Итак шубы… То что они обе из очень дорогого и хорошо выделанного меха было видно с первого взгляда, и что куплены они не в магазинах и даже не в бутиках, а сшиты на заказ, по фигуре. У одной из девушек, той что повыше ростом и попривлекательней лицом, шуба была темно-коричневой и где-то по колени. У второй, менее миловидной, из-за слишком выдающегося вперед носа, чуть покороче. Зато она была приталенной и необычного голубовато-темного цвета с искрой. На головах у обоих были не шапки и не платки, а шали. Вроде бы эти головные уборы никак не соответствовали современной молодежной моде. Но то были такие шали, что рядом с ними какой-то бедно-веселенькой смотрелась шапочка с помпончиком их сокурсницы, не стоившая, наверное, и четверти стоимости каждой из этих шалей. Ну, и завершали весь этот немодный, немолодежный, но богато и органично подобранный «прикид», сапоги. И опять, те сапоги были не молодым девушкам, а зрелой и состоятельно женщине в пору. То были сапоги явно из натуральной кожи с золотистыми пряжками с идеальной формой каблуков и колодок, что тоже говорило о их немалой цене. Плевать, что не по погоде, не по моде, зато у них такие родители, что могут их так одеть, а у вас… Ни ваши родители, ни мужья… все вы нищее дерьмо, не умеющие жить ни при какой власти – сами за себя говорили их удовлетворенно-презрительно-снисходительные взгляды.
Маршрутка, наконец, почти заполнилась и тронулась с места. Студентки сели рядом, армянки там, где было два сиденья, русская параллельно им через проход. Девушки продолжали внешне непринужденно общаться. Хотя, если приглядеться, можно было заметить, что русская время от времени бросает завистливые взгляды на шубы собеседниц. Одна из армянок спросила русскую сокурсницу, как она собирается куда-то добираться. Та ответила:
– Меня папа на машине подвезет.
– А какая у твоего отца машина? – тут-же не слишком учтиво, но вполне «по-кавказски» поинтересовалась армянка.
– У нас «Лада-Калина», новая модель, недавно купили, – с явной гордостью поведала русская.
Армянка на это ничего не ответила, только переглянулась со своей соплеменницей, и они обе в унисон вновь снисходительно усмехнулись. Тут маршрутка остановилась и подобрала «голосующую» пассажирку. Это оказалась тоже кавказка, но средних лет и тоже в такой шубе!!! Войдя она огляделась, посмотрела на русских женщин, на их «прикид». Во-взгляде была та же презрительная снисходительность: что возьмешь с убогой нации. Но вот она узрела и юных армянок. То как она на них посмотрела, сразу выдало в ней азербайджанку, ибо только азербайджанцы способны с такой животной ненавистью смотреть на армян, распознавая их безошибочно. Новая пассажирка села на свободное место, заплатила за проезд и более уже не удостаивала взглядом никого. Впрочем, ехала она совсем недолго и вскоре вышла. Следом за ней, доехав до ближайшего супермаркета, вышли и обе армянки, а их сокурсница осталась. Маршрутка двинулась дальше, в салоне остались только женщины славянской внешности… и достатка, да подсевший по дороге старичок. Тут к девушке-студентке вдруг обратилась пожилая женщина, одетая в выцветшее демисезонное пальто и стоптанные сапоги. Однако все это смотрелось на ней очень чистым и аккуратным, так же хорошо были и вычищены сапоги. От облика этой женщины веяло не просто как от остальных пассажирок – беспросветной бедностью, но и какой-то особой аккуратностью. Такими обычно бывают следящие за собой педагоги на пенсии. И обратилась она к студентке с явным учительским подтекстом, и в то же время с материнской заботой.
– Что девочка, наверное, завидуешь, что у твоих подруг такие шубы, что каждая из них дороже всего барахла, что на нас тут всех вместе взятых, – женщина обвела салон взглядом. Она говорила вроде бы не громко, но моментально привлекла внимание всех пассажиров. Студентка мгновенно покраснела, но ничего не ответила смущенно потупившись. – Да они вот так умеют. Там у себя они может быть голью перекатной были, а сюда приехали и быстро разбогатели. А ты не завидуй, это уж так судьба распорядилась, этого не изменить. И ты будешь жить так же, как мы все жили, живем и будем жить. Ты смирись, они всегда будут богаче, если будут жить с нами в одной стране. А гнать их отсюда никто не собирается. А на нашей земле они всегда для себя жизнь устроят лучше чем на своей. А мы вот, за редким исключением, и на своей родине разбогатеть не можем, не говоря уж о чужбине. И ничего не поделаешь, так на роду написано и так было всегда. Может, конечно, тебе и повезет, но шансов очень мало. Из нас, русских женщин, везет одной-двум на сотню, а остальные всегда жили и будут жить в бедности. У нас только государство богатое, а люди всегда в основном бедные. А они не для государства, а для себя и семей своих живут, потому они и богаче нас в разы на нашей же земле. Еще раз говорю, не завидуй напрасно, такая уж судьба как нам старым, так и вам молодым… Водитель, остановитесь у магазина «Перекресток»! – крикнула женщина и тяжело поднявшись стала пробираться меж кресел к выходу.
