– А почему вы это говорите? – спросил моряк.
– Потому что гарпун…
– Э, мистер Спилет, это ровно ничего не доказывает, – возразил Пенкроф. – Бывали случаи, что киты проплывали тысячи миль с гарпуном в боку, и этот кит точно так же мог быть ранен где-нибудь на севере Атлантического океана, а сюда, на юг Тихого океана, он приплыл умирать… Это часто случается, и ничего тут нет удивительного!
– Но как же в таком случае… – попробовал возразить, в свою очередь, Гедеон Спилет, которого объяснение Пенкрофа, видимо, не удовлетворяло.
– Это возможно, – перебил журналиста Сайрес Смит. – Прежде всего надо осмотреть гарпун. Может быть, китоловы, как это они обычно делают, вырезали на нем название своего судна?
Пенкроф быстро вытащил гарпун и громким голосом прочитал вырезанную на нем надпись: «Maria Stella Vineyard».
– Корабль из Вайн-Ярда! Корабль с моей родины! – закричал радостно моряк. – «Maria Stella»! Хорошее китоловное судно, клянусь честью! Я его хорошо знаю! Ах, братцы! Судно из Вайн-Ярда, китоловное судно из Вайн-Ярда!..[125] Вот это да!..
И моряк, размахивая гарпуном, с волнением повторял название дорогого ему города, где он родился.
Так как нельзя было ожидать, что «Maria Stella» когда-нибудь появится требовать кита, убитого ее гарпуном, колонисты решили немедленно выпотрошить его, пока он не начал разлагаться. Хищные птицы, давно уже выслеживавшие эту богатую добычу, с громкими криками слетались со всех сторон, желая сейчас же приступить к кровавому пиру, так что их пришлось разогнать выстрелами.
Убитое животное оказалось самкой кита, и из ее сосков выдоили много молока, которое, по мнению натуралиста Диффенбаха, очень похоже на коровье молоко. Действительно, китовое молоко не отличается от коровьего ни вкусом, ни цветом, ни даже консистенцией.
Пенкроф одно время служил на китоловном судне и благодаря этому мог руководить потрошением кита – операция, надо сказать правду, довольно неприятная. Эта работа продолжалась три дня, и ни один колонист не пытался уклониться от нее, даже Гедеон Спилет, который, по словам моряка, прекрасно освоился с ролью потерпевшего крушение.
Китовый жир разрезали на полосы толщиной в два с половиной фута, затем эти полосы разделили на более мелкие куски весом около тысячи фунтов каждый и растопили в больших глиняных горшках здесь же, на месте производства работ, потому что не хотели портить зловонием воздух вблизи плато Дальнего Вида. Вследствие этой операции вес жира уменьшился на одну треть. Но и при этом его оказалось очень много: из одного языка получилось около шести тысяч фунтов, а из нижней губы – четыре тысячи фунтов. Кроме топленого жира, которого должно было надолго хватить на изготовление глицерина и стеарина, приобрели еще достаточно китового уса, который, конечно, тоже пойдет в дело, хотя в Гранитном дворце не носили ни зонтиков, ни корсетов. В верхней челюсти животного справа и слева торчало восемьсот роговых пластинок, очень гибких, острых и прочных. Их было так много и они сидели так часто, что с первого взгляда казалось, будто у кита во рту два больших гребня, шестифутовые зубцы которых предназначались для того, чтобы задерживать во рту тысячи микроскопических животных, мелких рыбок и моллюсков, служащих пищей для кита.
Наконец весь жир с кита был снят, к великому удовольствию потрошителей. Остатки туши предоставили в распоряжение пернатых хищников, которые не замедлили склевать все мясо до костей. Перетащив богатую добычу домой, колонисты вернулись к своим обычным занятиям.
Однако, прежде чем снова взяться за работу по постройке судна, Сайрес Смит стал что-то конструировать из китового уса. Он взял дюжину пластинок китового уса, разрезал каждую на шесть равных частей и заострил на концах. Действия инженера вызвали живейшее любопытство его товарищей.
– Скажите, пожалуйста, мистер Сайрес, – спросил Герберт, когда Смит закончил работу, – зачем вы это делаете?..
– Мы будем этим убивать волков, лисиц и даже ягуаров, – ответил инженер.
– Теперь?
– Нет, зимой, когда настанут холода.
– Я ничего не понимаю… – сказал Герберт.
– Сейчас я тебе все объясню, – ответил инженер. – Честь этого изобретения, впрочем, принадлежит не мне. Подобными снарядами часто пользуются алеуты на Аляске… Видите ли, в чем тут дело, друзья мои? Вот перед нами пластины китового уса. Когда наступят морозы, я согну их и буду поливать водой до тех пор, пока они не покроются толстым слоем льда, который не позволит им разогнуться. Затем я их обмажу жиром или салом и разбросаю по снегу… Как вы думаете, что случится, если какое-нибудь голодное животное проглотит одну из таких приманок?.. Лед в желудке, где, как вам известно, высокая температура, растает, кусочек китового уса распрямится и проткнет ему внутренности острыми концами…
– Вот что остроумно, то остроумно, – заметил Пенкроф.
– И, кроме того, это сбережет нам пули и порох, – сказал Сайрес Смит.
– Это лучше всякой ловушки! – прибавил Наб.
– Зимой увидим!
– Да, подождем до зимы.
Между тем постройка судна быстро подвигалась вперед, и к концу месяца оно было уже наполовину обшито досками. Теперь уже можно было с уверенностью сказать, что судно выстроено по всем правилам судостроительного искусства и будет отлично держаться на воде.
Пенкроф работал с неослабевающим усердием, и только его геркулесовское сложение могло вынести такой тяжелый труд. Друзья втайне приготовили ему награду за все его труды, и 31 мая суждено было стать одним из счастливейших дней в жизни моряка.
В этот день, когда, наскоро пообедав, Пенкроф хотел подняться из-за стола, он вдруг почувствовал чью-то руку на своем плече.
Это была рука Гедеона Спилета.
– Подождите еще минуту, Пенкроф, нельзя же так быстро выходить из-за стола!.. Вы забыли про десерт…
– Благодарю вас, мистер Спилет, – ответил моряк, – я спешу на работу.
– Выпейте хоть чашку кофе!
– Не хочется.
– Тогда не хотите ли выкурить трубочку после обеда?
Пенкроф вскочил как ужаленный и даже побледнел, увидев, что Спилет подает ему трубку, набитую табаком, а Герберт подносит горячий уголек.
Моряк хотел что-то спросить, но не мог выговорить ни слова. Схватив трубку, он поднес ее ко рту, зажег и сделал пять или шесть затяжек подряд.
По комнате распространилось голубоватое облако ароматного дыма, и сквозь дым послышался восторженный голос моряка:
– Табак! Настоящий табак!
– Да, Пенкроф, – заметил Сайрес Смит, – и даже очень хороший табак!
– О господи!.. – продолжал моряк. – Теперь на нашем острове есть все, что нужно!
И Пенкроф продолжал выпускать один клуб дыма за другим.
