— Мореход, а где мы, вообще? — невинным тоном осведомляюсь я у нашего Вергилия, заведшего попутчиков в ад и даже, может, глубже. — Мы еще в краях Синьоры и ее хозяев или нас снова занесло на подкладку реальности?
— Вы там, куда вас привели, — объясняет Мореход все разом. — Ваш главный поводырь — Легба. С него и спрашивайте. Он сделал так, что вы здесь оказались. Я же только наблюдал.
— Легба? Зачем? — вырывается у всех… ну, почти у всех.
— Чтобы освободить жену, — сухо заявляет Легба. Его скрипучий, старческий голос в устах соблазнительной креолки звучит по крайней мере неуместно. Фрилс недоуменно скашивает глаза к носу, будто пытается разглядеть слова, вылетающие из ее темных, припухших губ. — Моя жена стала заложницей своей черной стороны. Я это давно понял.
— Значит, ведешь нас к Черной Помбе Жире? — взвивается барон. Фрилс аж дрожит от напряжения, пытаясь справиться со своими взбесившимися голосовыми связками. — Ты соображаешь, что с нами будет, если она до нас первая доберется? Ты хоть знаешь, какова ее сила, в каком она теле обосновалась, кого уже поработила и кого планирует поработить?
Легба молчит. То ли упрямо, то ли виновато — не разберешь.
— Надоели! — ворчит Марк. — Такие большие — уже, можно сказать, старые мальчики, а все цапаетесь и друг на дружку вину перекладываете. Ай-яй-яй! Папа вами недоволен, — и длинная ухмылка искривляет его физиономию, подчеркивая явственное сходство некогда человеческого лица с ехидной козлиной мордой.
— Нет, ты нам скажи, что теперь делать! — буйствует дух неудач. — А то ишь, он недоволен! Давай, советуй… папа!
— Марк, — прошу я, прерывая бароново брюзжание, — ты сперва объясни нам, кто такая Черная Помба Жира. И чем она отличается от той суки, которая тебя едва не угробила. Уж если белая сторона такая, то чего нам ждать от черной? М?
— Синьора, конечно, сука, — задумчиво начинает уриск, — но не монстр. Она не уродует законы мироздания в угоду своим амбициям. Она всего лишь делает работу, которую необходимо сделать — связывает людей узами страстей и пороков. А сырье для ее паутины — заметьте! — не демонским наущением производится, нет, его вырабатывают сами люди. Потому что хотят этих страстей. Потому что ищут пороков. Потому что жажда жизни не фонтан, а вулкан. Его нельзя заткнуть, он пробьет себе дорогу — и горе побежденным, как говорится…
— Выходит, зря я ее так… — бормочет бабка, вспоминая свой поединок с Синьорой Уия, прежним вместилищем Помба Жиры. — Честная мотальщица страстей и чесальщица пороков пострадала от произвола морского змея. Заголовок на первой полосе. Восторг.
— Это был знак для жены. Знак, что пора уходить на другую сторону, — пробуждается Легба. — Я почувствовал, что она отдаляется, истаивает. Но у меня не было шанса ее вернуть. Может, здесь…
— Здесь, где она сильнее всех нас, вместе взятых, служит хтоническим богам и лелеет планы захвата мира, ты имеешь все шансы найти ее и усовестить по-хорошему, — ядовито замечает Каррефур.
— А ты-то мне на что даден? — окрысивается Легба. — Ты у нас чем заведуешь? Обломами! Выпускай свое войско пиздецов, пусть поборется за спасение мира! Разжирел, понимаешь, на дармовых харчах, мышей не ловишь…
— Я? Разжирел! — вскипает Каррефур. Если судить по тембру, то астральное тело мэтра действительно… несколько объемисто. А полные люди… духи — они такие обидчивые. — Да я ж тебя! — и кулак Фрилс с пушечной скоростью летит к ее же скуле. Бедная девушка может только провожать живой снаряд жалобным взглядом.
— Прекратить! — рявкает Марк, ловя запястье Фрилс. — Очумели, старые пердуны! Еще одна попытка покалечить тело — и какое тело! — я вас выведу вон без всякой сантерии, дам поджопника и отправлю в гости к Самеди [77] на ближайшие десять тысяч лет! Вы что думаете, мне нужны помощники? Это я ВАМ одолжение сделал, позволил проветриться и в судьбах мира поучаствовать! Выбрал прекраснейшую душу из всех — нежную, отзывчивую, гостеприимную! А тела? Что Фрель, что Фрилс — совершенство! — Креолка зарделась. — А вы драться? Синяки на эту красоту ставить? — Фрилс смотрела на Марка с все возрастающей нежностью. — Цыц оба! И говорить только по очереди. Не орать. Не размахивать конечностями. Или — к Барону! Оба!
