разговор, игнорируя Ее замечание.
– Саки, ты каждый раз извлекаешь одну и ту же душу или нет?
Краткий миг молчания. Мне осталось лишь предполагать, что она кивнула в ответ.
– Тогда может быть, одна там хозяйка, другая гостья, и если силы у них неравны, они могут и удерживаться по-разному. Я высказывал эту гипотезу перед тем, как потерял Ходячую смерть номер два, но проверить уже не смог. Извлекай другую и попробуй с Упокоенным 17–1390.
– Потерял? – повторила я.
– Господин, я действительно думаю, что нам следует дать ей передохнуть.
– Еще только один последний тест, Кочо, и потом можешь сделать им суп.
– Суп, господин?
– Я давно замечаю веру человечества в суп. Вы, похоже, наделяете его магией, чего он вряд ли заслуживает, но поскольку я верю, что разум имеет контроль над телом, даже больший, чем я смог доказать, то не стану разубеждать тебя в наличии у супа незаслуженных свойств.
Я бы рассмеялась, если бы все так не болело.
– Саки, продолжай.
Я собралась с силами, ожидая вихря головокружения при вытаскивании из тела, но ее прикосновение все тянулось, обжигая как лед, а потом она убрала руку.
Шаги. Шелест бумаги. И она склоняется над рабочим столом. Знахарь какое-то время наблюдает, как она пишет, а затем бросает через плечо взгляд на меня.
– Ничего подобного никогда не случалось.
Она снова принялась писать. Он опять ответил.
– Я не понимаю.
«И о чем они говорят?» – спросила я, как только собралась с силами и смогла говорить, несмотря на пульсирующую боль в голове.
Никакого ответа. И все же я знала, что она здесь, потому что тоскливое пение трупов не прекращалось.
– Попробуй еще раз.
Саки покачала головой. Снова пишет. Кончиком пера ткнула во что-то на листе бумаги.
«Чем она так расстроена?»
«Тем, что я-то с ней не пойду», – отозвалась Она.
«Что значит это твое «не пойду»? Выбора нет, она просто выдергивает тебя».
Снова нет ответа.
«Эй! Как это ты с ней не пойдешь?»
Я стиснула руками подлокотники кресла.
«Кайса! Ответь!»
Сквозь тревожные мысли просочилось ее веселье.
«Значит, теперь у меня есть имя? Мне позволено быть личностью, а не болезнью?»
«Просто объясни, что ты имела в виду».
«То, что и сказала. Ты не можешь спрятаться от нее. А я могу».
«Но ведь если ты не позволишь ей переместить себя, у тебя никогда не будет своего тела».
«У меня уже есть свое тело. Это ты нуждаешься в новом, Кассандра».
Знахарь все говорил, а Саки продолжала писать. Пульс в моей голове забился как барабан.
«Нет, – сказала я. – Это тело мое. Я в нем родилась. Я…»
«И я тоже в нем родилась!»
Я то задыхалась, то снова обретала дыхание, прижимая руку к колотящемуся сердцу.
«Но это же я».
Она не ответила.
«А ты можешь взять другое тело».
Молчание.
«Кайса?»
– Кайса!
Все трое присутствующих обернулись, но заговорил только Знахарь.
– Попытайся извлечь обеих, – сказал он. – Одну за другой. Не нашлось еще души, которую невозможно было бы вытащить из оболочки.
– Завтра, – произнес Кочо куда менее почтительно, чем обычно. – Ей нужен отдых.
Миг молчания, казалось, тянулся целую вечность. Знахарь посмотрел на меня, а потом на Саки.
– Хорошо. Завтра.
* * *
Я со вздохом погрузилась в ванну. Горячая вода была восхитительна, почти как первый глоток Пойла после тяжелого дня, а мне довелось пережить немало тяжелых дней. Трудные клиенты, работа, которая пошла не по плану, ссоры с мамашей Герой, сотрясавшие стены, – ничто не доводило меня до подобного состояния. Я как будто сломана.
Теплая вода облегчала боль. День прошел в сумасшедшем кружении – пепел, желчь и бесконечное шуршание пера Саки. Даже теперь во рту ощущалась сушь, и я опустилась поглубже. Немного воды просочилось внутрь, но, хотя она согрела и промочила язык, это все же не Пойло, пусть вытечет назад, в ванну. Для чего-то в воду бросили цветочные лепестки, сухие и белые, и они плавали сверху как хлопья кожи. Может, это было для запаха, но его заглушала удушающая вонь ладана – кто-то зажег эту пакость, и она курилась позади деревянной ванны. Однако у меня не было сил даже возмущаться, не говоря уже о том, чтобы двигаться.
