«Демократический совет, заслушав доклад т. Церетели, признает образование Предпарламента, перед которым правительство обязано отчетностью, крупным шагом в деле создания устойчивой власти и проведения в жизнь программы 14 августа… Демократический совет находит необходимым установить формальную ответственность правительства перед Предпарламентом и, признавая в данных условиях приемлемым намеченное соглашение, заявляет, что власть может принадлежать такому правительству, которое пользуется доверием Предпарламента».
Для комментариев мне жаль времени и места. Замечу только, что за «отчетность» тут, по дружбе, выдано « право вопросов», а «крупный шаг» считается с того момента, когда сама «звездная палата», питая послеиюльскую реакцию, снабдила Зимний дворец неограниченными полномочиями.
Эта «историческая» резолюция была немедленно передана для руководства в другие фракции. Но в большинстве их также дело порешили скоро: ни кооператорам, ни большевикам спорить было не о чем… Во втором часу ночи стали звать на пленум. Но никак не могли дозваться эсеров, которые заперлись в соседнем зале думских заседаний и также демонстрировали там единодушие демократии. За резолюцию Дана там решительно не набиралось большинства. Правые были готовы снизойти до нее с высоты своего кадетства; левые были решительно против. Но левые, камковцы, ведь были автономны и безнадежны. Вопрос заключался в соотношении брешковцев и Черновцов. Первых оказалось большинство, но Черновцы решительно отказывались ему подчиниться и голосовать за резолюцию Дана. Все, на что они соглашались, – это воздержаться ради партийной дисциплины… Наконец эсеры появились. Иронии со всех сторон по адресу Чернова не было конца. Положение старого лидера было незавидным и со стороны казалось довольно смешным. Самому развеселому экс-министру было, однако, теперь не до смеха.
Прения, конечно, были ограничены выступлением фракционных ораторов. Первым выступил Троцкий. Говорил он отлично, но не использовал впопыхах всего уничтожающего материала, который давала вся отвратительная картина сделки. Констатируя, что делегаты действовали в Зимнем не только в противоречии с волей народных масс, но и вопреки полученным директивам, Троцкий от имени большевиков требовал прекращения переговоров с буржуазией и приступа к созданию истинно революционной власти. В том же духе говорил Карелин от имени левых эсеров.
Дан от имени меньшевиков очень кисло отзывался по существу о совершенной сделке, но снова распинался за коалицию, не видя иного выхода… Великолепно говорил Мартов, разоблачая и незаконность, и нелепость действий делегации. Затем выступал правый эсер Руднев, потом еще мелкие фракции и в заключение, сверх программы, «бабушка» Брешковская… Но ясно, что споры были бесполезны – во фракциях дело уже было решено.
Вносится несколько резолюций, но «за основу», конечно, принимается резолюция Дана. Как же обстоит дело с единодушием демократии? За резолюцию поднялось 109 человек, против 84, воздержалось 22 – группа Чернова. Все это, вместе взятое, было совершенно скандально. Но ведь, по существу дела, резолюция отразила только то, что было в действительности в среде нарочито подобранной демократии. А формально цель была достигнута – санкция получена. И Церетели мог скакать с радостной вестью в Зимний дворец.
Однако возбуждение было слишком велико; слишком широко разлился пафос презрения. И «историческая» ночь не кончилась без скандала… Каменев, чтобы сорвать резолюцию (как было на Демократическом совещании) вносит в нее поправку: первыми актами вновь создаваемого правительства должны быть отмена смертной казни и роспуск Государственной думы.
Поднимается шум, слышатся возгласы о провокации, воцаряется полный беспорядок. Дан немедленно разоблачает: Троцкий заявил президиуму, что поправки вносятся в целях срыва коалиции! Троцкий бросается на трибуну и подтверждает это во всеуслышание. Каменев, стоящий на трибуне со своими поправками, бьет кулаками по столу и кричит: да, да! Мы хотим сорвать коалицию!..
Начинаются среди безнадежного шума и хаоса всякие разъяснения, увещевания, угрозы. Наконец поправка Каменева проваливается.
Но впоследствии многие вспоминали об этой поправке, сделанной большевиками, когда, став властью, они в застенках стали лить кровь, как воду, без суда… Я же лично помню, как мой личный друг, немножко знакомый нам доктор Вечеслов, замечательной и честнейшей души человек, устроил тут же истерику по случаю провала большевистских поправок. Тогда меньшевик-интернационалист (избранный в Предпарламент), он вскочил с места и неистово закричал:
– Позор! Я вижу врачей, голосующих против отмены смертной казни. Этого никогда еще не видела российская общественность! Я протестую против этого позора…
Впоследствии доктор Вечеслов, вслед за юными своими сыновьями, ушел к большевикам и упорно помалкивал насчет смертной казни. Это всегда для меня служит уроком: разоблачай гнусность и борись с ней, но никогда не суди о личности, ad hominem,[160] в революции. Знай раз навсегда: тут возможны самые невероятные психологические комбинации…
После провала большевистской поправки по тому же пути пошли левые эсеры. Они внесли: первым актом правительства должна быть передача земель в ведение земельных комитетов… Тут началось уже нечто невообразимое. Дело было уже под утро, все были изнурены и взвинчены до крайности, собрание утеряло всякое подобие организованного сборища, председатель выбивался из сил… С этой поправкой дело было сложнее: эсерам предстояло голосовать против земли, что было почти немыслимо для эсеровского массовика.
