обстановке инициативу могли брать на себя администрации и парткомы предприятий, которые формировали собственные отряды, батальоны, роты. Понятно, что на организацию, вооружение и боевую подготовку таких отрядов было ровно столько времени, сколько оставалось до вступления врага в пределы города.
К концу 1941 г. центральной властью это стало пониматься как проблема, угрожавшая нормальному учету и использованию в интересах военного ведомства людских ресурсов. Именно это имел в виду начальник Главупраформа КА Е.А. Щаденко, докладывавший 7 декабря 1941 г. И.В. Сталину о необходимости наладить «учет и приведение в определенную систему всех формирований, которые стихийно возникают и проводятся на местах партийными и советскими организациями…»[538]. Тем не менее в угрожаемой ситуации стихийность возникала вновь и вновь. В июле – августе 1942 г. ситуация повторилась в Сталинграде, где формировались отряды народного ополчения, рабочие и истребительные батальоны, партизанские группы, местная противовоздушная оборона, казачьи сотни.
Постановлением ГКО № 830с от 22 октября 1941 г. (Приложение 10) ополчение, истребительные батальоны и прочие добровольческие формирования фактически были переданы в ведение вновь созданных в 46 городах европейской части РСФСР и в г. Ворошиловград (УССР) городских комитетов обороны (ГорКО)[539] – местных чрезвычайных органов власти, чьи полномочия не были четко очерчены и чаще всего относились не только к городам, но и целиком к областям (если такой комитет учреждался в региональном центре). В состав городского комитета обороны включали первого секретаря обкома или горкома ВКП(б), председателя облисполкома или горисполкома, начальника областного или городского управления (отдела) НКВД и коменданта[540]. По примеру самого Государственного Комитета Обороны на местах объединялись все гражданские и военные власти. Последнее важно, поскольку теперь региональные власти получали в свои руки реальную вооруженную силу: «войска НКВД, милицию и добровольческие рабочие отряды»[541]. При этом местные ополченческие формирования разделялись между городскими комитетами обороны, если таковых учреждалось несколько в одной области. Например, народное ополчение Астрахани в октябре 1941 г. было переподчинено от командования Сталинградского корпуса народного ополчения Астраханскому городскому комитету обороны[542].
При этом в последующем в разных местах мог воспроизводиться и авральный опыт первых недель войны в духе постановления ГКО № 10сс, вызванный экстремально опасной ситуацией на фронте (ополчения, истребительные, рабочие формирования Краснодара, Сталинграда, Владикавказа, Астрахани, Махачкалы, Грозного и т. д.). Например, 1 августа 1942 г. Военный совет Северо-Кавказского фронта (маршал Советского Союза С.М. Буденный, Л.М. Каганович) доносил И.В. Сталину о том, что «за счет мобилизации всех имеющихся местных людских ресурсов (выделено мной. – Авт.) дополнительно формируются три стрелковых дивизии, из которых одна – стрелковая дивизия Краснодарского народного ополчения»[543]. О добровольности поступления во Владикавказское народное ополчение речи вообще не идет. Городской комитет обороны постановил 10 сентября 1942 г., что в него «должны вступить все трудящиеся города, способные носить оружие…»[544]. При формировании Грозненского полка народного ополчения 22 сентября 1942 г. городской комитет обороны предписал в состав полка «зачислить всех мужчин, способных драться с оружием в руках»[545] и т. п. Водоразделом между «мягким», добровольческим подходом (конечно, не без описанного административного нажима) и «жестким», строго мобилизационным можно считать непосредственную военную угрозу городу, региону.
Будучи порожденными чрезвычайными, непрогнозируемыми обстоятельствами начального периода войны, ополченческие формирования имели различную организацию, по-разному вливались в состав действующей армии, имели различную боевую судьбу. Определяющим фактором здесь являлась непосредственная военная угроза региону и городу, формировавшему ополчение. Московское ополчение сошлось с врагом на дальних подступах к своему городу, ленинградское – на ближних. Киевское, ростовское, воронежское, тульское, сталинградское – непосредственно защищали городские кварталы. Многим же ополченческим формированиям, созданным в глубоком тылу, вовсе не пришлось вступить в бой.
Время на боевую подготовку и слаживание подразделений тоже оказалось крайне различным. 8 июля 1941 г. на совещании с политсоставом дивизий народного ополчения заведующий военным отделом Ленинградского горкома ВКП(б) и начальник отдела политпропаганды ЛАНО А.И. Верхоглаз говорил предельно определенно: «Комплектование дивизий происходит уже в ходе военных действий… В качестве бойцов в армию в основном идут люди, не обученные военному делу, к войне не готовые»[546]. «Если командир части… считает, что он сначала укомплектует часть, затем будет обучать ее, затем доложит о готовности, он глубоко ошибется»[547]. В условиях, когда «над Питером нависла опасность… мы не можем допустить роскоши растяжки стадии формирования. Формируясь, мы должны быть готовы к стадии выступления»[548]. Так и происходило. Дивизии ленинградского ополчения отправлялись на передовую немедленно, по мере формирования: уже 10 июля 1941 г. 1-ю (Кировскую) дивизию провожали на фронт, на Лужский оборонительный рубеж, где ей сразу же пришлось участвовать в ожесточенных боях с немецко-фашистскими войсками[549]. При этом в частях, оказавшихся на фронте в эти дни, мало кто умел стрелять. Один из политработников сообщал в отдел политической пропаганды ЛАНО: «Я прошелся по 2-му батальону повзводно, побывал на огневых точках, и на мой вопрос: кто умеет стрелять и разбирать оружие, которое имеется в наличии, [лишь] три-четыре человека подняли руки…»[550] Неудивительно, что в глазах кадровых командиров Красной армии «ленинградское ополчение представляло собой толпу людей, которые не знали, как держать винтовку»[551].
Московским дивизиям не пришлось немедленно вступать в бой, что позволило постепенно пересмотреть и пополнить их личный состав и вооружить штатным оружием. В бой, к сожалению крайне неудачный для них из-за общей оперативно-стратегической обстановки, московские дивизии вступили как полностью укомплектованные по штату стрелковые дивизии Красной армии.
Ополченческие формирования, которые формировались глубоко в тылу, например в Ярославской, Горьковской, Кировской, Ивановской, Сталинградской и в других областях РСФСР, длительное время находились в стадии формирования. Как правило, в этом случае формирование распадалось на два этапа: на первом тыловые регионы начинали добровольческие кампании по сбору мелких подразделений в городах и районах в июле 1941 г. Затем начиная с августа и осенью 1941 г. по инициативе местных властей подразделения объединялись в соединения (стрелковые и кавалерийские дивизии) и, по мере готовности, могли передаваться в кадр Красной армии, хотя это происходило не всегда, поскольку многие формирования не завершались.
Довольно скоро после начала войны определилась чрезвычайно важная функция, можно даже сказать, миссия добровольческих формирований: многие из них стали источником постоянных пополнений для действующих войск Красной армии. Личный состав передавался как индивидуально (по мобилизационным повесткам военкомата), так и в составе готовых частей и подразделений. Перманентная текучесть кадров из-за призыва в ряды Красной армии стала, пожалуй, одной из главных и постоянных черт истории всех добровольческих формирований. Они существовали в противоречивом единстве: с одной стороны, от них требовалось сохранение организационной структуры и постоянной боеготовности, с другой – за редкими исключениями,
