ты, сынка, пулю-то словил, вроде в мире сейчас со всеми живем? — опытный фронтовик, ему не скажешь, что рана от гвоздя в заборе.
— С бандитами и ворами, отец, не бывает мирного времени. Эти суки не хотят жить, как люди, и другим не дают.
Дядя Коля попросил рассказать мою историю, ну я и рассказал. Ветеран меня полностью поддержал и ругался, как сапожник, когда узнал о том, что меня едва не посадили в тюрьму. Кстати, хорошо, что вспомнил, отмечаться на следующей неделе надо в УВД. А еще, мне, оказывается, в Москву-то нельзя ездить, хорошо в этом мире еще не нужны документы для покупки билетов на поезд, и в столице на патрули не попадали, а то мне прилетело бы знатно. Позже я узнал у следователя, что выехать-то можно, но предварительно побывав в милиции и получив справку-разрешение. Так и поступлю, когда поеду в следующий раз.
— Эти суки во время войны разгулялись. Народу в милиции мало осталось, все на фронт уехали, вот они и устроили тут вольницу. Правда, с ними тогда никто не церемонился, поймали — шлепнули. Значит, и сейчас головы подняли?
— Еще как, дядь Коль, еще как. Мне срок чуть не дали за то, что сами милиционеры в войну с ними делали.
— Это неправильно, нельзя так. Люди будут бояться постоять за себя, на всех закона не хватит.
После бани, разомлевшие, мы долго, почти полночи болтали обо всем, в том числе и о войне. Ветеран рассказал, как его призвали, как вообще настроение у народа было во время войны, жуть. Как можно забыть такое? Наш многострадальный народ пережил такую войну, а в будущем молодежь и знать не хочет ничего об этом.
Несмотря на ночную болтовню, проснулись рано и, по крайней мере я, прекрасно выспавшимися. У дяди Коли вдруг возникла идея досадить картошку, мало раскопал в прошлый год, хотел больше, но тяжело. Под перекопку мы и зацепились языками о проживании в деревне и покупке дома.
— Ха, бери да заселяйся, никто и слова не скажет!
Я застыл.
— А как же документы, за свет ведь платить надо, за землю…
— Оформишь все в сельсовете, легко. Народа нет, я тебе позже дом покажу, и со мной рядом, и крепкий. Хозяин его, Петька Афанасьев, построился на свадьбу, аккурат, когда Никитку сбросили, а пожить-то и не успел. Женился в шестьдесят третьем, построились, а погиб, и жена уехала куда-то, больше ее никто не видел, почитай уж шесть лет прошло.
Да ну новый дом, шесть лет стоит нежилым, это немало, за домом уход нужен. Так и сказал дяде Коле.
— Еще ведь и материал нужен, мало ли.
— В Погорелке лесопилка, там всегда есть и бревно, и тес. Матвей Ильич мужик хороший, поможет, с трактором там же договоримся. Не ссы, прорвемся!
Настрой дяди Коли заразил меня. Договорились, что в следующий мой приезд будем решать вопрос. Пока же, после работы в огороде и обеда, ветеран потащил меня смотреть дом. Мама дорогая, я влюбился с первой минуты, как увидел. Еще бы, да я этот теремок из той жизни помню, он и в двадцатых годах следующего века будет стоять. Отличная идея. Запомнил я его тогда именно по расположению, участок прямо к воде выходит, ставь гараж, и можно как в эллинг прямо с воды заезжать на лодке. Красота!
— Хреново только, что забора нет, видишь следы? — спросил меня фронтовик, указывая на землю.
— Ага, — кивнул я.
— Лоси и кабаны ходят, как к себе домой.
— Ну, забор-то поставим, думаю, отпугнем. Они ведь поэтому и ходят, что нет здесь никого.
Думаю, я прав. А дом был справный и целый. Даже стекла в рамах все на месте, не воруют сейчас селяне друг у друга, редкость это. Почва здесь песчаная, для огорода не очень хорошо, зато воды в огороде не будет, сухо. Дом стоял на мощных камнях, просто глыбы какие-то, как их сюда с Волги и притащили-то? Там да, весь берег усеян такими, но ты пойди дотащи его, тут не одна тонна весу.
Краска на стенах слегка потускнела, и синий, когда-то очень красивый цвет дома казался немного блеклым, как сквозь дымку на него смотришь. Крыша черепичная, мужик-то со связями был, абы кто так делать не станет, стройматериалы вечный дефицит.
— Участок большой, Петька тогда перед свадьбой пригнал трактор с Погорелки, и ему еще кусок распахали, никто ж не думал, что так выйдет.
— А как он погиб? — заинтересовался я.
— Утонул в Волге. На рыбалке был, на Рыбинке, шторм, и поминай как звали. Слышал о погодке-то на нашем «море»?
— То, что штормы бывают? — В будущем слышал.
— Что бывают, полбеды, налетают мгновенно, только что солнце светило, а тут раз, и волна в метр идет. Откуда? Остается гадать. Мстит земелька, не прощает Мологу и сотни деревень.
— А правда, может, слышали, что там не все уезжали и кто-то себя приковывал к домам цепями? — закинул я удочку, хочется узнать об этом у практически современника.
— Да ты что? Это в городе такие байки ходят? — дядя Коля откровенно заржал. — Тут же не в одну минуту все затопили, вода-то несколько лет поднималась. А энкавэдэшники каждый день объезжали все селения и проверяли, не остался ли кто, нет, брат, тут строго все было. Недовольные были, конечно, трудно семьям сниматься с насиженного места, тем более если жили там поколениями. Но что поделать, надо, значит, надо. И ведь в чистое поле не выгоняли, кто свой дом разбирал и сплавлял вниз по Мологе и Волге, кто без всего, жилье давали, но «море» у нас с характером. Помни, если далеко зайти захочешь. Баржи иногда переворачивает, не то что лодки. А уж рыбаков гибнет…
— Понял, — покивал я серьезно.
Вечер второго дня провели прямо у дома, на берегу ручья, или, в будущем, речки. Сидели с поплавками, я уж и забыл, когда с ним ловил в последний раз, а помню, нравилось мне очень. Но погнался за размером и перешел на донки и фидер, и забросил поплавок. Половили немного карасиков, брать не стали, еще судака полно, да и пошли в дом, беседу продолжать. Блин, я за два вечера с дядь Колей узнал о войне и жизни в сороковых больше, чем за всю жизнь, читая тупые книги по липовой истории. Столько информации в голове не удержать, а терять хоть что-то не хотелось и, спросив разрешения, начал понемногу записывать прямо по ходу беседы. Стенографист, блин.
Утром третьего дня я
