— Мне не нравится ваш тон, Тед.
Рэндольф не спеша сел и со стуком опустил стакан на кофейный столик. Рубашка открывала его мускулистую волосатую грудь, и Элизабет старательно избегала смотреть в том направлении.
— Плохо, черт побери. Потому что сегодня, Элизабет, у меня нет для тебя другого тона.
— В самом деле плохо, потому что я не намерена вас выслушивать. — Элизабет расправила плечи и откинула голову. — Я благодарна вам за услугу. Спасибо. А теперь, я думаю, вам лучше уйти.
Элизабет собиралась распахнуть входную дверь и указать на нее Теду, но так и не достигла цели. Не успела она повернуться к нему спиной, как он, с ловкостью пантеры соскочив с дивана, схватил ее. Мгновение, и Тед развернул ее к себе лицом.
— Ты знаешь, который час?
Элизабет ошалела от его грубости, и вначале вопрос показался ей неуместным. Только спустя несколько мгновений она поняла, что он хотел этим сказать.
— Думаю, половина второго или около того, — спокойно ответила Элизабет и с приторно-сладкой усмешкой спросила: — А почему вы спрашиваете? У вас сломались часы?
У Теда на скулах заходили желваки, на виске вспухла и пульсировала жилка.
— Почему ты вернулась домой так поздно? Что ты всю ночь делала с Кавано?
— Мы ужинали.
— Шесть часов подряд?
— Тихо. Вы разбудите детей.
Тед понизил голос, перейдя на свистящий шепот:
— Не представляю, что можно есть в течение шести часов!
— После ужина мы танцевали.
Единственный танец, больше напоминавший топтание на крохотной площадке размером с почтовый конверт, едва ли можно было назвать танцами, но Элизабет, даже если и не отдавала себе в этом отчета, очень хотела, чтобы Тед Рэндольф подумал, будто они с Кавано кутили всю ночь, перекочевывая из одного ночного клуба в другой. Рэндольф прищурился, скривив в усмешке губы:
— Танцевали, значит?
— Да. Адам Кавано любит танцевать так же сильно, как и я.
— А что вы делали потом? Куда вы потом отправились?
Элизабет опустила глаза, намеренно стараясь произвести впечатление, будто его вопрос застал ее врасплох.
— Вы поехали к нему в номер, не так ли?
— В номер? Ха! Вот уж неподходящее слово для пентхауса на верхнем этаже отеля «Кавано»!
Рэндольф выдвинул вперед челюсть. Смуглая кожа на скулах натянулась. Взгляд его голубых глаз обжигал холодом. Гнев и ревность боролись друг с другом. Зрачки его превратились в черные щелки.
— Ты спала с ним, — прошипел он.
Элизабет высвободила руку.
— Вы мой сосед, Тед, и до последнего времени я думала, что и мой друг. Но вы никогда не были моим отцом-исповедником. А теперь, — добавила она, переведя дыхание, — извольте покинуть мой дом!
Она даже не стала дожидаться, пока он уйдет, просто развернулась и молча пошла наверх. На цыпочках зашла она в спальню каждого из детей, убедившись в том, что они мирно спят и шумные разборки в гостиной их не разбудили. Успокоенная, Элизабет отправилась к себе.
Поймав отражение в зеркале, Элизабет увидела, как разрумянились ее щеки. Отчего же она так раскраснелась? Увы, не оттого, что обвинения Теда оказались близки к истине, а оттого, что они были слишком далеки от действительности.
Сбросив туфли, Элизабет с удовольствием избавилась от костюма, одолженного сестрой, повесив его в шкаф. Раздевшись, она облачилась в любимую ночную рубашку и села перед трюмо.
— Вы, красотка, — законченная дура, — с издевкой сообщила она себе.
Ночная рубашка была выполнена в ее вкусе, такой наряд вполне могла надеть женщина прошлого века. Сшитая из тонкого белого хлопка, с оборками у высокого ворота, с застежкой спереди и длинными рукавами, отделанными рюшами, она напоминала наряд девственницы. Элизабет опустила взгляд. Такие же рюши с вышивкой «ришелье» украшали подол. Старомодная и вычурная вещь… Совсем как она сама. Или такая, какой ее воспринимают окружающие.
Грустно усмехнувшись, Элизабет взяла в руки щетку и принялась с энтузиазмом разрушать то, что за тридцать долларов сотворил на ее голове модный стилист. И по мере того, как исчезало это чудо, к Элизабет возвращалась способность видеть в трагическом смешное.
И она тихо посмеялась над собой, вспоминая, как с замиранием сердца вышла из отдельного лифта на застеленную ковром площадку пентхауса.
Она думала, что наконец-то ей удастся пожить в одной из своих фантазий. За Джона Берка она выходила девственницей. Джон был единственным мужчиной, с которым она спала. Даже Лила удивилась бы, если б узнала об этом.
Сегодня она решила изменить своим принципам. Почему бы не воспользоваться возможностью, которая плывет к тебе в руки? Никаких оценок, никаких сомнений, никаких размышлений о последствиях. Просто плыть по течению. Просто наслаждаться сексом ради того удовольствия, которое он дает.
Элизабет решила для разнообразия поиграть в «плохую девчонку». Плохим девчонкам как раз и достается самое лучшее. Элизабет до смерти надоело влачить существование добропорядочной матери семейства, потому что это существование было нудным и скучным!
Каждый день она продавала товары, которые были так или иначе связаны с любовными интрижками, но сама она всегда оставалась сторонней наблюдательницей.
Элизабет позволяла себе скинуть обличье «миссис Добропорядочность» только во сне или в своих фантазиях. Жизнь проходила мимо. Трезво рассудив, к чему это может привести, Элизабет рисовала перед собой картину страшную и горькую. В самом деле, что может вызывать большую жалость и отвращение, нежели зрелая дама, заблудившаяся в мире сексуальных фантазий, у которой нет ничего, что поддерживало бы ее в этой жизни, кроме призрачного мира собственных иллюзий?
Итак, когда Адам Кавано открыл перед ней дверь в пентхаус, она вошла без колебаний, легко и естественно, словно ее нес поток, сопротивляться которому не было смысла.
Но жизнь сыграла с ней злую шутку.
Адам пылал страстью, это верно. Он горел страстным нетерпением… поскорее увидеть новый отель, который строил в Чикаго. Он проводил ее в спальню, его глаза искрились обещанием… показать ей масштабную модель нового отеля. Его голос дрожал от желания… пополнить флотилию уже действующих отелей, названных его именем. Потом, за кофе с тортом, который принесла им в номер горничная, они обсуждали перспективы увеличения прибыльности ее магазина.
Задумчиво улыбаясь, Элизабет вспоминала свои наивные мечты. Наконец с прической было покончено, и Элизабет встала, чтобы лечь в постель. В это время раздался тихий стук.
— Заходи, милый, — позвала она.
