И он делает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его. Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть».
– Это Библия, – догадалась Шура. – «Откровения Иоанна Богослова». Я еще в школе читала, только… – она мучительно потёрла виски, – …только не помню ничего почему-то.
– Результат на лице, – констатировал Павел Петрович, – читать читала, да толку – чуть! Вся закавыка в том, что поклониться зверю надо добровольно. Добровольно поставить свою подпись, где скажут, и – получите свеженький номерочек, заменяющий личность. Скажем, каждый человек должен лично согласиться на вшитый под кожу крохотный микрочип, который сможет для начала послужить вместо не теряемого паспорта. А от всемирной переписи до единых электронных паспортов всего полшага, глазом моргнуть не успеешь, как все народы послушным единым стадом будут маршировать на заклание. Почему же нельзя?! Все идут, и все живут хорошо! Им, хорошим, даже дышать разрешают!
– Но я вообще-то не собираюсь брать никакой номер и, если надо, всегда сумею отказаться, – попробовала возразить Шурочка. – Вы ведь сами сказали, что нужно личное согласие.
– И это говорит человек, предки которого погибли в сталинских казематах? – ахнул хозяин мастерской. – Тогда совершенно неповинные подписывали что надо и где надо, а ведь были «верными» большевиками! Всё до единого верили в «светлое коммунистическое завтра», которое тоже наступит завтра и это «завтра» никогда не кончится. Нет, вообще-то может кончиться, но только для «Золотого миллиарда» – именно в такое количество достойных людей определил себя достойный Запад. Смею вас уверить, что ни единого русского, а тем более православного, в этом миллиарде быть не может и не должно! Весь оставшийся в живых земной шар, должен обихаживать и ублажать «Золотой миллиард». А уничтожение русского народа началось ещё с 1917 года, когда те, что до сих пор не выпускают штурвала власти из своих грязных лап, завладели Россией!
Шура закусила губу. Но откуда он знает?
Бабушка рассказывала, что когда забрали деда, она сразу же собрала чемодан для себя, и он спокойненько стоял в прихожей справа от входной двери пока не пригодился. Но бабушке посчастливилось вернуться.
– А откуда вы?… – замялась Шура.
– Exclusive information from most reliable sources,[40] – усмехнулся Пётр Петрович. – Для этого не надо быть семи пядей во лбу. Достаточно иметь одну голову на плечах. «Имеющий уши да слышит». Но вернёмся к нашим баранам, то есть, к отцу Агафангелу.
Святейший наш Патриарх ничего не имеет против переписи, хоть прекрасно знает, куда заносятся номера анкет переписанных. Но и его понять можно: если бы он, допустим, на предложенное правительством мероприятие ответил отказом, то в стране тут же вспыхнула бы гражданская война. И самая настоящая, против которой все чеченские ужасы покажутся детской забавой.
Тут важно другое. Некоторые иерархи церкви восприняли непротивление Патриарха, как прямое указание к действию. Один из них – игумен Валаамского монастыря, митрополит Панкратий. Он решил провести перепись среди братии, чтобы все дружно… под красными знамёнами… Это Христовы воины, что ли? Естественно: среди монашества бунт. Ну, а отец Агафангел как раз один из противленцев. В то время Андрей, то есть иеромонах Агафангел временно исполнял обязанности настоятеля Валаамского подворья на Москве и во всеуслышанье заявил:
– Сам не буду переписываться и братию не дам! Монахи-де, христово воинство, а не жидовско-масонское стадо с личными лагерными номерами! Валаамские монахи должны хранить веру, а не религию!
К сожалению, он бесповоротно прав, ведь когда душа опустошается, любая религия превращается в идолопоклонство, а если мысли подчиняются бессмысленному материализму, то философия и теософия испаряется как дым, как утренний туман.
Последствия не замедлили сказаться. Сейчас он ждёт решения своей участи, хотя в принципе поступил верно. Разве имеет право игумен заставлять монахов заниматься мирскими делами, ведь церковь у нас отделена от государства? Так что всемирная перепись и монашество – вещи едва ли совместимые. С другой стороны еврейско-масонской братии не нужна сильная Россия. В этом-то всё и дело.
– Кому? – в очередной раз удивилась Шура?
– Мировому правительству, – хмыкнул Пётр Петрович. – Заметь, любой взлёт национальной идеи в России тут же объявляется великорусским шовинизмом, но попробуй, скажи что-нибудь против жидов?! Такой вой поднимется, аж до самой Стены Плача. Дескать, холокост! холокост!
