халате.
— Чрезвычайный уполномоченный высшего ранга Линь Цзэсюй требует, чтобы капитан корабля прибыл к нему! В случае неповиновения мы откроем огонь! — громогласно объявил он на пиджин инглиш.
С пожилым человеком в таком низком чине лучше не спорить. Ему слишком нужен повод выслужиться.
— Не кричи, — спокойно сказал я на китайском языке, после чего спросил вояку, замершего с открытым от удивления ртом: — Зачем такому высокопоставленному чиновнику потребовался какой-то скромный капитан?
— Дашь ему клятву, что больше не будешь привозить сюда опиум, — ответил на китайском обладатель буфана тюлень.
— Ты видел на моей шхуне эту отраву⁈ — включил я дурака. — Если найдешь ее, забирай себе!
— Я не собираюсь ничего искать. Мне приказано доставлять всех капитанов к циньчаю дачэню, что я и делаю. Ты приплыл первым. Вот и узнаем, зачем ты нужен, — строго произнес он.
Я на французском языке дал инструкции Полю Фавро, что делать, если не вернусь до ночи, после чего перебрался на джонку, которая резво помчалась вверх по течению к пристани возле Речных ворот Гуанчжоу. Оттуда меня под конвоем командира и шести воинов, вооруженных короткими копьями и мечами-дао, повели к резиденции чрезвычайного уполномоченного, которая находилась метрах в трехстах.
Отовсюду начали сбегаться зеваки и демонстрировать свою высокую культуру оскорбительными выкриками и жестами. Я молчал, пока не добрались до входа в резиденцию. Там остановился и повернулся к толпе, шагавшей следом, заставив воинов напрячься.
— Благодарю всех обезьян за оказанный мне прием! Вы были великолепны! — задорно прокричал я на китайском языке, развеселив конвой и стражу у широких деревянных воротах с вырезанными на створках драконами и тиграми.
За каменным забором высотой метра три был двор с широкой, метров восемь, дорогой из каменных плит, идущей между постриженными кустами, отделявшими ее от подстриженных газонов, к двухэтажному (второй меньше первого, как у пагоды) зданию с изогнутыми крышами. В него вела каменная лестница, разделенная продольными низкими каменными парапетами на три равные части. Возле каждой из трех двустворчатых резных дверей, покрашенных в красный цвет, стояло по два воина в красных шестиугольных шапках и халатах, вооруженных короткими копьями и мечами-дао. Видимо, мушкеты, даже со штыком, считались недостаточно надежным оружием.
Командир конвоя сказал паре, стоявшей у средней двери, что привел меня к циньчаю дачэню. Левый из стражников приоткрыл ближнюю створку дверей и передал его слова кому-то внутри, тот еще кому-то и еще, а потом в обратную сторону полетело разрешение войти.
Два подошедших изнутри стражника в красном с мечами-дао в деревянных ножнах, обтянутых черной материей, провели меня через среднюю дверь и дальше по анфиладе комнат с очень высоким, метров шесть, потолком и деревянными, замысловатой формы решетками на окнах в самую дальнюю, где царил полумрак. В ней было три пары стеллажей с книгами у стен, что-то типа низкой софы с маленьким столиком для чаепития посередине, еще один столик с письменными принадлежностями, за которым сидел писарь на циновке, постеленной на каменном полу. На стенах парами висели узкие длинные картины с пейзажами, а в углах стояли большие фарфоровые вазы уникальной работы на специальных постаментах.
Линь Цзэсюй сидел на пятках на низком широком резном стуле, похожем на половину софы, покрашенном в красный цвет и расположенном на деревянном помосте полуметровой высоты. На чрезвычайном уполномоченном была черная шапочка с помпоном-рубином, обозначавшим высший военный чин, и черный шелковый халат-ханьфу, простенький, без узоров и буфана. Высокий лоб, высоко понятые дуги тонких черных бровей, раскосые глаза, крупноватый для китайца нос, густые черные с сединой усы над полноватыми губами и острая короткая бородка. Светлое, в полумраке казавшееся бледным, овальное лицо спокойно. Темные глаза смотрели сквозь меня.
Я поздоровался на китайском языке, после чего произнес:
— Для меня большая честь быть приглашенным в гости к такому уважаемому цзиньши (академику)!
Вот пусть теперь попытается поменять мой статус на подозреваемого или обвиняемого!
Улыбнувшись еле заметно, Линь Цзэсюй поздоровался в ответ и сказал:
— Я ждал переводчика. Не предполагал, что придется вести разговор с образованным человеком, — после чего обратился к сопровождавшим меня стражникам: — Идите и передайте переводчику, что он не нужен.
— Моя познания в сравнение с вашими — горстка пыли рядом с горой! — польстил я еще раз, хотя был уверен в обратном.
— Я тоже горстка пыли, но, может, чуть большая в силу возраста, жизненного опыта, — скромно молвил он и предположил: — Видимо, ты тот самый потомок Чингизхана, о котором мне рассказывали.
— Не ожидал, что так известен в Таньчао (Поднебесной династии, Китае), — в свою очередь поскромничал я.
— Только в самой южной части ее! — улыбнувшись, уточнил Линь Цзэсюй, после чего приказал писцу: — Пусть принесут чай, — и, вставая, жестом предложил мне занять место на «софе» за чайным столиком: — Прошу, уважаемый гость!
Скинув кожаные шлепанцы, в которых расхаживал за исключением тех случаев, когда навещал европейцев, я сел на пятки за низким столиком, столешница которого была расписана цветами и покрыта лаком. Линь Цзэсюй расположился напротив. Так получилось, что мы одновременно посмотрели друг на друга, пытаясь проникнуть внутрь собеседника, понять, с кем имеешь дело. Взгляды встретились — и обоих накрыла неловкость, будто застукали за подглядыванием, и в то же время возникло щемящее чувство симпатии с легким сексуальным оттенком, которое, особенно в Азии, является фундаментом хороших, близких отношений.
— Уверен, что наш разговор будет интересным и полезным обеим сторонам, — после продолжительной паузы, первым справившись со смущением, предположил Линь Цзэсюй.
— Беседа с умным человеком не может быть иной, — сказал я, имея в виду в том числе и в первую очередь себя.
Старик понял, как ему хотелось, и, кивнув, спросил:
— Ты из какой страны приплыл к нам?
— Из Америки, которая расположена на другой стороне океана, — ответил я.
— Расскажи мне о ней, — попросил он.
В это время к нам подошел юноша, одетый слишком богато для слуги, наверное, сын или внук чрезвычайного уполномоченного, приготовил и налил нам зеленый чай, после чего молча удалился. Я выполнил необходимую часть ритуала, что произвело впечатление на Линя Цзэсюя, который, ухмыльнувшись, тоже постучал пальцами по столику. Значит, он вырос в Южном Китае, но в столице империи отвык от этой традиции.
Отпив чая очень высокого качества, я начал рассказывать историю Соединенных Штатов Америки. Линь Цзэсюй слушал меня внимательно, изредка задавая уточняющие вопросы или переспрашивал то, что не сразу понял. Я терпеливо разъяснял, повторял. Особенно его поразило, что янки избирают своего правителя.
— Верховную власть дают боги! — возмутился он.
— Ее никто не дает, а берет сильный и наглый, и вы
