Он большой!
– Я хотел, чтобы они помахали друг другу, но я не стал приделывать змею руки, как той рыбе. Было бы хорошо, если бы он повилял хвостом, как собака, но я не знаю, как это нарисовать!
– Значит, тот пёс тоже умер. Это не больно?
– Когда умираешь обычным путём, это не больно, как думаешь? Думаю, нет. Это, наверное, как уснуть? Это похоже на сон?
– А если кого-то убиваешь, им же всё равно больно? Они это чувствуют? Например, из пистолета? А если гильотиной? В Америке людей убивают газом. Говорят, это занимает десять минут. А как тогда насчёт электрического стула! Это должно быть странно. Электричество забавное, оно щекочет. Ты когда-нибудь лизал батарейку? Только она должна быть новая, и не круглая, как для фонарика, а квадратная. Там такие две штучки торчат. Надо дотронуться до них обеих одновременно. Языком!
– Если бы у нас был фонарик, мы могли бы гулять ночью.
Сержу не особо нравились детские комиксы. Он предпочитал маленькие чёрно-белые приключенческие комиксы с их зачастую отталкивающими обложками. Он читал Сатану, Буффало Билла, Гарри Спринта, Кольта, Чудо-женщину, Атомика, Ударный отряд, Тома Берри, Кирпича, Джинго, Фантастика, Криминальные истории, Галлюцинацию, Зару-вампиршу, Острые ощущения, Отряд, Была полночь… Предвидение, Эклипсо, Демона, X 12, Гения, Мстителя, Волчью стаю, Зорро, Дона Зеда и бесчисленное множество других, которые он выбирал по картинке на обложке, а затем быстро пролистывал. Он объяснил, что это было нелегко. Прежде всего, нужно было заглянуть внутрь, чтобы убедиться, что ты ещё не читал его, но при этом не разглядывать слишком внимательно, чтобы не забегать вперёд и не портить сюрприз. Приходилось слегка прищуриваться. Это делало картинки размытыми, и если в этом тумане он узнавал какую-то деталь, он всматривался более пристально, одновременно переживая о том, что может увидеть спойлер, но затем выкрикивал с облегчением:
– Нет, этот у меня уже есть!
Ибо он получал ни с чем не сравнимое удовольствие, лёжа вечером в постели, дефлорируя по-настоящему многообещающий совершенно нетронутый комикс. Это заставляло его забыть даже Джонатана, и он отправлялся в кровать, едва садилось солнце.
Однако отсутствие интересного чтива не оставляло его без дела. У него были десятки способов занять себя после ужина. Комиксы были, скорее, ритуалом завершения дня, проведённого в городе, после того как он приходил домой, измученный плаванием, греблей, проделками, сплетнями и солнцем. Когда ужин окончен и можно было уютно устроиться в постели под яркой лампой, с пачкой печенья и стаканом ледяного лимонада под рукой, тогда он принимался за новые комиксы, привезённые с собой. Прежде всего, этот ритуал требовал, чтобы внизу на кухне всё было тщательно убрано, чтобы кровать была застелена (малейшая складка на простыне под его задом, мельчайшая крошка печенья - и всё было испорчено) Джонатан также должен был лежать в своей, заправленной должным образом, постели и спокойно читать.
Итак, Джонатан делал вид, что читает. На самом деле, он не мог отвести глаз от ребёнка: он наслаждался его созерцанием, теперь даже больше, чем в бассейне; он восхищался им; его переполняла тёплая и нежная страсть; это было его величайшим счастьем.
Их кровати стояли под прямым углом друг к другу и образовывали букву «Т», две чёрточки которой разделяла щель шириной в полметра. Джонатану принадлежала вертикаль, его голова касалась дальней стены, ноги были направлены к Сержу, который устроился на горизонтали, идущей вдоль противоположной стены, головой к левому углу.
В этом углу, подоткнув за спину белые подушки, высоко сидел на своём собственном острове обитатель папируса, которым любовался Джонатан.
Он сделал много быстрых набросков, ничего не говоря об этом. Он не показывал эти портреты мальчику и прятал листы в большой книге, которую использовал для рисования. Там, на острове комиксов, что-то происходило. Серж жевал печенье; тишина была такой, что можно было слышать звук дробления бисквитов между зубами – подобный звукам геологических событий, медленных, массивных и подспудных. Для Джонатана этот сдержанный аккомпанемент был волшебной песней, чарующей слух и заставляющей его ронять карандаш. Без этого штиля, этого особого вечернего резонанса, зернистый песочный шёпот перемалываемого всухомятку печенья был бы неслышен; это принадлежало сумеркам; сие загадочное событие в этот тайный час было одним из редчайших зоологических явлений, которое посчастливилось наблюдать лишь тем натуралистам, кто был готов проявить величайшее терпение и всё свое внимание, в конце долгого тропического путешествия, в час, когда обезьяны переставали кричать, а хищники ночи ещё не начинали рыскать.
На удаление мизинцем липкой пасты с зубов Серж тратил времени больше, чем на собственно поедание печенья. Сложно было сказать, какое из этих двух занятий ему нравилось больше. Звуки рта, языка и гортани, сопровождавшие чистку зубов и дёсен, сами по себе не были ни в малейшей степени экзотическими; они были приятно органичными, очаровательными и человеческими, и вызывали непреодолимое желание разделить это сладкое удовольствие.
Расправившись с провизией и лимонадом и полностью отдавшись чтению, обитатель «Т» мог, наконец, сделать себе послабление. Прежде всего, он отказывался от классической позы ребёнка, закутанного в одеяло. Он откидывал простыни, поворачивался на бок или на живот, ногами к подушке. Пижама, которую он всегда надевал, начинала досаждать ему – стояла жаркая погода – он бормотал:
– Жарко, правда? Мне жарко!... Потом надену, – расстегнувшись и сняв штаны (более-менее сохраняя скромность, укрыв причинное место рукавом или краешком одежды, лежащей на кровати), он снова начинал читать. Как только это происходило, Джонатан, который сам всегда спал голым, чувствовал себя вправе отбросить свою простыню, прикрыв чресла книгой.
– Эти шесть листов бумаги - это одна и та же картинка. Какой вид! Конечно, это луна. И так понятно. Это не то чтобы комикс, но это даже лучше. Как считаешь? Мне нравится на них смотреть! Я часто на них смотрю! Но не сейчас.
– Ты должен смотреть на всех одновременно, иначе будет не так хорошо.
– Слонов хватает! Если бы я, хотя бы, умел по-разному их рисовать. Но я всегда рисую головой влево!
– Этот мальчик здесь, на Луне. Он смотрит под ноги. Ему там нечего есть. Ему придётся снова спуститься на Землю. Представь, если бы тебе пришлось проделать такой путь, только чтобы купить еды. Но всё равно...
– Он идёт на охоту. У него нет ружья, поэтому не может стрелять птиц. Он ищет в траве, она очень высокая. С него ростом.
– Это животные, которых он там находит. Это овощи в ботинках. Большая
