— Слышь, Рахит, как же ты в третий раз насмелился жениться после той сучонки? — не отставал Артем.
— Во чудак! Ну я ж мужик! Хочешь того или нет, любую болячку время лечит. И я через три месяца оживать стал. А вокруг, куда ни глянь, сплошные женщины, девушки! Снова стал замечать озорные глаза, лукавые улыбки, тонкие талии, высокие груди и задницы — сытые, подвижные. Наши бабы умеют ходить особо. У них задницы волчком крутятся. Хочешь того иль нет, руки сами тянутся ухватить за ягодицу.
Вот и ухватил одну. Она оглянулась, обругала и побежала прочь поскорее. Я за нею. Ну, думаю, коль обругала и смывается, не избалованная. Эта таскаться не будет. Она в дом нырнула в подъезд. Я за нею. Но не успел. Дверь перед самым носом захлопнули. Сколько времени ждал, уж и не знаю. Но своего, как всегда, добился. Не впустили в двери, влез через окно. Фатима не устояла. Ну уж очень красивая баба! Особо ее задница!
Вдовствовала она уже второй год. Муж — геолог, в горах погиб. Она с дочкой осталась. Я и на это не посмотрел. Ребенок не помеха. Поначалу ходил к ней ночами. А потом не стал прятаться. Открыто приезжал. Отец мой, конечно, запрещал жениться на вдове, да еще с ребенком. Он родного внука ждал. Я обещал ему, что с этим не промедлю. Отец ругал: «Совсем баран! Зачем тебе чужие, когда своих можешь иметь целую улицу! Я тоже по молодости знал женщин! Всяких! Но женился на одной! У тебя — уже третья! Неужели с каждой овцой надо расписываться? Дурак! Женщина должна любить в тебе мужчину, а не роспись! Понял?»
Но дело было сделано. И я сказал отцу, что счастлив с Фатимой. А через полгода… Легли мы с нею в постель, она и говорит: «Знаешь, мой покойный муж в любви понимал больше, чем ты. У него были сильные ноги и очень крепкое начало. Он мог до утра любить без отдыха. Ты слабей его!» Вот тогда я почувствовал себя впервые настоящим бараном. Беспомощным и глупым. Мое мужское начало вконец отказалось воспринимать Фатиму. Я понял, что никогда не смогу любить ее. Встал я из постели и ушел от нее навсегда… И теперь знаю, если баба имеет сравненье — жениться на ней не стоит.
— Избалованные бабы у вас на юге. Наши, коль остались разведенками или вдовыми, уже любому мужику рады! Но только у нас на таких не женятся. Разве на ночь кто-нибудь забредет. Да и то втихаря. Чтобы соседи не видели.
— Ой, Петро, да не свисти! Средь наших дур не меньше! И также вот бывшая моя! Я ее взял враз после развода. Все жаловалась на мужика, что пил и бил, бездельничал. Я и пожалел на свою голову. Домой привел. Она ж, сука, до обеда спала! Готовить не умела. Едва встанет, враз за сигареты и кофе. Так-то до вечера дурака проваляет и спать. Сама на молоке жила. А я с маманей хоть задавись. Сам стирал, убирал и готовил. Ну, что скажешь, разве не за дело первый мужик ее бил? И мое терпение закончилось. Расскочились с нею! И я себя снова человеком почувствовал. Сколько времени прошло, покуда жену себе нашел! Со всех сторон два года к ней присматривался. Восемь лет прожили. Хотя иногда нет-нет, да и надаю по морде. Не без дела! Заслуживает дрянь.
— Оно все бабы так. Им мордобой, как кобыле овес нужен. Не дашь по зубам — толку не будет.
— Послушай, Артем, о чем ты тут болтаешь? Кто из нас отважится ударить женщину? — словно проснулся Рахит.
— Да хоть бы я!
— Все!
— А как их не тыздить?
— Любой свою бабу колотит. Как иначе? — согласился Федот и добавил:
— Кобыла сколь нужнее и дороже бабы, а и то вожжами и кнутом секем бока.
— Ну нет! Я такого не понимаю. Если избил женщину, как потом с нею в постель лечь? Чего ждать от нее? Это надо быть скотом! — отвернулся Рахит. И поселенцы загалдели:
— Мы скоты? Ах ты, говно козлячье! Промотал все нажитое отцом, да еще корячишься здесь перед нами? Вот если б своими мозолями наживал, знал бы цену всему!
— Чего зашлись? Чего орете? Меня отец не упрекал! И говорил: «Не на лекарства, не на передачки в тюрьмы деньги пошли! На женщин! Такое Аллах прощает мужикам!» А то, что женщин не бил… Зато каждая и теперь в памяти живет — со своею улыбкой, со смехом. Ни одна меня не прокляла, не обиделась. Расстались легко. А деньги не главное. Сегодня их нет, завтра будут.
— Не жалеешь о своем юге?
— Отвык. Я же когда с последней расстался, отец отправил меня в Россию, учиться. Сказав, что мужиком я стал, теперь и ума пора поднабраться.
«Во блядь! У нас и тут все наоборот!» — ругнулся в сердцах Костин.
— И куда ты поступил? — спросил Степа.
