Книга 5
1. Вот что происходило здесь. Так как теперь, по-видимому, никто ни с которой стороны не угрожал Римской империи, то царь для успокоения себя отправился в находящееся близ Византии местечко, по имени Лонги. Между тем как он там проводил время, наступил последний день жизни царицы Ирины женщины, которая, как говорил я и прежде, целомудрием, скромностью и милосердием к нуждающимся далеко превосходила своих современниц. Она была матерью двух дочерей, из которых одна, старшая, была жива и жила у отца, а другая спустя немного умерла на четвертом году жизни. Но дитя еще продолжало бороться с болезнью, как царь, призываемый делами Запада, должен был оставить дело домашнее и отправляться на Запад. В то время распространилась молва, что алеманский король Фридерик поднял весь свой народ и идет со всеми силами на римскую землю. Так, по этой причине и потому еще, что тогда умер {222} гуннский король Гейза, царь отправился в Сардику. Пробыв там довольно долго и видя, что молва об алеманах еще не подтверждается, он сильно старался овладеть гуннским королевством. А с чего вздумалось царю покорить себе гуннское королевство, о том мы скажем. У этого Гейзы1* было два брата Владислав и Стефан. Не знаю, за какую обиду он жестоко ненавидел обоих. Поэтому, после долгого странствования по разным землям, братья Гейзы пришли к царю и признали над собой его власть. Стефан женился на племяннице царя Марии, дочери севастократора Исаака, которая, как сказано, была прекрасна, а другой брат оставался неженатым. Так как по смерти Гейзы законное право2** призывало к власти {223} одного из братьев (ибо у гуннов есть закон, чтобы венец всегда переходил на одного из остающихся братьев), то царь старался возвратить их в отечественную землю, тогда как Гейза, пренебрегши отеческий закон, перенес власть на сына. Итак, гунны, с одной стороны уважая этот закон, а с другой - опасаясь нападения со стороны царя, лишили власти сына Гейзы Стефана и отдали ее одному из Гейзиных братьев, Владиславу, а Стефану, - говорю о старшем, - дали достоинство урума. Это имя у гуннов употребляется для обозначения наследника престола.
______________
* 1 У венгерского короля Гейзы II было два брата, Владислав и Стефан, и два сына - Стефан и Бела. По смерти Гейзы, согласно с его завещанием и желаниями народа, на престол вступил сын его Стефан в 1161 г. Но дядя Стефана Владислав через шесть месяцев лишил его власти и занимал престол до 1172 г. По смерти Владислава сделался преемником его брат Стефан, но, быв побежден и низвержен племянником Стефаном, заключился в крепости Землине (по Киннаму, Зевгмине), где в том же году умер. Вскоре после того (в 1173 г.) умер и племянник Стефан. За Стефаном, братом Гейзы, была в замужестве Мария Комнина; а Владислав отказался от супружества, чтобы через это не преградить себе пути к престолу, которого желал. Эти отношения возбудили в Мануиле мысль о покорении Венгрии. Amold. Lubeck. L. 2, с. 3. Nicet. L. 4, n. 1. Radevicus L. 3, с. 12. Guntherus. L. 6. Stero А. 1160.
** 2 У венгров законом престолонаследия требовалось, чтобы не сын заступал на престоле место отца, а тот, кого из царской фамилии признает достойным и изберет государственный совет или комитет дворянства. Bonfinius А. 1165.
2. Так кончились дела этих родных братьев. После сего царь отправился в македонский город Филиппы для устроения дел Сербии. Управлявший тогда этой страной Примислав3* и прежде уже, как рассказано мной в другом месте, замышлял отложиться от царя и показывал самоуправство, а потому царь и прежде едва не лишил его власти и только по милости оставил в том же достоинстве. Теперь тот самый Примислав, не обращая никакого внимания на уверения и клятвы, начал опять приниматься за нововведения. Дознав отсюда неисправимость этого человека, царь лишил его начальства и передал управление бра-{224}ту его4**, Белусу. Но сжалившись над судьбой Примислава, он хотя и удалил его оттуда, чтобы не представлять ему случая к новым злодействам, однако же подарил ему тучную землю с хорошими пастбищами для скота. Впрочем, Белус, спустя немного после того как был облечен властью, сложил с себя знаки правителя и, оставив отечество, удалился в гуннское королевство, где жил еще долго, пока не умер. Между тем царь положил призвать младшего его брата, который назывался Дезе и управлял сопредельной с Наисом Дендрой5***, страной богатой и многолюдной, и, получив от него уверение в том, что во все время жизни будет ненарушимо сохранять покорность ему и, кроме того, подчинит римлянам всю Дендру, которой, как я сказал, был он правителем, объявил его архижупаном.
______________
* 3 Примислав у пресвитера Диоклеата, писателя истории Далмации, называется Родославом, а у Шафарика - и кажется вернее - Прибиславом, иначе Урошем, если только Шафарик под этим именем разумеет не другое современное лицо. Слав. древн. Т. 2. Кн. 1. стр. 418.
** 4 Этот Белус, по всей вероятности, был бан Бела, о котором Киннам упоминал выше (см. стр. 113). Carol du Fresne ad h. I.
