Мелисанда, морщась от усилий, продолжала чистить песком кольчугу, лучники таскали в лагерь дрова для костра.
— Ты знаешь про сэра Роберта Ноллза? — внезапно спросила девушка.
— Конечно, — кивнул Хук. — Любой стрелок слыхал о сэре Роберте, умершем не так давно.
— Он тоже из лучников.
— Да, он начинал как стрелок, — подтвердил Ник. Интересно, откуда Мелисанде знать о легендарном сэре Роберте…
— Он потом стал рыцарем. И командовал целым войском! А сэр Джон сделал тебя винтенаром.
— Винтенар — не рыцарь, — улыбнулся Хук.
— Сэр Роберт тоже был винтенаром! — горячо возразила Мелисанда. — А потом стал сентенаром, латником и в конце концов рыцарем! Так говорит Алиса. То, что ему удалось, может удаться и тебе!
От такой перспективы Хук удивленно застыл на месте.
— Мне? Стать латником? — только и выговорил он.
— Почему бы нет?
— Рождением не вышел.
— Сэр Роберт тоже.
— Такое случается, — неуверенно признал Хук.
О стрелках, ставших командующими и наживших немалое богатство, ходили многочисленные рассказы, и сэр Роберт был лишь одним из героев, пусть и самым известным. Наряду с ним лучники почитали еще Томаса из Хуктона, умершего владельцем многих тысяч акров земли.
— Такие случаи — редкость, — добавил Хук. — И на это нужны деньги.
— А что вам, мужчинам, приносит война, если не деньги? Все вокруг только и говорят, что о пленных и выкупах! — Мелисанда шутливо ткнула щеткой ему в грудь. — Возьми в плен моего отца и потребуй выкуп. Вот и будут деньги!
— Ты вправду этого хочешь?
— Да, — мстительно выпалила девушка. — Хочу!
Хук попробовал представить, каково быть богатым… получить выкуп больше, чем заработок за всю жизнь… От мечтаний его отвлек Джон Флетчер — лучник из старших, встретивший повышение Хука без особого удовольствия. Теперь он, бледный и трясущийся, несся к помойной канаве.
— Флетч заболел, — удивился Хук.
— Бедной Алисе тоже было плохо сегодня утром. — Мелисанда поморщилась от отвращения. — La diarrhée[81].
Хуку не так уж хотелось выслушивать подробности, поэтому прибытие сэра Джона Корнуолла он счел своевременным.
— Выспались? — взревел рыцарь. — Живы? Дышите?
— Точно так, сэр Джон, — ответил Хук за всех лучников.
— Тогда к траншеям! К траншеям! Не век же тянуться этой проклятой осаде!
Хук влез в сырые сапоги и недочищенную кольчугу, надел шлем и налатник и двинулся к траншеям. Осада продолжалась.
Глава шестая
Укрытие содрогалось при каждом ударе каменного ядра о наклонную крышу. Бревна, частью расщепленные и побитые, успели ощетиниться застрявшими в них стрелами, однако ни разбить, ни даже ослабить щит вражеским снарядам было не под силу. Защищенные перекрытием из бревен и грунта, валлийские строители приступили к работе.
С востока, где стояли войска герцога Кларенса, к Гарфлёру тянули еще один подкоп. С обеих сторон ревели пушки и грохотали о городскую стену ядра, от баллист и требушетов летели в город камни, поднимая на узких улочках клубы дыма и пыли, и все это время рытье не останавливалось, подземные ходы подбирались все ближе к городскому валу. Восточные подкопы шли под городскую стену: в меловой породе предстояло вырыть просторные пещеры и укрепить их по краям бревнами, а потом в нужное время поджечь деревянные подпорки и обрушить пещеры вместе с участком вала. Западный же подкоп, начинавшийся под выстроенным лучниками деревянным укрытием, вел к бастиону у Лёрских ворот, уже изрядно побитому снарядами. Если барбакан разрушить до конца, то можно штурмовать брешь у ворот, не опасаясь обстрела с фланга. Поэтому теперь валлийцы копали, лучники охраняли бревенчатое укрытие, а город изнывал от тягот осады.
Барбакан — две низкие круглые башни, соединенные куртиной, — был выстроен горожанами из крупных дубовых бревен, вкопанных в землю и скрепленных железными обручами. Изнутри его укрепили утрамбованным грунтом и щебнем, снаружи отгородили от англичан рвом с водой. Часть бревен уже размочалило снарядами, и грунт высыпался наружу, наполовину перегородив канаву и образовав крутой откос перед барбаканом. Однако бастион не сдавался: на развалинах то и дело показывались арбалетчики и латники, с уцелевших бревенчатых стен свисали боевые знамена.
