1917
265
Я — посвященный от народа,
Я — посвященный от народа,На мне великая Печать,И на чело свое природаМою прияла благодать.Вот почему на речке рябиВ ракитах ветер-АлконостПоет о Мекке и арабе,Прозревших лик Карельских звезд.
Все племена в едином слиты:Алжир, оранжевый БомбейВ кисете дедовском зашитыДо золотых, воскресных дней.
Есть в сивке доброе, слоновье,И в елях финиковый шум, —Как гость в зырянское зимовье,Приходит пестрый Эрзерум.
Китай за чайником мурлычет,Чикаго смотрит чугуном…Не Ярославна рано кычетНа зоборале городском, —
То богоносный дух поэтаНад бурной родиной парит,Она в громовый плащ одета,Перековав луну на щит.
Левиафан, Молох с Ваалом —Ее враги. Смертелен бой.Но кроток луч над Валаамом,Целуясь с Ладожской волной.
А там, где снежную ПечоруПолою застит небосклон,В окно к тресковому поморуСтучится дед — пурговый сон.
Пусть кладенечные изломыВрагов, как молния, разят, —Есть на Руси живые дремы —Невозмутимый, светлый сад.
Он в вербной слезке, в думе бабьей,В Богоявленьи наяву,И в дудке ветра об арабе,Прозревшем Звездную Москву.
266
Нила Сорского глас: «Земнородные братья,
Нила Сорского глас: «Земнородные братья,Не рубите кринов златоствольных,Что цветут, как слезы в древних платьях,В нищей песни, в свечечках юдольных.
Низвергайте царства и престолы,Вес неправый, меру и чеканку,Не голите лишь у Иверской подолы,Просфору не чтите за баранку.
Причта есть: просфорку-потеряжкуПес глотал, и пламенем сжигался.Зреть красно березку и монашку —Бель и чернь, в них Руси дух сказался.
Не к лицу железо Ярославлю, —В нем кровинка Спасова — церквушка:Заслужила ль песью злую травлюНа сучке круживчатом пичужка?
С Соловков до жгучего КаираПротянулась тропка — Божьи четки,Проторил ее Спаситель мира,Старцев, дев и отроков подметки.
Русь течет к Великой Пирамиде,В Вавилон, в сады Семирамиды;Есть в избе, в сверчковой панихидеСтены Плача, Жертвенник Обиды.
О познайте, братия и други,Божьих ризниц куколи и митры —Окунутся солнце, радуг дугиВ ваши книги, в струны и палитры.
Покумится Каргополь с Бомбеем,Пустозерск зардеет виноградно,И над злым похитчиком-КащеемВорон-смерть прокаркает злорадно».
267
Меня Распутиным назвали,
Меня Распутиным назвали,В стихе расстригой, без вины,За то, что я из хвойной далиМоей бревенчатой страны,
Что души печи и телегиВ моих колдующих зрачках,И ледовитый плеск ОнегиВ самосожженческих стихах.
Что, васильковая поддевкаМеж коленкоровых мимоз,Я пугачевскою веревкойПеревязал искусства воз.
Картавит дружба: «святотатец».Приятство: «хам и конокрад».Но мастера небесных матицВоздвигли вещему Царьград.
В тысячестолпную СофиюСтекутся зверь и человек.Я Алконостную РоссиюЗапрятал в дедовский сусек.
У Алконоста перья — строчки,Пушинки — звездные слова;Умрут Кольцовы-одиночки,Но не лесов и рек молва.
Потомок бога Китовраса,Сермяжных Пудов и Вавил,Угнал с Олимпа я Пегаса,И в конокрады угодил.
Утихомирился Пегаске,Узнав полеты в хомуте…По Заонежью бродят сказки,Что я женат на Красоте.
Что у меня в суставе — утка,А в утке — песня-яйцо…Сплелась с кометой незабудкаВ бракоискусное кольцо.
За Евхаристией шамановЯ отпил крови и огня,И не оберточный Романов,А вечность жалует меня.
Увы, для паюсных умишекНевнятен Огненный Талмуд,Что миллионы чарых ГришекЗа мной в поэзию идут.
1918
268-269
Владимиру Кириллову
I
Мы — ржаные, толоконные,
Мы — ржаные, толоконные,Пестрядинные, запечные,Вы — чугунные, бетонные,Электрические, млечные.
Мы — огонь, вода и пажити,Озимь, солнца пеклеванные,Вы же тайн не расскажетеПро сады благоуханные.