*** 5 Кажется, под этим именем надобно разуметь Дарданию, которая, по свидетельству Шафарика (т. II, кн. 1, стр. 427), населена была сербами и управлялась их князьями.
3. Около того же времени пришел по своей воле в Византию и султан Кличестлан6* с целью просить царя о своих пользах,- событие великое, до удивления важное, какого, сколько я знаю, прежде у римлян никогда не случалось; ибо не всего ли выше то, что человек, {225} управляющий такой страной и господствующий над столькими народами, предстал перед римским царем в качестве просителя? Я расскажу любознательным читателям, что тогда происходило. Воздвигнут был блистательный престол и поставлено очень высоко поднятое над полом кресло - зрелище, достойное великого удивления. Кресло было сделано все из золота и со всех сторон унизано в изобилии камнями, карбункулами и сапфирами, а жемчужин нельзя было и сосчитать, потому что ими в достаточном количестве обложены были все камни - каждый поодиночке, так как они находились один от другого в симметрическом расстоянии; и те жемчужины были тщательно округлены и белизной превосходили белизну снега. Таким-то светом облито было это кресло. А верхняя его часть, возвышающаяся над головой, столько превосходила блеском другие, сколько голова превосходнее соседственных с ней членов. На нем сидел царь и соответственной полнотой своего тела занимал его все. На царе была багряная одежда - вещь дивная. Она сверху до самого подола горела карбункулами и блистала жемчужинами, которые были не как-нибудь разбросаны, но расположены чудным узором, и искусство произвело из них на одежде как бы настоящий луг. С шеи на грудь спускался на золотых цепях необыкновенной величины и цвета камень: он горел, как роза, а по виду походил особенно на яблоко. О головном же украшении я считаю лишним и говорить. По обеим {226} сторонам кресла стояли, по обыкновению, рядами сановники, и каждый занимал место соответственно роду и важности правительственного его значения в государстве. Такова была обстановка царя. Вступив в среду, Кличестлан весь обратился в изумление. Царь предложил ему садиться, но он сперва упорно отказывался, и только видя, что царь еще более настаивает, сел на низкое и очень мало поднятое над полом кресло. Сказав и выслушав что следовало, он получил отпуск и удалился в покои, которые были отведены ему во дворце. А царь, гордясь великим своим успехом, приготовлялся совершить торжественное шествие от самого акрополя до славного храма Божьей Премудрости и хотел, чтобы в том шествии участвовал и Кличестлан. Но задуманное не исполнилось - этому воспротивился управлявший тогда церковными делами Лука1**, говоря, что нечестивым не следует идти между божественными хоругвями и священными украшениями престола. Предположенному ходу помешал и другой случай. Когда уже настала глубокая ночь, вдруг страшное сотрясение поколебало землю, и византийцы, видя в этом подтверждение увещаний Луки, заговорили, что намерение царя не угодно Богу. Люди имеют обыкновение глав-{227}ным образом обращать внимание на настоящее, нисколько не занимаясь тем, что должно следовать далее. Конец дела живо объяснил значение случившегося. По прошествии долгого времени Кличестлан, пренебрегши заключенными с царем условиями, заставил римлян со всеми силами идти на персов. Но по какому-то несчастью римское войско, попав в неудобопроходимые места, потеряло многих знатных людей и было бы близко к великому бедствию, если бы царь не показал здесь, что он в воинских делах стоит выше пределов человеческой доблести. Но об этом, как я уже и сказал, будет речь впоследствии. Между тем царь, переехав во дворец, находящийся на южной стороне города, угощал Кличестлана великолепными пиршествами и оказывал ему всякое благорасположение, потом увеселял его конскими ристалищами, жег, по обычаю, влажным огнем2*** ботики и лодки и до пресыщения развлекал этого человека зрелищами ипподрома, чем особенно выказывается величие городов. Довольно времени прожив в Византии и подтвердив вторичными клятвами прежние обещания, Кличестлан отправился домой. А обещания его были таковы: иметь во всю жизнь вражду с теми, которые питают вражду к царю, и наоборот, - {228} дружбу с теми, которые хранят благорасположение к нему; отдать царю большие и важнейшие города, которыми он овладел; ни в каком случае не заключать мирных договоров с кем-либо из врагов без позволения царя; когда будет нужно, помогать римлянам и являться для этого со всеми силами, где бы ни была война - на востоке или на западе; не оставлять без наказания тех своих подданных, которые привыкли жить грабежами и обыкновенно называются туркоманами3****, как скоро они совершат какое-либо преступление против римской земли. Это обещал он и сам, и сопровождавшие его вельможи, которые говорили, что, если Кличестлан начнет пренебрегать заключенными условиями, они всеми силами будут препятствовать его начинанию. Это совершалось в Византии, но молва скоро перешла из Европы в Азию. Посему филархи, рассудив, что союз между царем и султаном не послужит им к добру, отправили к царю послов и просили, чтобы он примирил и их с султаном. Царь выслушал их не без удовольствия, {229} но, предоставляя это дело как бы воле султана, отослал их к нему, имевшему, как сказано, квартиру во дворце. Лишь только явились они к султану для объяснений, тотчас успели прекратить взаимную вражду и убедили Кличестлана быть за них ходатаем перед царем. Уважив его ходатайство, царь и их принял в число своих друзей, и Римская империя на последующее время приобрела прочный мир.