Каждую ночь, как только стихали английские пушки, защитники бастиона начинали латать повреждения, и каждое утро открывало глазам осаждающих новый частокол, который англичане заново начинали разрушать с той же настойчивостью. Остальные орудия били по городу.
Гарфлёр, впервые увиденный Хуком сразу после высадки, показался ему сказочным: теснились друг к другу крыши, над ними торчали церковные колокольни, от остального мира их ограждала белоснежная стена с башенками, сияющая под ярким августовским солнцем. Картина тогда напомнила Хуку нарисованный городок с церковной росписи в Суассоне, изображавшей святых Криспина и Криспиниана, которым он так усердно молился.
Теперь же нарисованный городок превратился в мешанину из камней, грязи, дыма и разбитых домов. Стена в основном сохранилась, с нее по-прежнему свисали знамена с гербами командующих, изображениями святых и воззваниями к Богу, однако восемь башен уже обрушились в ров, а в городском валу у Лёрских ворот зияла длинная брешь. От тяжелых снарядов, забрасываемых в город катапультами, обваливались дома и возгорались пожары, над осажденным городом вечно стелилась дымная завеса, церковные шпили падали на землю под беспорядочный лязг колоколов, а каменные снаряды и пушечные ядра все продолжали разбивать в прах уже разбитый город.
Гарнизон еще сопротивлялся. Всякое утро, ведя свой отряд к окопам у английских пушек, Хук видел плоды усилий французов: позади разбитого вала росла вторая стена, оседающий барбакан обрастал новыми бревнами. Английские герольды в ярких накидках, подъезжающие к городской стене с предложениями сдаться, каждый раз возвращались ни с чем.
— Они надеются, что их король приведет войско на подмогу, — в одно сентябрьское утро сказал Хуку отец Кристофер.
— Разве у французов король не помешанный?
— Еще какой помешанный! Думает, что сделан из стекла! — ухмыльнулся отец Кристофер, по обыкновению не жалея для лучников благословений и шуток. — Правда-правда: боится упасть, чтобы не рассыпаться осколками. А еще грызет ковры и жалуется на жизнь самой луне.
— Значит, никакое войско он сюда не приведет, — улыбнулся Ник.
— У помешанного короля есть сыновья, Хук. Вот уж кто жаждет крови и мечтает растереть в прах наши кости!
— Неужели рискнут?
— То известно одному Господу, Хук, а Он мне не скажет. Знаю лишь, что в Руане собирается армия.
— Это далеко?
— Видишь дорогу? — кивнул священник на отходящую от Лёрских ворот еле заметную полосу, которая казалась грязным шрамом на фоне побитой снарядами земли. — Если у холма свернуть вправо и идти дальше, то через полсотни миль увидишь крепкий мост и большой город. Это и есть Руан. Полсотни миль — для войска три дня пути.
— Пусть приходят, — пожал плечами Хук. — Перебьем и их.
— Перед Гастингсом король Гарольд говорил то же самое, — тихо отозвался отец Кристофер.
— А у Гарольда были лучники?
— Нет, вроде бы только латники.
— Вот видите! — улыбнулся Хук.
Священник, подняв голову, вгляделся в Гарфлёр.
— Пора бы уже взять город, — пробормотал он в задумчивости. — Слишком долго здесь торчим.
Проходивший мимо латник весело поздоровался с отцом Кристофером, и тот обернулся его благословить.
— Знаешь, кто он? — кивнул священник вслед спешащей фигуре.
Ник проводил взглядом удаляющегося латника в красно-белой накидке.
— Нет, святой отец, понятия не имею.
— Сын Джеффри Чосера, — гордо объявил священник.
— Кого?
— Ты не слыхал о Джеффри Чосере? Поэте?
— А, какой-то бездельник, — отмахнулся Ник и вдруг хлопнул священника по плечу, пригнув к земле. Через миг арбалетная стрела ударила в раскисшую стену траншеи там, где только что стоял отец Кристофер.
— Это Хорек, — объяснил Хук. — Вот уж кто не бездельничает!
— Хорек?
— Один выродок на барбакане. Рожей похож на хорька. Опять арбалет нацеливает.
— Застрелить его можешь?
— Будь он шагов на двадцать ближе…
Хук выглянул в щель между набитыми землей ивовыми корзинами, ограждавшими укрытие, и помахал рукой. С барбакана ему помахали в ответ.
— Даю ему знать, что еще жив, — объяснил Хук.
— Хорек, — задумчиво повторил отец Кристофер. — Ты слыхал, что Роб Хоркинс болен?
— И еще Флетч. И жена Дика Годвайна.
