В этой связи кажется тем более закономерным, что в одном из интервью вслед за бологовским сюжетом прозвучали два анекдотических текста: один – наиболее известный из хрущевского цикла анекдот о вождях на том свете («трепло кукурузное»)[162],другой – высмеивающий отсутствие важнейших продуктов в хрущевские времена, т. е. разрабатывающий ту же самую тему, что и диалог о грибах (см. [4б]).
Вообще, тема продуктового дефицита и связанные с ней мемуарно-биографические и фольклорные тексты, прямо выражающие насмешливое и неприязненное отношение к Хрущеву, которого традиционно обвиняли в развале сельского хозяйства, регулярно возникают в бологовских интервью – как в связке с нашим сюжетом, так и в других контекстах. Например, информант, родившийся в период хрущевского правления, привел такой стишок времен своего детства: «Раз куку, два ку-ку, в деповскóм (это у нас магазин деповской, это от депо) дают муку. Как не стало мудака – появилася мука»[163].В одном из публикуемых ниже интервью рассказчица, изложив историю о появлении «Строммашины», по прошествии некоторого времени беседы, добавляет: «Знаю, что мы Хрущеву благодарны… должны были быть благодарны за завод. Но Хрущева терпеть здесь не могли. <…> Ведь он ведь, Хрущев это кукурузой всё засадил, все ругались страшно, кукуруза эта не росла, не вызревала…» [9].
Подобного рода рефлексия весьма показательна. В сознании жительницы города столкнулись два варианта отношения к Хрущеву: как к благодетелю места, даровавшему населению возможность пережить локальный кризис и достичь процветания, и как к правителю – дураку и самодуру, фантазии и эксперименты которого привели к нехватке насущных продуктов в масштабах целой страны. Вероятно, в этой двоякости сказывается общее представление об экономической политике СССР хрущевской эпохи как об относительно успешной в научно-технической и промышленной сферах и провальной в области сельского хозяйства. Но для нас в данном случае важнее другое: именно сосуществование этих двух вариантов восприятия фигуры Хрущева, по-видимому характерное для многих российских городов (в особенности, провинциальных), и обусловило появление двух версий рассматриваемого городского предания. Заметим, кстати, что «заводской» и «грибной» эпизоды разговора ни в одном из учтенных нами текстов не присутствуют как два фрагмента единого повествования (хотя с точки зрения сюжета этому ничто не мешает): даже следуя друг за другом в рамках одного коллективного нарратива, они исходят от разных рассказчиков (см. [7]).
Итак, с одной стороны, сюжет о проезде Хрущева через Бологое обнаруживает включенность в систему представлений, характерных для местной мифологии и самосознания городского сообщества (например, о железнодорожной специфике города, его положении между двумя столицами и т. д.), что определяет его поликонтекстность и множественную локальную прагматику. Это наблюдение свидетельствует о значимости данного сюжета в бологовском локальном тексте и одновременно указывает на плотность самого этого текстового поля, его пронизанность внутренними связями. Мы сталкиваемся здесь с важной структурно-прагматической особенностью любого локального текста, по крайней мере свойственного провинциальному городу: он устроен таким образом, что каждый его конкретный компонент (в частности, сюжет или группа сюжетов), в явном виде или имплицитно, реализует ограниченный круг идей, определяющих уникальную конфигурацию местной идентичности.
С другой стороны, как и всякий локальный нарратив, это предание, во всей совокупности его версий и вариантов, базируется на более широкой традиции, используя устоявшиеся в ней структурно-семантические элементы различного уровня. В данном случае в качестве такого фундамента выступает национальный фонд фольклорных повествований о правителях – от Петра I до Никиты Хрущева. И потенциал этой традиции реализуется достаточно полно: для воплощения двух вариантов (или ипостасей) фольклорного образа Хрущева бологовское предание задействует не только устойчивые характеристики и приемы изображения этого персонажа, но и две основные жанровые модели повествовательного политического фольклора – легендарную и анекдотическую. Границы между этими моделями, в принципе весьма отчетливые, могут оказаться достаточно зыбкими или не очевидными: как свидетельствует наш материал, это происходит в тех случаях, когда повествовательной формой их (моделей) реализации в текстах становится меморат.
Тексты
Ниже мы публикуем 11 фрагментов интервью (два из них – из разных бесед с одним информантом), записанных от жителей города участниками Бологовской экспедиции с 2004 по 2010 год. Вопросы и реплики собирателей даны курсивом, пояснения публикаторов – в квадратных скобках, сведения о записи приводятся после каждого фрагмента.