Ваши песни — стоны молота,В них созвучья — шлак и олово;Жизни дерево надколото,Не плоды на нем, а головы.
У подножья кости бранные,Черепа с кромешным хохотом;Где же крылья ураганные,Поединок с мечным грохотом?
На святыни пролетарскиеГнезда вить слетелись филины;Орды книжные, татарские,Шестернею не осилены.
Кнут и кивер аракчеевский,Как в былом, на троне буквенном.Сон Кольцовский, терем МеевскийУтонули в море клюквенном.
Баша кровь водой разбавленаИз источника бумажного,И змея не обезглавленаПесней витязя отважного.
Мы — ржаные, толоконные,Знаем Слово алатырное,Чтобы крылья громобойныеВас умчали во всемирное.
Там изба свирельным шоломомМножит отзвуки павлинные…Не глухим, бездушным оловомМир связать в снопы овинные.
Воск с медыныо яблоновою —Адамант в словостроении,И цвести над Русью новоюБудут гречневые гении.
Или муза — котельный мастерС махорочной гарью губ…Заплутает железный Гастев,Охотясь на лунный клуб…
Приведет его тропка к избушкеНа куриной, заклятой пяте;Претят бунчуки и пушкиВеликому сфинксу — красоте.
Поэзия, друг, не окурок,Не Марат, разыгранный по наслышке.Караван осетинских бурокНе согреет муз в твоей книжке.
Там огонь подменен фальцовкой,И созвучья — фабричным гудком,По проселкам строчек с веревкойКружится смерть за певцом.
Убегай же, Кириллов, в Кириллов,К Кириллу — азбучному святому,Подслушать малиновок переливы,Припасть к неоплаканному, родному.
И когда апрельской гераньюРасцветут твои глаза и блуза,Под оконцем стукнет к зараныоПеснокудрая девушка-муза.
270
Проснуться с перерезанной веной,
Проснуться с перерезанной веной,Подавиться черным смерчем…Наши дни багровы изменой,Кровяным, веселым ключем.
На оконце чахнут герани:У хозяйки — пуля в виске…В маргариновом океанеПлывут корабли налегке.
Неудачна на Бога охота,Библия дождалась пинка.Из тверского ковша-болотаВытекает песня-река.
Это символ всерусской доли,Черносошных, пламенных рек,Где цветут кувшинки-мозоли,И могуч осетр-человек.
Не забыть бы, что песня — Волга,Бурлацкий, каганный сказ!Товарищи, ждать недолгоСолнцеповоротный час.
От Пудожа до БомбеяРасплеснется злат-караван,Приведет Алисафия Змея,Как овцу, на озимь полян.
То-то, братцы, будет потеха —Древний Змий и Смерть за сохой!Океан — земная прорехаПотечет стерляжьей ухой.
Разузорьте же струги-ложки,Сладкострунный, гусельный кус!Заалеет герань на окошке,И пули цветистей бус.
Только яростней солнца чайте,Кумачневым буйством горя…Товарищи, не убивайте,Я — поэт!.. Серафим!.. Заря!..
На лежанку не сядет дед,В валенках-кораблях заморских,С бородищей — пристанью лет,С Индией узорною в горстках.
В горенке Сирин и КитоврасОставили помет, да перья.Не обрядится в шамаханский атласВ карусельный праздник Лукерья.
И «Орина, солдатская мать»,С помадным ртом, в парике рыжем…Тихий Углич, брынская гатьЗаболели железной грыжей.
В Светлояр изрыгает заводДоменную отрыжку — шлаки…Светляком, за годиною год,Будет теплиться Русь во мраке.
В гробе утихомирится Крупп,И стеня, издохнет машина;Из космических косных скорлупЗабрезжит лицо Исполина:
На челе прозрачный топаз —Всемирного ума панорама,И «в нигде» зазвенит Китоврас,Как муха за зимней рамой.
Заслюдеет память-стекло,Празелень хвои купальских…Я олонецкий ЛонгфеллоС сердцевиной кедров уральских.
Смертельны каменные обноскиНа Беле-озере, где Синеус…Облетают ладожские березки,Как в былом, когда пела Русь.
Когда Дон испивался шеломом,На базаре сурьмился медведь.Дятлом — стальным ремингтономПроклевана скифская медь.
И моя пестрядная рубаха,Тюлень на Нильских песках…В эскимосском чуме, без страха,Запевает лагунный Бах.
На морозном стекле МенделеевВыводит удельный вес, —Видно, нет святых и злодеевДля индустриальных небес.
(1918)