В салоне стояла мертвая тишина, только почему-то заерзал и закряхтел на своем месте старичок, будто чувствуя какую-то вину за только что озвученную ситуацию.
Свидание с мамой
1
В армию меня призвали осенью 1997 года. В том году я окончил радиотехнический техникум, который после 1992 года стал называться колледжем и, естественно, служить попал в радиотехнические войска. Впрочем, сначала предки попытались меня от службы «отмазать», но у них это не получилось. Родители мои, тогда, до дефолта 1998 года, были люди не бедные. Отец являлся совладельцем небольшой, но довольно прибыльной фирмы по скупке цветного лома, мать в той же фирме работала бухгалтером. Видимо, потому и денег за «отмаз» в военкомате решили с моих предков выжать по максимуму. Помню, чуть не каждодневно, то отец, то мать отправлялись туда на переговоры, но так и не могли столковаться. И дело оказалось даже не в том, что запрашиваемая «цена» оказалась неподъемной, просто мама, возмущенная наглым предложением какого-то военкоматовского майора, не то в шутку, не то всерьез, принять часть взноса «натурой». А мама моя в свои сорок лет была не просто симпатичной, а настоящей русской красавицей средних лет. В общем, мама залепила нахалу пощечину. Ну, а тот в отместку пообещал законопатить сыночка несговорчивой мамаши (то есть меня) туда, откуда его привезут в закрытом гробу без разрешения снимать крышку.
После этого перепуганные мать с отцом готовы были дать деньги уже не за «отмазку», а хотя бы за то, чтобы меня призвали в войска, которые ни при каких условиях не будут вести боевые действия в «горячих точках», и где нет откровенной дедовщины, или засилья агрессивных нацменов. Скорее всего, моих предков в военкомате просто «развели», устроили спектакль, а в результате и деньги с них срубили, и в армию меня забрали, дабы спущенный им план по количеству призывников не пострадал. Правды ради надо отметить, что деньги в военкомате не просто так, «за здорово живешь», взяли. Я действительно попал в нормальную часть, в так называемую «учебку». Там я прослужил свои первые пять месяцев, в течении которых из меня готовили оператора радиолокационной станции. Техникумовская подготовка очень помогла, учился я хорошо и экзамены в конце срока обучения уверенно сдал на «отлично». А это позволяло, как остаться в самой «учебке» на должности командира отделения или сержанта-инструктора, или выбрать часть, в которую меня отправят для дальнейшего прохождения службы. Я предпочел второе, ибо точно знал, что относительно недалеко от моего родного города располагалась радиотехническая часть, и оттуда, как раз пришла разнарядка на оператора. Я попросил отправить меня именно туда, чтобы служить недалеко от дома. Ну, а так как я был отличником и у командиров нареканий не вызывал, мне пошли навстречу.
Так я оказался в радиотехническом батальоне на должности оператора радиолокационной станции дальнего обнаружения П-14. В чем отличие части несущей боевое дежурство от «учебки»? В части меня сразу впрягли в пахоту: дежурства на РЛС, наряды, караулы, выполнение регламентных работ на вверенной технике. В «учебке» я занимался в основном тем же, чем и в колледже – учился. И еще имелось одно существенное отличие, в «учебке» фактически не было деления по призывам, ибо там весь личный состав за исключением сержантов одного призыва, все «молодые» и дедовщины просто быть не могло. В батальоне имело место деление по призывам со всеми вытекающими. Впрочем, той пугающей, пещерной дедовщины там никогда не наблюдалось. Сказывался, прежде всего, относительно высокий образовательный уровень подавляющего большинства личного состава – солдаты и сержанты здесь происходили в основном из городов, и многие из них где-то учились, кто-то как и я имели средне-техническое образование, кто-то закончил курс, а то два или три института. Сравнительно немного здесь насчитывалось и так называемых «нерусских». В основном они служили в хозяйственном взводе и в большинстве ребята вполне нормальные. С тем же поваром своим однопризывником-башкиром я даже подружился, будучи в кухонном наряде. Классный пацан, он даже когда нас изредка баловали на обед котлетами, втихаря подсовывал мне лишнюю. Еще там имелись калмыки, буряты и какие-то с крайнего Севера. Они и по-русски все хорошо говорили, и никаких трений с ними не возникало. Но были в том хозвзводе двое, которые держались особняком. Об этих придется рассказать поподробнее, ибо они сыграли слишком большую роль во всей моей дальнейшей жизни.
