Первый раз вышел рваным, дерганым и жадным. Но я даже вздоха ей не дал, прижав к спинке дивана животом. Мне нужно было больше…
— Лали… Если что-то не так…
— Все хорошо…
И все равно ее вскрик ударил ножом по нервам, когда освежил ее метку. Страх накатывал волной — я боялся сделать ей больно, не разобравшись в ее эмоциях. Но она вдох за вдохом давала понять, что ей хорошо. И я все же отпустил себя снова. На ее светлой коже вновь расцвели узоры моих неосторожных царапин, перечеркивая линии ребер крестами. Я вжал ее в себя, разгоняя сердца до бешенства. Все смешалось в дикой пляске огня перед глазами — прошлое и будущее…
«Я умру без тебя…» — понял вдруг. Больше не один, и не все равно, что завтра. Я искал смерть… И не было ничего странного в том, что она оказала мне честь таким особенным способом. Не щадила — била больно осознанием, дрожала пламенем, плясала на струнах нервов, меняя негатив на позитив… И делала зависимым от маленькой, но такой желанной женщины, которая так сладко и нужно стонала на каждое мое движение. Когда Лали схватилась за мои руки, дрожа и пытаясь пережить новую агонию, я не стал щадить:
— Кричи, — приказал.
Ее послушный вскрик порешил меня с потрохами — я сжал зубы следом, хватаясь за спинку дивана…
Кажется, его все же придется поменять…
15
Я открыла глаза и огляделась. Киана не было рядом, зато сын лежал под боком и уютно сопел. За окном светало. Временами с крыши срывало охапку снега, и тогда казалось, что совсем рядом снова бушует метель…
Сейчас мне еще больше хотелось остаться тут и никогда больше не увидеть пустошь с ее вихрями и холодом. И волками. Кажется, они снова снились, окружая в темноте…
Я откинула одеяло, подоткнула малыша со всех сторон и, отыскав свой теплый спортивный костюм, оделась и спустилась вниз. В камине снова горел огонь, на столе стоял открытый ноутбук и лежала фотокамера. Куда мог уйти мой медведь, стало ясно, когда выглянула на крыльцо. К лестнице вели отпечатки босых ног в снегу, а на перилах висели штаны. И такой показалась мне эта картинка особенной, что я не устояла — сбегала за камерой, вспомнила, чему успел научить Киан, и вскинула ее в руках.
Он, наверное, посмеется, когда увидит в кадре свои штаны и следы в снегу на фоне сонного заметенного снегом Аджуна. Погода стояла тихая и теплая — минус был совсем небольшой. И дышалось так по-особенному, что аж голова немного кружилась. Прогулявшись вдоль следов, я нашла еще более потрясающий сюжет — как из человеческих в несколько шагов след меняется на медвежий. Боже, не знала бы я этого медведя, сердце бы остановилось. А оно едва не остановилось, когда хозяин моего внезапного вдохновения фыркнул неподалеку. У меня аж волосы зашевелились на затылке.
Белый медведь стоял на выкатанной машинами снежной дороге. На фоне маленького городка он казался больше в два раза, чем тот, который ходил по бескрайней ледяной пустыне. Но толку было пялиться? Я снова вскинула камеру. Спрятаться за объективом от приближавшегося хищника показалось неплохой идеей, и кадры, как мне казалось, получались весьма недурными. Особенно, когда он вдруг опустился у моих ног, обутых в ботинки на голую ступню, и завалился на бок. Тут уже я не смогла совладать с объективом — картинка потеряла глубину резкости, а когда Киан обнял мои стопы лапами, я пошатнулась и рухнула на него сверху.
— Ну что ты делаешь? Камера же…
Она не пострадала — я успела прижать ее к себе. А вот ботинки остались в лапах, за что меня сразу же и обрычали, укоризненно ткнувшись в босые ноги.
— Тогда подержи камеру, — закатила я глаза, устраивая аппарат у медведя на пузе. — Я немного похозяйничала там… Надеюсь, ты не будешь против.
