Все внимание бедного юноши сконцентрировалось на ее острие, надвигающемся неотвратимо, как сам рок. Гунду вдруг показалось, что полет стрелы резко замедлился, и теперь он увидел, что это вовсе не стрела, а арбалетный болт.
Не отдавая себе отчета в том, что он делает, оруженосец, как сомнамбула, медленно-медленно, – по крайней мере, ему так показалось – сделал шаг в сторону и закрыл своим телом Ротгера.
Гунд с непередаваемым ужасом наблюдал, как болт приближается к его груди, словно тихо плывет по невидимым волнам, как он протыкает кожаную безрукавку, входит в тело, разрывая мышцы и связки, и погружается почти по самое оперение. Затем появилась кровь. Она била не фонтаном, а сочилась по капле. И только потом пришла боль. В отличие от замедленного полета болта, она была резкой, одномоментной и всепоглощающей. Гунд в шоке тихо вскрикнул и упал на землю уже без сознания…
Ротгер поначалу ничего не понял. Он бессмысленно глядел на тело юноши, лежащее возле его ног. Слишком уж резким был переход от мыслей возвышенных, даже где-то государственных, до голой житейской прозы. Но годы, проведенные на полях брани, где засады само собой разумеющееся дело, автоматически – пусть и с небольшой задержкой – включили все его двигательные функции, отвечающие за личную безопасность.
Первым делом рыцарь развернулся к зарослям боком, затем в его руках появился венгерский тарч[41], висевший на спине, которым он тут же закрыл лицо и грудь, потом Ротгер выхватил меч и зычным голосом, похожим на рев иерихонской трубы, прокричал:
– Тревога-а-а!!! Нападение!!! Все ко мне!!!
Нужно отдать должное страже на стенах. Еще не успело отзвучать эхо, как кнехты сообщили о нападении на господина своим товарищам, свободным от дежурств, и спустя очень малый промежуток времени первые два десятка кнехтов выбежали из ворот крепости и закрыли Ротгера павезами[42].
Пока совершался этот маневр, арбалетчики, не медля ни минуты и не дожидаясь дополнительных приказов, начали из сторожевых башен стрелять по кустам, возле которых находился их сеньор. Вскоре к ним присоединились и пехотинцы с ружьями, и началась такая сильная пальба, как будто монастырь осадил отряд схизматов. Но кусты не отвечали, и тогда, дождавшись еще одного отделения своих воинов, Ротгер рявкнул:
– Вперед! Найти!
В длинных объяснениях, кого нужно искать, кнехты не нуждались…
Едва они скрылись в лесу, Ротгер склонился над Гундом. И с облегчением констатировал, что тот еще дышит.
– В монастырь! – указывая на Гунда, приказал он Гуго, прибежавшему на место происшествия с десятком пехотинцев. – Только несите осторожно.
Ротгер очень надеялся на Теофраста, обладающего выдающимися по тем временам познаниями в медицине. Алхимик, увидев раненного юношу, встревожено спросил:
– Что случилось? На нас напали?
– Не на нас, а на меня, – хмуро ответил Ротгер. – Из засады. Брат Теофраст, спаси этого молодца. Век буду тебе признателен. Я обязан ему жизнью.
– Посмотрим…
Теофраст прикоснулся к болту, все еще торчащему в груди юноши, и Гунд болезненно простонал. Похоже, его сознание балансировало на тонкой грани между светлой стороной бытия и мраком забвением.
– Плохо дело, – констатировал Теофраст. – Если вытащить болт, он может мгновенно умереть. Но и оставить его в теле, конечно же, нельзя.
– Тогда как нам быть? – с беспомощным видом спросил рыцарь.
– Будем спасать мальчика, – решительно ответил Теофраст. – Он и мне симпатичен.
– Но как? Я знаю такие раны, от них почти никто выживает.
– Остается лишь надеяться на Всевышнего. И на ЭТО.
Взгляды алхимика и Ротгера обратились к большому стеклянному колпаку, которым была накрыта небольшая чеканная чаша необычной для средневековья формы из неизвестного белого металла. Она была немного похожа на древнегреческий канфар[43], но имела более короткую и толстую ножку, и не две ручки, а четыре. Они доставали до стола, и создавалось впечатление, что чаша имеет пять ножек.
Поначалу и приор Алоизий и сам Теофраст считали ее Граалем[44] – уж больно необычными свойствами обладала эта чаша. Она всегда была теплой и слабо светилась во тьме. Но в процессе ее изучения, поначалу воодушевленный алхимик испытывал все большее и большее разочарование. Единственным успехом, который Теофраст достиг в своих опытах с чашей, было оживление мотыльков, ящериц и выловленных в монастырском рву лягушек, умерщвленных в сосуде, откуда был откачан воздух. Но это мелкое открытие никак не поколебало мнение ни Ротгера, ни Парацельса, что чаша никакой не Грааль, а всего лишь один из раритетов древних эпох, сработанный безвестным, но гениальным, мастером. Правда, Теофраст открыл еще одно свойство чащи – она обеззараживала раны и способствовала быстрому их заживлению.