Снова начались увещевания, разоблачения, угрозы… Иные пытаются из протеста уйти. Но их удерживают для вотума. Чернов сходит с президентской эстрады и расхаживает по проходу, иронически наблюдая, кто как голосует. Его осыпают руганью… Наконец поднимаются руки и поправка о земле отвергается.
Мы расходимся по мокрым, холодным, пустым улицам около шести часов утра. Коалиция торжествует, Церетели победил. С большинством в три голоса в кармане (с «санкцией всей демократии») он может скакать в Зимний дворец и вручать самодержавную власть друзьям Корнилова.
И Церетели поскакал, лишь только наступило утро… Его довольно сурово встретили в Малахитовом зале. Ночная резолюция, конечно, не удовлетворила биржевиков. Ведь там опять речь идет об ответственности правительства! При таких условиях соглашение должно считаться несостоявшимся.
Но Церетели от имени «всей демократии» стал успокаивать цензовиков. Они не так поняли резолюцию. Смысл ее в том, что «демократический совет» одобряет соглашение, состоявшееся накануне. Он, правда, является сторонником ответственности, но он не требует ее как условия, а будет ее добиваться парламентским путем в самом Предпарламенте…
Так говорил Церетели. В ответ ему кадеты и промышленники сказали, что они вполне удовлетворены его разъяснениями и считают соглашение достигнутым. Об этом довели до сведения самого Керенского, которому оставалось только опубликовать состав нового правительства.
Дело было кончено. Период междуцарствия, директории, правления «пяти» – период, тянувшийся ровно месяц, – был благополучно завершен новой, четвертой коалицией.
Я слишком затянул, размазал, просмаковал этот эпизод Демократического совещания? Я это хорошо вижу… Но ведь читатель всегда имеет полную возможность сократить свой читательский труд и ускоренным темпом пробегать страницы. Мне же хотелось, не щадя времени и места, оставить на бумаге весь этот материал. Пусть не пропадет для желающих ни один штрих в этой печальной картине разложения и упадка нашей «советской демократии», некогда всесильной и славной во всех народах. Пусть те, кто хочет, всмотрятся подольше в эту картину и оценят всю глубину унижения нашей некогда могучей Февральской революции.
5. Дела и дни последней коалиции
Снова бутафория. – Но где власть? – Кто «правил» нами. – Нарушение традиции. – Троцкий. – председатель Совета. – Война вместо «поддержки». – Вся власть у большевиков. – В Петербургском Исполнительном Комитете. – У меньшевиков-интернационалистов. – Дела Учредительного собрания. – Справа или слева опасность? – Милая сценка в «совете старейшин». – Вокруг будущего Предпарламента. – В забытой стране. – Железнодорожная забастовка. – Братцы рабочие и министр-президент. – Подвиги министра Никитина. – Дело Центрофлота. – Новые попытки удаления «контрреволюционных» и ввода «революционных» войск. – Экономическая разруха. – Кризис топлива. – В Донецком бассейне. – Забастовки. – Анархия и погромы в деревне. – «Меры» неограниченного правительства. – Как спасает ЦИК. – Солдатские буйства. – События в Туркестане. – В действующей армии. – Немецкий десант. – Доблесть красного флота. – Воевать больше нельзя. – Парижская конференция союзников. – Зимний продает Россию. – В Смольном. – «Похабный мир». – ЦИК вспомнил о мире. – Но что он сделал? – Его закрытые заседания. – Его замечательное решение. – Наш великолепный делегат на Парижскую конференцию. – «Наказ Скобелеву». – Попытка бегства правительства от внутреннего врага. – Куда бежать? – Избирательный бюллетень или заряженная винтовка.Итак, мы вернулись к старой, послеиюльской, докорниловской конъюнктуре. Четвертая безответственная коалиция восстановила и вновь утвердила формальную диктатуру буржуазии … Эта новая «неограниченная» буржуазная власть была создана ровно через два месяца после образования третьей коалиции, ровно через месяц после выступления Корнилова и ровно за месяц до… Но не будем предвосхищать событий. Пусть идут своим чередом. Напомним только о том, что уже, по-видимому, не требует особых пояснений. Диктатура биржи была формально налицо, но фактически ее не было ни признака. Это была по-прежнему одна бутафория. Но в отличие от прежнего, когда некоторые атрибуты власти находились в руках друзей и пособников буржуазных «диктаторов», теперь вся наличная реальная сила находилась в руках их заведомых классовых врагов. В июле и в августе мелкобуржуазный Совет еще сохранял обрывки своей власти; теперь же с Советами в придачу эта власть ушла к большевикам. И вся конъюнктура была нелепа и нестерпима пуще прежнего. Государственной власти не было, государства не существовало.