«Обувайся быстро давай», — проворчал Киан. Мой зад в снегу его тоже не устроил. Пока я скакала на одной ноге, пытаясь втиснуть мокрую стопу обратно в ботинок, меня вдруг подхватили на руки:
— Попу сейчас настучу, — проворчал уже Киан-человек и поспешил со мной к дому. — Какого ты скачешь по улице полуголая? Давно болела?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я думала, только на крыльцо выйду… а потом твои следы заметила… — улыбалась я, обнимая его за шею. Никаких угрызений совести не было и в помине. Наоборот — все это казалось таким уютным и правильным! И даже ворчливый медведь мне не портил настроения.
Наоборот — бросил камеру на диван и поднял меня наверх замачивать в горячей ванне. Только безмолвно осуждал, несмотря на мои оправдания.
— Киан, я не успела замерзнуть, всего пять минут прошло… Жила же я без тебя как-то столько лет!
— Действительно, столько не живут, — ехидно усмехнулся он, намекая на мой возраст. Я бы даже не услышала за шумом воды, а он вдруг поднялся и вышел из ванной. Вернулся через пару минут с сонным Илаем.
— Ты меня научишь фотографировать? — улыбнулась я. — А еще я гулять хочу, Киан. Пойдем гулять после завтрака?
Я хотела жить. Жадно, до головокружения!
— Пойдем. — Он присел с сыном на бортик ванны, довольно улыбаясь. — У меня к тебе встречный вопрос — ты не против, если я поставлю большой рабочий стол у окна в гостиной?
— Здорово, там как раз пусто, — и я уложила подбородок на руки, скрещенные на краю ванной. Чувствовала себя немного пьяной от всего. — Ты будешь работать?
— Рассчитываю на это.
— Ты не хочешь рассказывать, потому что не считаешь это еще моим делом, или…
— Или, — добродушно перебил он. — Я расскажу, когда определюсь.
— Дай угадаю — за тебя дерутся…
— Еще нет, — оскалился он.
Видела — очень доволен. И мне это нравилось. Видимо, новый мир оправдал его ожидания.
— Можно уже вылезти? Я согрелась.
— Ну попробуй, — усмехнулся.
На то, как я закуталась в махровый халат, а потом приложила ребенка к груди, он смотреть не смог. Вернее, понять, кто именно не смог, было сложно. Я только услышала грудное рычание позади, а потом короткое и немного сдавленное: «Жду внизу».
— Все нормально? — спустилась я в гостиную, стараясь прикрыть грудь. Что-то подсказывало — я и есть причина его «непорядка».
Он обернулся от печки под звуки бурчания кофе машины.
— Не совсем.
— Слушай, для любой нормальной женщины мужчина, который ее хочет, несмотря на ребенка на груди — мечта…
— Я делаю тебе больно… — Киан оперся руками на стол, отворачиваясь. Голос его был непривычно глухим, будто его хозяин пожелал забитсья в берлогу.
— Мне не больно.
— Это токсин.
— Слушай, я не собираюсь жертвовать собой и терпеть боль. — Я обошла его и заглянула в лицо. — Если бы меня что-то не устраивало, я бы сказала. Царапины не болят. А все остальное, что ты делаешь… Да я даже не замечаю того, чего ты боишься!..
Он тяжело сглотнул, опуская плечи.
— …Ты слишком строг с собой. Не надо, — нахмурилась я. — Не верю, что ты по-настоящему можешь мне навредить.
Киан повернулся ко мне, опустив низко голову, и так пронзительно посмотрел, будто просканировал насквозь. То, как задержала дыхание, стоило ему протянуть руку, не осталось незамеченным, но я и не говорила, что совершенно не испытываю трепета перед ним. Он притянул к себе так, что Илай оказался между нами.
— С ума схожу по тебе, — прошептал хрипло и так интимно, что по телу прошел знакомый ток. Дыхание сбилось, и я прикрыла глаза. — Ты нравишься вся… Что делаешь, что говоришь… Я будто знал тебя всю жизнь. — Он скользнул пальцами в волосы. И я так и не нашла в себе сил открыть глаза, пока он не выпустил: — Что будешь на завтрак?
— А что есть? — прошептала.
— Творог…
— Буду.
Киан накрыл на стол и забрал сына, когда тот уснул. А я уже не была уверена, что хочу идти гулять, потому что дома вдруг стало так уютно, что не хотелось впускать лишний раз холодный воздух.
И голодный взгляд Киана разгонял по венам что-то тягучее, карамельное, цвета жженого сахара. Казалось, если не растопить — застынет, и я не смогу вздохнуть.
Но моим планам не суждено было сбыться.