— Ох, куда я только не совался! Во все институты. Даже в медики хотел. Там меня на собеседование позвали. Поговорили, послушали. А один такой плюгавый дедок спросил, прищурясь: «А вам, молодой человек, зачем медицинское образование потребовалось?» Ну я и ответил, что думал. Мол, в моем городе тоже люди живут. Лечить их стану. Если они захотят. А нет, у меня еще три отары овец остались…
«Идите в ветеринарный! — посоветовали мне. — Попробуйте там свои силы. Это вам больше подойдет!» И послали по адресу.
Там набор шел. Ну я прямиком к ректору. Мол, возьми меня, иначе всех баранов потеряю! У того — глаза на лоб, спрашивает: «Откуда ты такой свалился?»
Я ему в ответ, мол, с самого Азербайджана! У меня в горах — бараны бегают. Половину их — на баб ушло! Если не возьмете, и этих не останется. Я только с дипломом вернуться должен. Иначе кто поверит, что у меня мозги имеются? Нельзя мне домой без диплома! Отец обидится. Старики здороваться не будут. Возьмете — я стараться стану изо всех сил.
«Посмотрим, что вы знаете», — рассмеялся тот ректор. И давай сыпать вопросы. Вот чудак! Да я школу сколько лет назад закончил? Сквозняками из башки давно даже алфавит выветрило. Помнил только четыре арифметических действия, из которых больше всего любил сложение. А ректор чуть с ума не сошел от радости, как много я помню! Все пытает.
Ну, надоело копаться в памяти, я его в ресторан пригласил. На шашлык. Он сказал, что бывал на отдыхе в Баку, знает и помнит нашу кухню, кавказское гостеприимство. Но… В институт меня все равно не возьмет. Вот тогда я разозлился впервые в жизни на весь белый свет и пригрозил: если не возьмут в институт — выброшусь прямо из окна. Заскочил на подоконник. А ректор мне: «Красиво взлетел, орел! Давай! Прыгай!»
Я глянул. Ну куда прыгать? Клумба с розами почти под ногами. Первый этаж. Там ребенок мог спокойно соскочить. Стою, как усравшись. А ректор говорит: «Когда выскочите, закройте за собой створку. А то сквозняком таблицу умноженья вынесет из вашего банка знаний».
…Вышел я из последнего института. Сидел в сквере, чуть не плакал с досады. И вот тогда ко мне подсел старик. Поговорили мы с ним, поделился я своим горем. Он посоветовал на подготовительные курсы остаться. Я послушал его. И через год поступил. Засыпала меня вопросами комиссия. Но я на все ответил. У ректора очки потели от удивленья. И когда меня зачислили, он не выдержал, подошел:
«А не вы ли в прошлом году из окна хотели прыгать, если вас в институт не возьмут?
— Я!
— Удивительный вы человек! Напористый, дерзкий и упрямый! Хорошо, если таким останетесь навсегда!
— А зачем мне меняться?!»
Институт я закончил, когда уже отца в живых не стало. Так и не сумел его порадовать. Правда, и не знаю, как бы он передышал мое распределение — ветврачом в обезьянник.
Мужики вокруг громко расхохотались.
— Ну! Чего уссываетесь? — обиделся Рахит. — Я ж через год на повышение пошел. Стал директором зоопарка!
Мужики захохотали еще громче. За животы похватались.
— Слушай, Рахит! Уж не там ли ты следующую жену себе сыскал?
— А где ж еще? Конечно! — простодушно улыбался человек. И, почесав в затылке, вспомнил:
— Ее слон обхватил хоботом за самую жопу и закинул на навозную кучу. Она как завизжит со страха! Ну я и полез ее спасать!
— Дурень! Зачем? Для бабы навозная куча самое подходящее место!
— А работать кто будет? Один я? Ну уж нет! Короче! Ворвался я, как дурак, к слонам. Их там — косой десяток. И все, что паровозы. Голова с мой дом. А жопа, глянуть, жуть берет. Но тогда я озверел и кинулся к куче. Не увидел, что слон за мной бежит. И только я к куче, чувствую, мама родная, меня кто-то за яйца прихватил наикрепко. Глянул, чья ж там рука у меня меж ног оказалась? А это хобот слоновый. Он меня так сдавил, что все хозяйство мое чуть через уши не полезло!
Я ему так вежливо сказал: «Отпусти, мудило! Ведь ты сам мужик, понимать должен, за что хватаешь! Не отпустишь, морду побью!» Но этот гад не понимал человечьего языка. И как долбанул меня головой об землю! Я враз забыл, зачем в слоновнике оказался. К ним в вольер входили лишь трое мужиков — раздатчик корма, уборщик и ветврач. Других они к себе не пускали. Хоть я и говорил той подлой скотине, что он имеет дело с директором зоопарка! Слон на все забил. И чуть меня не угробил.
Тут, видимо, от страха быть раздавленным, я как припустил из вольера. Даже слоны не решились догонять меня. Офонарели от удивленья. А баба, воспользовавшись этой минутой, скатилась с навозной кучи и выскочила из слонятника. Закрыла его на замок и следом за мной мчится, чтоб спасибо сказать.