— Ладно, ладно, Бон Дьё, как скажете, — вполголоса забормотал непонятно кто — то ли Легба, то ли Каррефур…
Марк еще побуравил взглядом тело Фрилс аккурат в области груди, выпиравшей из мужской рубахи, вздохнул и отпустил девичье запястье. А Фрилс все стояла столбом, подняв руку, покачиваясь и мечтательно улыбаясь…
* * *
— Ты боишься? Хочешь, я пойду одна? — вот уж чего Нудд от меня не ожидал, так это сомнений в его, гм, воинской отваге. Его лицо дернулось и с большим трудом восстановило бесстрастное выражение.
А что мне у него спрашивать, если он час от часу все мрачнее? И не гонится за нами никто, и слоноженщины со слонодетьми давно в себя пришли, и маршрут дальнейший ясен — ан нет, не радует его ничто. Кто-то говорил про сильфов, заключающих в себе всю радость вселенной и несущих эту самую радость в массы. Ага. Только мне вот попался бракованный сильф с гипертрофированным чувством ответственности. Он беспокоится за всех и за вся, как будто он всему и вся бабушка. Причем не реальная бабушка, а кинематографическая — персонаж советского фильма про заботливых бабушек и неблагодарных внучек.
— Нудд… — с трудом удерживаюсь от того, чтобы не сказать «Занудд». — Ответь мне откровенно, пожалуйста. Не надо меня ни щадить, ни утешать, я этого не люблю. Что. Тебя. Беспокоит. Ну?
Молчит. Молчит и смотрит в сторону с равнодушным видом. Так, словно он — мой бойфренд и ему было сказано, что нам лучше расстаться.
— Да он просто по-человечьи втрескался и теперь боится, что тебя убьют! — влезает Видар с деликатностью младшего братишки, которому никакие пароли и замки не помеха: засунет нос в твою личную жизнь, все разнюхает, наперекосяк поймет и растреплет кому ни попадя. Я, не оборачиваясь, воспитываю бога-недоумка по ушам хворостиной. То есть сахарным побегом. Раскатистый треск — и Видар исчезает за камнем, на котором только что сидел, поджав ноги и жмурясь на заходящее солнце. А заодно держал на макушке эти самые ушки, по которым только что получил. И еще не раз получит. Психолог-диагност безумного мира…
— За что ты его бьешь? — чуть лениво произносит сильф. — Он говорит правду.
Мне хочется заявить: да знаю я! Ну, просто чтобы выглядеть круче. По таким, как Нудд, ничего понять невозможно, если они не захотят, чтобы ты понял. Да еще когда они упорно держатся в тени, стараясь играть роль безотказного орудия и безоглядного исполнителя твоей воли. Нудд за все время, пока мы шатались по Мидгарду и Утгарду, ни разу на первый план не вышел. Даже когда оказался у Фригг в Фенсалире, это была скорее наводка для меня, чем неудача сильфа. Я шла, словно по дороге, вымощенной его стараниями, не благодаря и не замечая. Как, впрочем, и всегда. Я привыкла действовать именно так. Везде. И в реальном мире тоже. То есть в первую очередь в реальном мире, а потом и в своем собственном.
Я умею использовать людей. С детства, вслепую, наощупь, обдирая душу в кровь, обжигаясь углями стыда и вины, рассованными по углам подсознания, я шла к тому, чтобы стать манипулятором. Бесконечные эксперименты давали один и тот же результат: если считать себя богом и принимать жертвы как должное, рано или поздно тебе начинают поклоняться. Надо только быть уверенным, что божество. До глубины души. Ну, и еще полезно считать, что главное занятие божества — стоять посреди храма с задранным носом. Откуда мне было знать, что мир устроен иначе? Что у богов такая собачья доля. Что жертвы делятся на добровольные и вынужденные. Что среди жертвователей могут оказаться боги. Истинные боги. Которые видят тебя насквозь и понимают, какой ты жалкий, неотесанный идол. И тем не менее помогают тебе, словно собрату. Общаются с тобой на равных. Учат основам божественного мышления и поведения. А ты все равно остаешься безголовой бабой, олицетворяющей, вероятно, неблагодарность и необучаемость.
Все эти укоризненные мысли, спрессованные в темный ком, проносятся у меня в голове, точно метеор, оставляя быстро исчезающий след. Некогда заниматься самоедством, нужно… А что нужно-то? Ах, да, спасать мою вселенную от Рагнарёка.
— Знаешь, давай поговорим об этом после… после того, как выйдем из города альвов? — обворожительно улыбаясь, предлагаю я. — Нам еще надо с этими волшебными параноиками договориться…
— Божества все параноики, — философски замечает Нудд. Голос его все так же ровен, а лицо так же спокойно. Как будто покрыто тонкой коркой прозрачного, без единой трещинки льда. И сквозь эту сияющую маску я гляжу в его глаза, а вижу один только стеклянный блеск и отражение серебряной глади Мертвого озера за своей спиной… — Это естественно — заполучить паранойю впридачу к власти. Ни долголетие, ни сила не избавляют от подозрений, что все кругом мечтают ускользнуть от твоего якобы всевидящего ока, дабы совершить богохульство и пошатнуть устои твоего могущества.