1
В общем, Бологое – это был очень огромный железнодорожный узел, пять направлений. Можно в Финляндию поехать, можно в Германию поехать. Большой узел был. Даже когда перевели сигнализацию (раньше вручную переставляли стрелки), ехал Хрущев, остановили поезд, попросили. И он вышел. Ему говорят: «Из нас четыре тысячи уволили, из-за того что перевели стрелки на автоматику, что нам делать?» Он дал слово, и построили два завода: арматурный и «Электромаш». Сигнализация и автоматика стала.
Мария Николаевна Штейнмеллер, 1920 г. р., работала учителем истории; записали в 2004 году М. В. Ахметова, Я. Фрухтманн.
2
Вообще, через Бологое ведь всё правительство проезжало. Между Ленинградом и Москвой-то они как-то сообщались. А как? Самолеты в то время были такие, что… Страшно на нем было и летчику-то летать, не только, значит, члену правительства. А бронепоезда были, ну, не бронепоезда, а специальные поезда, правительственные поезда, они у нас назывались литерные. Они ходили довольно часто, кто в них едет, чего? Вагоны как вагоны. Ну как. Если кто строил, дак знает, что они не как вагоны, они пуленепробиваемые. Их не возьмешь таким простым путем, если даже рельсы разберешь. Вот. Поэтому. Вот, выходили здесь, у нас, значит, Папанин первый вышел в Бологое. Когда папанинцы, знаешь, первый, Северный полюс один-то был, вот. Потом, после него кто тут у нас был, трудно сказать, уже забыл. Ну вот, на Валдайских островах, вот, Длинные Бороды, такие острова есть, там правительственный санаторий, дак многие приезжали. Последний председатель Совета Министров при Советском Союзе-то, как его… Николай Иваныч…
Рыжков?
Рыжков, ага. Рыжков выходил, он каждый год ездил, он выходил. Посмотрит Бологое. В частности, вот ведь и завод «Строммашина». <…> Заводы «Строммашина» и запорной арматуры – это когда Хрущев ехал, да, из Москвы в Ленинград, зачем там, я не знаю, давно это было, в 63-м году, по моему, в 60… 62-м. Ну, в общем, когда он был еще не снятым, вот. Он вышел здесь… Вернее, не вышел, открыл окно, и вот так вот вот, по пояс. Я тогда в аккурат ночью этой дежурил в круглом депо, дежурным по депо был. Вот. И я тоже его видел. Обыкновенный, простой русский мужчина, говорит: «Э-э», – так это, не спеша.
Подэкивая. Вот. Мы его, конечно, не я – из горкома партии, не помню, кто там к нему близко подходил. Ну, все из уважения метров вот так, наверно, как до березы <показывает>,до вагона выходили. Ну, мало ли чего, кто знает. Вообще, с ним договорились уже, с это, с железнодорожной милицией, что вот будем вот так держать себя, и не обращайте на это внимания, мы тоже не будем нарушать ваши порядки. Вот мы пожаловались, что молодежь уезжает. У нас обыкновенно вся молодежь уезжала в Ленинград. Редко в Москву, а то всё в Ленинград. Вот это все бологовские, там, и это, из деревень, что оно в Ленинграде, ленинградское ПУ, да? Это вот всё из наших мест здесь. Рабочих мест не было. Буквально на второй год уже в план города, план области, внесли построение завода «Строммашина».<…>
А кому пожаловались, что рабочих мест нет?
Хрущеву непосредственно самому. А там, видно, сзади за ним стоял мальчик, который записывал. Вот, он записал, и после этого, сразу после этого построили, значит. Это по плану областное начальство, наверное, не думало в Бологое расширять. А сейчас…
Перестали уезжать после этого?
Да. Перестали. Ну, а зачем – три тысячи сразу, даже рабочих не хватало. Пришлось, приходилось откуда-то приглашать специалистов. А сейчас, а сейчас осталось, наверное, человек пятьсот-то, наверное, осталось на этом заводе. Может быть, побольше, может быть, поменьше.
Валентин Владимирович Мирошин, 1927 г. р., работал машинистом, начальником смены, парторгом депо, учителем истории, директором пионерского лагеря; записали в 2004 году М. В. Ахметова, В. В. Головин, М. Л. Лурье, А. А. Сенькина.3
Западный микрорайон – это строил уже арматурный завод. Его строить начали значительно позже Бологовского, Бологовский начали строить в 65-м… Так, это народ наш, это уже как… Хотите, как фольклор воспринимайте. Проезжал здесь наш глава правительства, народ на вокзале ему выкрикивал. Что «дайте нам чего-нибудь хоть построить, чтобы чем-то было жить». Вот у нас появился завод «Строммашина». Вот. Строительных машин, ясно? Таких было шесть в СССР. Вот Могилев, Бологое, Киев, ну еще кто-то три это знает. Знают работники «Строммашины».<…>
