зов открывает дорогу воде, порождает реки и приливную волну. А значит, сейчас здесь будет ОЧЕНЬ МОКРО!
Потолок пещеры расседается под натиском стихии фоморов. Огромные глыбы летят вниз, а из проломов падает пластами вода, мгновенно затопляя черные скалы. Только над нашими головами купол еще цел, Гвиллион держит камень собственной волей, не давая ему раздавить нас. Вода уже близко, тело Хель превращается в цепочку островков на поверхности черной воды, теплой, почти горячей от лавы, нагревающей эту гигантскую ванну.
