Когда Джонатан умер
русский перевод aimenf, 2021
When Jonathan died английский перевод. D. R. Roberts Translation world copyright ©1991
Quand mourut Jonathan ©1978 Les Editions de Minuit 75006 Paris, France
Да, мы росли ...
Не помня промелькнувшего вчера,
Не отличая завтра от сегодня,
Считая детство вечным.
У. Шекспир «Зимняя сказка»
Часть I
Мальчик вошёл на кухню и увидел что-то странное на полу. Он промолчал. Его мать болтала с Джонатаном. Мальчика звали Серж, он собирался осмотреть этот незнакомый дом, но ему было досадно, что на него не обращают внимания.
Немного погодя, мать ушла, без него. Он проводил её взглядом. Она спустилась по тропинке к дороге, где стоял её автомобиль. Джонатан закрыл калитку, тронул Сержа за плечо, и они вернулись на кухню. Пора было пить чай. Ребёнок взял кусок хлеба с маслом и стакан молока. Откусив кусочек, он указал Джонатану на странные вещи, лежавшие на полу.
– Зачем ты их туда положил?
– Это для мышей, – сказал Джонатан.
Блюдце с молоком, блюдце с вареньем и большая корка хлеба.
– Разве они пьют молоко?
– Пьют.
Сержу нравилось, как говорит Джонатан – с неуловимым акцентом то ли немецким, то ли голландским, или может английским. Джонатан много путешествовал, но это осталось в прошлом. Сержу хотелось подражать его голосу: слова спокойны и чисты, слегка застенчивы, без теней, как предметы на картинах наивистов.
– У них есть язык? – спросил Серж.
– Да, есть. Маленький, розовый и очень шустрый. Они обожают лакать молоко. Малиновый джем они тоже любят, но семечки малиновые оставляют, не едят.
– Я тоже люблю джем, только абрикосовый, – заявил Серж, заметно разочарованный разницей между своим чаем и угощением для мышей. – А зачем ты их кормишь?
– Ну, потому что… не знаю.
Серж ел бутерброд, игнорируя корку, оставив недоеденную хлебную подкову, он потянулся за следующим.
– Мне они очень нравятся, – продолжил Джонатан. – Они милые. Ты видел их?
Серж покачал головой.
– У них такой длинный хвостик и он крутится туда-сюда, как уши вашего пёсика, когда он с тобой разговаривает, – (Серж быстро выпалил, что мать избавилась от собаки) – Правда? А лапки у них вроде беличьих или кошачьих, ты видел белку? (Ой, у нас же есть кот, он мальчик, его зовут Жюли, вспомнил Серж) – и лапки такие мягкие-мягкие.
– А ты их трогал? Это моя мама назвала его Жюли. А ты, взаправду, трогал мышь?
– Нет, слишком они пугливые. Ты говоришь, мама назвала вашего кота Жюли?
– Ага, чесслово. Значит, не трогал?
– Ну, трогал один раз, правда, дохлую. Валялась возле кровати.
– Они и в спальню приходят?
– Да, по вечерам. Они тогда выходят на прогулку, и я постоянно их там вижу, потому что на тумбочке у меня обычно лежит пирожное или печенье.
– Ты оставляешь для них печенье?
– Нет, это для меня. Бывает, не могу уснуть, и хочется чего-нибудь пожевать.
– Скажи, эти мыши мальчики или девочки?
– Не глупи, и те и те.
– Ой… ну иногда там же есть мальчики.
– Да.
– А как ты поймёшь, он это или она?
– Да никак, только если поднять их за хвост и посмотреть им вот сюда.
Джонатан застенчиво указал на шорты Сержа, тот рассмеялся:
– А то получится как с Жюли, видел бы ты «её» яйца! Ты должен меня искупать, я весь грязный.
Между деревней и домом, который снимал Джонатан, было чуть больше полумили. Самым красивым в этом ландшафте, состоявшем из рощиц и лугов, усеянных фермами, была пересекающая его неровная земляная тропа. В дальнем конце были залитые светом склоны холмов, спускавшиеся к тенистой реке. Пробираться приходилось через заросли орешника, чьи серёжки роняли пыльцу на голову и за шиворот всяк идущему по этой тропе.
Дом Джонатана был маленьким, как и сама деревня. Он был окружён диковинным маленьким садом: в тех краях все садики крошечные. Позади забора из проволочной сетки, по которому тянулся вьюнок, взору Джонатана открывалось спокойное волнистое пространство голой распаханной земли, деревьев, каждое из которых состояло из тысяч мерцающих пятен света, и заливных лугов влажной травы, что колыхалась едва приметно, в отличие от листвы над ней.
Было начало июня.
Дом, несомненно, принадлежал к группе старых ферм. По соседству стоял ещё один такой же, и хотя он был ужасных пропорций, смотрелся более трогательно, чем дом Джонатана, благодаря своей непритязательной ветхости и грязной внешности. Там обитала пожилая фермерша. Также на лугу были развалины какого-то огромного здания; если бы не кусты крапивы, торчащие у его подножья, выше и толще любого папоротника, то его отвесные жёлтые стены, потёртые и осыпающиеся, с таким же успехом могли бы возвышаться посреди какой-нибудь знойной пустыни.
В письме Джонатану было сказано, что Барбара навестит его вместе с сыном. Один из друзей Джонатана познакомил их восемнадцать месяцев назад. Он дорожил этим знакомством из-за мальчика. Это случилось в Париже, Сержу было шесть с половиной, Джонатану двадцать семь.
По-своему, ребёнок и мужчина очень любили друг друга, но Джонатан, удручённый массой проблем, вскоре покинул Париж, чтобы укрыться в провинции, хотя и не утратив полностью связи с друзьями.
С той поры он ни с кем не общался, редко отвечал на письма, не принимал гостей, а его половая жизнь сводилась к уединённым ласкам под малозначащие воспоминания. Работал он мало, делая понемногу рисунки тушью и карандашом. Галерея приносила кое-какие деньги, да и те он не знал, на что потратить.
Мысль вновь увидеть Сержа ошеломила его. Барбара собиралась оставить у него сына на неделю, чтобы съездить на юг, и потом забрать его на обратной дороге. Необременённая мужем, она оставляла Сержа то тут, то там, наслаждаясь жизнью свободной женщины. Так что когда Джонатан жил в Париже, он и присматривал за парнишкой, бывало, что они спали вместе, утром он его умывал, одевал и отводил в школу. Их дружба была настолько странной, что Барбара вздохнула с облегчением, когда Джонатан уехал. Серж, крайне вспыльчивый до того, как познакомился с Джонатаном, был мягок с ним, но только с ним.