Однако, он не был до конца уверен, что примитивный и совсем не волшебный металлический сосуд поможет умирающему оруженосцу, потому как знал – диагноз рыцаря абсолютно точен. После таких ран оставалось лишь исповедаться, если человек был в сознании, и, получив отпущение грехов, брать курс на небеса.
Но надежда умирает последней, а Теофрасту, несмотря на их и так приятельские отношения, очень хотелось угодить Ротгеру, чтобы тот был ему обязан. Никогда нелишне иметь хороших друзей среди сильных мира сего, тем более человеку его весьма опасной профессии. Уж кто-кто, а Теофраст хорошо знал, скольких алхимиков сожгли на кострах, и сколько их погибло под пытками вельмож, пытающихся завладеть философским камнем[45] и узнать тайну превращения свинца в благородные металлы.
– Горячую воду и бинты! – приказал Теофраст своему помощнику.
Тот якобы научился читать распоряжения Парацельса по губам, но алхимик подтверждал свои слова жестикуляцией – азбукой глухонемых.
Приказание было исполнено мгновенно – наступила ранняя осень, которая принесла росные туманы поутру и ночную прохладу, в помещении стало совсем сыро, а потому огонь в камине горел, не затухая, денно и нощно, и кипяток всегда был под рукой.
Подождав, пока рыцарь срежет деревянное оперение болта, Парацельс крепко ухватил большими щипцами стальной наконечник, который пронзил Гунда насквозь и торчал из спины, и стал сквозь стиснутые зубы читать начальные слова молитвы:
– Pater noster…
Читая, он медленно тащил орудие убийства из раны, стараясь как можно меньше повредить и так разорванные ткани тела. Когда, наконец, болт вылез наружу весь, Гунд вскрикнул от пронзившей его боли, и кровь ударила фонтаном. Перевязку Теофраст наложил с профессиональной сноровкой. Он был доволен – несмотря на болевой шок, юноша все еще был жив.
– Будем надеяться, – сказал он взволнованному Ротгеру.
Рыцарь вместе с помощником алхимика прижимали тело Гунда к топчану – чтобы он не дернулся во время «операции», тем самым еще более усугубив свое и так аховой состояние.
Парацельс снял стеклянный колпак, достал чашу и, опрокинув ее, поставил на грудь юноши.
– Contra spem spero[46], – сказал он. – Теперь его жизнь в руках Господа нашего. Я сделал все, что мог.
Мне пришлось пожертвовать даже остатками мази, которую нужно готовить месяц, притом с компонентов, имеющихся только на Востоке.
– Спасибо тебе, брат Теофраст, – растрогано (что было для него совсем не свойственно) и проникновенно ответил Ротгер.
– Лечить людей – мой долг, – смутился Парацельс.
– Вина, – жестом потребовал рыцарь, обращаясь к слуге.
Он тяжело опустился на скамью и, морщась, потер виски.
– День начался – не соскучишься, – продолжил Ротгер, когда осушил полный кубок. – Такой наглости от разбойников я не ожидал. Подойти к самой крепости, на виду у дозорных…
– Брат Ротгер, позволь возразить. Не знаю, кого там найдут твои кнехты (да и найдут ли вообще), но на разбойников это совсем не похоже.
– Почему ты так думаешь?
– Взгляни на болт. Оперение на нем не прямое, а спиральное, под углом к оси древка в пятнадцать градусов; или чуть меньше. Ты знаешь, что такие стрелы в полете вращаются и более точно попадают в цель.
– Это верно. И что выходит из этого?
– Подобные арбалетные болты – новинка. Они сложны в изготовлении и просто не могут быть у примитивных варваров. Да ты это и сам знаешь. Поэтому, я считаю, что засаду устроили СВОИ. И если бы не мужество и отменная реакция твоего оруженосца, пришлось бы тебя отпевать.
– Но кто это? И почему решили убить меня, а не приора, к примеру?
– Приор…
Теофраст коротко засмеялся.
– Несмотря на то, что его преподобие, в отличие от нас, является духовным лицом, что особенно противно местным язычникам и схизматам, приора они убили бы лишь вслед за тобой, – сказал он, прогнав улыбку с лица. – А вот ты, брат Ротгер, для всех очень желанная цель. Без тебя и мои шансы выжить в этой глуши стали бы мизерными. Пока дойдет до магистра печальная весть, пока пришлют другого военачальника с соответствующим опытом – да и найдут ли такого? – от монастыря может камня на камне не остаться.
