— Твоя мать знала, что делала, когда ложилась под твоего отца. Проследи, чтоб бочки были в укрытии еще до заката.
Бочки стояли на месте уже к сумеркам. Ожидая, когда можно будет уйти на покой, Хук прохаживался по траншее рядом с укрытием и поглядывал на побитые городские стены — алые в лучах закатного солнца, садящегося за безлесые холмы. Позади, в английском лагере, кто-то жалобно выпевал на флейте одну и ту же фразу, словно разучивая новую мелодию. Хуку, уставшему за день, хотелось только есть и спать, и когда рядом с ним у парапета остановился латник, Хук на него едва взглянул, заметив лишь кожаную куртку и плотно сидящий шлем, затеняющий лицо, да сапоги из хорошей кожи. На плечах у латника лежала золотая цепь — знак того, что он не из рядовых.
— Что там? Дохлый пес? — кивнул латник на середину поля между французским барбаканом и ближним к городу английским рвом, где валялась косматая тушка, к которой уже слетелись трое воронов.
— Их убивают французы, — ответил Хук. — Если собака выскочит на поле, ее подстреливают из арбалета. А потом ночью забирают.
— Собаку?
— Для французов это еда, — коротко пояснил Хук. — Свежее мясо.
— Вот оно что. — Латник следил взглядом за воронами. — Никогда не ел собак.
— Мясо как у зайца, только жестче. — Взглянув на латника, Хук наконец заметил глубокий шрам у длинного носа и поспешил опуститься на одно колено, торопливо добавив: — Государь…
— Встань, встань, — поморщился король.
Генрих не отводил глаз от барбакана, который теперь выглядел лишь беспорядочной кучей земли, возвышающейся над частоколом разбитых бревен.
— Барбакан надо взять, — пробормотал король, обращаясь к самому себе.
Хук теперь напряженно оглядывал бастион, стараясь не упустить из виду даже мельчайшее движение, которое выдало бы арбалетчика. Впрочем, к закату французы притихли, как обычно в последнее время, пушки и катапульты стояли без движения, и королю вряд ли что-то грозило.
— Помню, как в первый день осады звонили все церковные колокола, — произнес Генрих задумчиво, словно пытался разрешить загадку. — Я подумал тогда, что Гарфлёр заявляет о неповиновении, а потом оказалось, что в городе хоронят павших. Теперь колокола молчат.
— Слишком много убитых, государь, — неловко поддержал разговор Хук. В присутствии короля мысли почему-то путались. — А может, колоколов больше нет.
— Нужно скорее заканчивать осаду, — твердо произнес Генрих, отступая от парапета. — Твой святой по-прежнему с тобой разговаривает?
Король его не забыл!.. Хук от изумления не вымолвил ни слова, лишь кивнул.
— Хорошо. Если Господь за нас, мы непобедимы. Запомни! — Генрих улыбнулся краем губ. — Значит, мы их одолеем!
Последние слова король произнес тихо, словно самому себе, и тут же, повернувшись, пошел вдоль траншеи к укрытию, где его ждала стража.
Хук отправился спать.
* * *
На следующее утро от пушечного выстрела задрожала земля.
В дальнем конце подземного хода — куда сэр Джон вновь привел Хука послушать, близко ли подобрались французы, — содрогнулся грунт и замигали неверные огоньки тростниковых свечей. Сжавшись в полутьме, все напряженно слушали. Кто-то из рабочих закашлялся, и Хук замер, пережидая гулкое эхо, чтобы вновь припасть ухом к земле.
Загрохотал второй выстрел, вновь заметались языки свечей, в жижу под ногами посыпались комья грунта и меловая пыль. Вслед пушечному рокоту раздался странный гул и треск, словно дубовые бревна, подпирающие свод, прогибались под весом давящей на них земли.
— Хук, что там? — окликнул лучника сэр Джон.
До слуха Ника донесся едва слышный скрежет — настолько тихий, что Хук даже засомневался, не мерещится ли ему, — однако затем что-то приглушенно треснуло, и наступила тишина, которую через миг нарушил тот же скрежет — на этот раз ясно различимый. Под беспокойными взглядами рабочих Хук шагнул к дальнему концу туннеля и прижал ухо к меловой стене.
Скрежет.
Хук взглянул на Давидда-ап-Трехерна.
— Как вы сейчас работаете?
— Как обычно, — ответил озадаченный валлиец.
— Покажите.