И все надругательства над православной церковью, начиная со времён исторического материализма, проводились с одной целью: истребить Россию, русский дух, насадить западничество, жидовскую продажность, подлость. Именно с этой целью искажают переводы Священного Писания, в символику икон и Богослужения пытаются ввести сатанинские обозначения и символы.
Даже крестины пытались когда-то заменить «звездинами», да ничего путного из этого не вышло. Опять спросишь: зачем? Да затем, что Православие – как кость в горле у так называемого мирового правительства. Армагеддон – это вовсе не сказки. Он давно здесь. Война идёт с незапамятных времён. И чем больше людей одурманит чёрное антихристово облако, тем скорее будет победа Зверя над Духом святым, то есть длинного американского рубля над твоей русской совестью, стыдом и болью за отечество.
Ведь был уже во время революции на земле «другой зверь» – Ульянов-Бланк. Он до сих пор не похоронен. Когда-то, ещё до рождения этого душегубца, отец Серафим Саровский говаривал: «Тогда у нас будет Православное царство, когда отбиты будут три масонских нашествия, прославлен в мире святых последний царь и преданы земле „сатанинские мощи“»! Сатанинские мощи планета Земля не принимает. А разрушенный храм? Вон он, новенький, отстроенный! Пол у него выложен могендавидами и вокруг креста на главном куполе – то же самое!
Правда новый храм отстроен не в Иерусалиме, но в Писании нигде конкретно не указывается ни числа, ни названия города, где будет стоять храм, так что в данном случае это вполне может быть и Третий Рим. Кстати, ещё отец Серафим сказал как-то, что в мир пришёл Антихрист. Это было за тридцать лет до наступления двадцатого века, а кто в то время родился? А родился младенец Володя Ульянов-Бланк, будущий Ленин.
– Членин, – поправила собеседника Шурочка.
– Что? – не понял тот.
– Нет, ничего, – улыбнулась девушка. – Просто я со школы ему такую партийную кличку выдумала.
– Занятно, – согласился Пётр Петрович. – Но я ещё не закончил. Так вот. Ульянов-Бланк был у власти три с половиной года, Потом Сталин отправил коллегу в Горки залечивать сифилис. Так что нечего ожидать какого-то Машиаха, мы живём в апокалиптическом государстве, а, сколько нам дано – никому не узнать. Единственно, уже давным-давно известно, что наша жизнь пока продлена из-за заступничества Богородицы.
Видишь, душа моя, какое время настаёт. И сейчас, именно сейчас людям снова нужны будут иконы, храмы, молитвы. Пока ещё есть время… есть время для покаяния. А есть ли?
– You are saying outrageous things. Shouldn’t we find a more suitable subject for table talk?[41] – решила блеснуть Шурочка знанием английского. Она где-то понимала, что сейчас словесные изыски неуместны, но ничего не могла с собой поделать.
Павел Петрович кивнул головой. Потом сидел некоторое время молча, склонив голову. За окошком по неведомо как подкравшейся ночи стал сеяться нудный долгоиграющий дождик.
– Ох, заболтал я вас, – опять перешёл на «вы» хозяин. – Поздно уже.
Шура взглянула на часы.
– Да. Метро закрывается через пять минут.
– Значит, – снова поднял вверх указательный палец Пётр Петрович. – Как говорят наши лучшие друзья, в данной безвыходной ситуации есть два выхода: я вызываю такси, или же вы остаётесь, и мы продолжим чаепитие. Итак?
Портрет стоял на письменном столе перед Робертом. Сам он сидел подле на стуле и внимательно изучал черты, вылепившиеся под лёгкой Шурочкиной кистью. Портрет пока никак не реагировал на нового хозяина, позволял себя разглядывать и восхищаться, словно античной диковинкой, необыкновенным раритетом, определённым увлечением Роберта. Только иногда в этих античных раритетных нарисованных глубоко посаженых глазах вдруг проскакивала весёлая, почти незаметная красная искорка. Будто пламя онгона играло в необычных глазах своего хозяина. Причём, пламя проскакивало на рисунке, где никаких отражений посторонних бликов быть не могло. Не показалось ли? Конечно, показалось, ведь не может же… хотя… хотя в этом мире, тем более в этом государстве коммунистического глобализма может и уже сплошь и рядом случается невозможное.