Саки вытаскивала меня из тела. В первый раз я решила, что это фокус, но она его повторила. Трижды. Раз за разом. Туда и обратно. Каждый раз не сказав ни слова, даже взгляд ее не выражал ничего, кроме легкой заинтересованности. То был первый сеанс.
А сегодняшний оказался много длиннее. Туда и обратно, и опять туда и обратно, из моего тела в труп с застывшими конечностями и вкусом пепла во рту. А из трупа – в Саки, и ее разум нависал надо мной, как зажженный фонарь в темноте. Каждый раз это сопровождал другой голос. Говорил нечасто, но когда говорил, был добр.
«И с каких это пор ты стала думать о доброте?»
Я сместила ноющие руки и ноги, подыскивая, где вода потеплее, отчего высохшие лепестки закачались, как лодки в шторм. Никакие голоса не просачивались в мои мысли. Не было слышно никаких шагов. За краями ванны словно ничего и не существовало.
Я глотнула еще воды, прогоняя назойливый привкус пепла.
– Это так всегда? – хрипло спросила я, и вода потекла по моему подбородку.
«Я не знаю».
– Так бывало всякий раз, когда ты входила в мертвое тело?
Она ответила не сразу, но, когда я уже собиралась переспросить, сказала, что никогда не входила в мертвого.
Я нахмурилась, глядя, как играет свет на воде, под которой мои ноги казались бледной плотью утопленника.
«Это ты в них входила. Я никогда не покидала это тело».
– Что за бред.
Я подумала о Джонусе – как я бегу к нему по склону холма, скользят ноги и колотится сердце. Я вдруг вспомнила о своем крике. И о прикосновении к Джонусу. И о том, как рванулась вперед, проникая внутрь его плоти. Я запаниковала, но когда ощутила, что могу управлять его телом, паника породила безумную мысль. И, широко раскинув его руки, я закричала, обращаясь к кисианцам внизу.
– Надо было мне оставаться в Женаве, – сказала я, понадеявшись, что, говоря хоть что-нибудь, отгоню преследовавшие меня воспоминания.
О теле Джонуса, коченевшем, окружая меня, как сжимающаяся скорлупа, до тех пор, пока не превратилось в гниющую клетку, из которой я не могла выбраться.
Глубоко внутри я твердила себе, что никогда не испытывала той боли, и подталкивала мысли к Ней. Я попробовала прочесть, что Она подумала в этот момент сомнения. Ничего не вышло.
«Я тебе говорила не соглашаться на эту работу. Ни на какую».
«Там, в Женаве, меня ждал бесконечный поток клиентов. Язвительные замечания мамаши Геры, понимающая ухмылка Джерго, когда каждые несколько дней я приходила пополнить запасы Пойла. Та рутина и была моей жизнью. Неизменная и по-своему безопасная. Да что за жизнь там была, одно лишь выживание».
«Что за жизнь? – затянувшаяся тишина звенела у меня в голове, гоня прочь все мысли. – Что за жизнь? – повторила Она. – Да любая сгодилась бы. Пусть какая угодно жизнь, все лучше той, которую ты мне навязала. Что угодно лучше, чем наслаждаться тем, как легко ты умеешь манипулировать людьми и лишать их жизни, лучше, чем захлебываться проклятым Пойлом. Ты могла бы путешествовать, посмотреть мир. Могла посвятить себя Единственному истинному Богу и помогать людям, ты могла делать что угодно, Кассандра. Помнишь лорда, который хотел на тебе жениться? Да, он жалкий старый дурак, но что это была бы за жизнь? У меня могли быть дети, Кассандра. Дети. О, как я могла бы распорядиться этим телом, не будь здесь тебя, если бы ты не тащила меня в темноту. Дети!»
Дети. Несколько раз их едва не случилось, есть такая опасность в моей профессии. Но достаточно было выпить вечером отвратительный, губящий детей чай мамаши Геры, и с потоком крови нежеланная жизнь изливалась прочь.
«Ни один ребенок не заслуживает такой матери, как я».
«Никто не заслуживает такой, как ты».
Вода остывала, или просто