Валлиец, подхватив кирку, подошел к стене и, вместо того чтобы размахнуться и рубануть острой лопастью по толще мягкой породы, провел киркой по узкой трещине, углубляя разлом, а затем вставил лопасть в образовавшуюся щель и попытался, действуя киркой как рычагом, выломать кусок покрупнее. Однако разлом оказался неглубоким, и мастер вновь принялся царапать породу острым краем кирки, расширяя щель. Он работал тихо, чтобы не спугнуть французов — ведь туннель подошел уже к самым стенам города, — и Хук понял, что доносящийся издалека звук был точно таким же. Французы, роющие встречный туннель, тоже старались не шуметь.
— Они близко, — сказал Хук.
— Cymorth ni, O Arglwydd[82],— пробормотал рабочий-валлиец и перекрестился.
— Насколько близко? — требовательно спросил сэр Джон, оставив без внимания молитву о Божьей помощи.
— Неизвестно, сэр Джон.
— Черт бы подрал проклятых подонков, — сплюнул тот.
— Может, их туннель пройдет выше нашего, — предположил Давидд-ап-Трехерн. — Или ниже…
— Когда они подойдут ближе, вы услышите, — заверил его Хук. — Скрежет станет громче.
— Скрежет? — переспросил валлиец.
— Звук, что сейчас слышен.
— Им осталось прорубить несколько футов, — мрачно проронил Давидд-ап-Трехерн. — И враги обрушатся на нас как демоны.
— Здесь их будут ждать демоны не хуже! — рявкнул командующий. — Туннель нам важен, и мы его не бросим! Будем драться с выродками под землей. Тогда не придется их еще и хоронить!
Длинные боевые луки не годились для низкого туннеля, и в полдень сэр Джон принес полдюжины арбалетов.
— Если французы прорвутся, открывайте стрельбу, — велел он Хуку. — А потом деритесь алебардами.
Скрежет все усиливался, и Давидд-ап-Трехерн решил, что осторожничать больше незачем. Валлийцы принялись рубить породу в полную силу, с грохотом круша стену в облаке окутавшей их меловой пыли. Кирка то и дело ударяла в кремневые вкрапления, высекая яростные искры, пронзающие полумрак туннеля. Хуку они казались похожими на падающие звезды, и он вспомнил, как бабка при виде летящих звезд всегда крестилась и спешила произнести молитву, считая, что стремительная звезда скорее донесет ее до цели. Закрыв глаза, он молился за Мелисанду и отца Кристофера, и еще за Майкла, своего младшего брата, радуясь, что тот по-прежнему в Англии, где нет Перрилов и их сумасшедшего отца-священника.
— Еще день работы — и можно расширять туннель под камеру, — прервал его воспоминания Давидд-ап-Трехерн. — Тогда башня обрушится не хуже иерихонских стен!
Латники и стрелки сидели в дальней части туннеля, то и дело поджимая ноги и пропуская рабочих, которые выносили лишний грунт и затаскивали в туннель новые бревна, которые будут поддерживать свод. Звук, идущий от французов, теперь слышался яснее, страшнее и неотвратимее. Он доносился с севера, откуда враг вел встречный подкоп. Сидя в пыльной полутьме, озаряемой лишь мечущимися огоньками светильников, Хук не отводил взгляда от дальней стены, которая в любой миг могла разверзнуться и выпустить в подземный мрак толпу закованных в латы вражеских воинов. Сам сэр Джон, мрачный и сосредоточенный, чуть не полдня просидел в туннеле с мечом наготове.
— Врага надо загнать обратно в нору, а потом обрушить над ними свод, — буркнул он. — Проклятье, откуда ж такая вонь? Как в помойной яме.
— А тут и есть помойная яма, — заметил Давидд-ап-Трехерн.
Болезнь добралась и до рабочих, жижа под ногами становилась все более зловонной от испражнений.
Ближе к вечеру сэр Джон ушел, а через час прислал новых людей на смену охране. Новые стражники, пригибаясь под низким сводом, остановились на пороге, их мечущиеся в полутьме тени казались огромными.
— Силы небесные! — пророкотал чей-то голос. — Чем тут дышать?
— Арбалеты для нас есть? — спросил другой.
— Есть, — объявил Хук. — И даже взведенные.
— Оставьте нам! — велел латник и вгляделся в стрелков. — Хук! Неужели?
— Сэр Эдвард! — улыбнулся Ник, поднимаясь и откладывая арбалет.
— Вот так встреча! — расплылся в ответной улыбке сэр Эдвард Дервент — латник лорда Слейтона, когда-то в Лондоне спасший Ника от господского суда и неминуемого наказания. — Я слыхал, что ты здесь. Как дела?
— Пока жив, сэр Эдвард, — ухмыльнулся Ник.
— Слава богу! Хотя уж Он-то наверняка знает, чего стоит здесь выжить. — Повернув к стене изуродованное шрамами лицо, затененное шлемом, сэр Эдвард прислушался к скрежету. — Французы совсем близко!
— Похоже на то, — кивнул Хук.
