Илай лежал у Киана на коленях и самозабвенно обсасывал палец, забавно поддакивая папе смешным журчанием.
— Я бы хотел, — очаровательно улыбнулся Киан моей матери. Мне ничего не оставалось, как занять его сторону в двусмысленных гляделках с ней. Но тема других детей пугала едва ли не больше, чем все пережитое разом. Только это было нашим личным с Кином делом…
…Несмотря на то, что с темами для разговора было откровенно скудно, ужин прошел тепло. Даже мама расслабилась. А когда прошла тест на профпригодность со сменой памперсов, мои мужчины окончательно закрепили за ней официальный статус бабушки — Киан отдал ей Илая поносить туда-сюда по гостиной, а Илай отдался в новые руки уже более охотно.
— У него твой носик, — расплылась в улыбке мама, а я прыснула.
И тут же угодила в плен внимательного довольного взгляда Киана.
— Ты был так великодушен отдать мне хотя бы носик, — переползла к нему на колени, окончательно сбрасывая напряжение.
— От бабушки ничего не скроешь, — прошептал мне горячо в шею, и я зажмурилась, растекаясь в его руках. Как же было хорошо!
— Спасибо…
— Не за что…
Мама еще долго суетилась, устраивая нас в моей комнате — переживала о кровати, о ребенке, которому негде спать, предлагала принести пару кресел… пока я ее не обняла и не поцеловала:
— У нас все есть.
— Ладно, — пришибленно кивнула она. — Спокойной ночи.
Когда двери за ней закрылись, я обернулась к кровати. Киан как раз раздевал Илая, нежно поглаживая и касаясь ребенка. Никогда такого не видела у людей. Кажется, медведи — лучшие отцы. Мой так точно. Так это было завораживающе, что я едва не отвлеклась от главного.
— Ты сегодня меня удивил, — опустилась я рядом.
— Тебе нужна семья, — не отрывал он взгляда от ребенка.
— Мне не хотелось бы думать, что ты… наступаешь себе на горло ради меня.
— Даже если бы и так — ты этого стоишь, — устремил он на меня серьезный взгляд. — Но мне приятно вспоминать, как быть человеком. Я хочу остаться здесь. Хочу работать с людьми и обеспечивать свою семью. Для меня это не менее важно.
— Я была уверена, что одиночество — твой выбор, — осторожно высказалась я.
— Скорее всего, одиночество мне тоже будет нужно временами, — нехотя выдавил он, хмурясь.
— Хорошо, — пожала плечами. — Думаю, справимся…
— И это все, что ты хотела обсудить? — Уголки его губ дрогнули, но взгляд остался серьезным. — Боишься планировать со мной жизнь?
Наши взгляды встретились, и мой дрогнул.
Не было варианта соврать. Он бы все понял. Но и винить себя было не за что.
— Все, что случилось со мной, напоминает разорвавшуюся гранату — до сих пор штормит. Ты, ребенок… Меня никто не спросил, а я уже и не знаю, как быть по-другому, — призналась серьезно. — Но и быть с тобой тоже хочу. Только не из-за твоего выбора. Я хочу, чтобы ты знал — я выбрала тебя сама. И не собираюсь принимать тебя, как должное. Мне важно тебе соответствовать, а не просто повиснуть на шее непреодолимым обстоятельством…
Я смущенно нахмурилась, с сомнением покачав головой — наговорила какого-то сумбура, как обычно. И Киан услышал что-то свое.
— Не могу тебе соврать, что хотел бы дать тебе выбор, — посмотрел он на меня исподлобья. — То, что я выгляжу иногда как человек и играюсь в эту роль, не значит, что я им стану. По-человечески не получится. Даже если ты решишь, что мы не соответствуем.
Его слова будто окатили ледяной водой. Я медленно моргнула, застывая. Замер и он. Наверное, этот разговор должен был рано или поздно случиться. Мы оба были оглушены произошедшим. Но теперь, когда внешние обстоятельства улеглись, пришло время посмотреть на то, что стало с нами. Хотя Киан быстро все принял — это в его природе. А вот в моей такой опции не было.
И дело было не в том, что я не хотела его — наоборот. Но то, что он не собирается давать выбор, просто останавливало жизнь внутри меня.
— Лали…
— Мне нужно время, ладно?.. — мотнула я головой и поднялась.
— Нет, — неожиданно жестко прорычал он. Давно я не видела его… прежним.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мы замерли, глядя друг другу в глаза. Видела, он подбирал слова, и это теперь точно стоило ему усилий.
— Хочешь, чтобы дал тебе свободу? Отпустил?
— Я хочу знать, что у меня есть эта свобода, Киан. Я готова быть с тобой и даже бежать следом, но по собственной воле, а не потому что ты тащишь. Я понимаю, что мы разные… Но мне нужно время, чтобы как-то с этим смириться.
— Мне… — Он сжал зубы, шумно выдыхая. — Мне не нужно, чтобы ты смирялась…
— Ты этого стоишь, — вспомнила его же слова и опустила плечи, прерывисто вздыхая. — Давай просто забудем, что ты не можешь по-другому. Это все не имеет значения. Я хочу быть с тобой. Ты доказал, что стоишь того, чтобы за тебя бороться…
Он долго смотрел мне в глаза, думая о чем-то своем, а скорее, пытаясь снова договориться со зверем.
— Я не буду тебя принуждать рожать от меня детей, — заговорил наконец.
— Даже не сомневалась.
Он вздернул бровь и недобро усмехнулся:
— Вот как…
— Ты бы не смог, — посмотрела с вызовом в его глаза, но не стала праздновать победу — ему очень тяжело давалось это решение.
— Теперь время нужно мне, — опустил он голову и поднялся.
Хотелось спросить, не собирается ли он уйти, но не стала. Он — не моя собственность, как бы ни было хорошо думать обратное. Тем более закончили мы игру на его поле — он пошел навстречу.
Но Киан не собирался никуда уходить. Мы искупали Илая, переодели его ко сну, и я улеглась его убаюкивать. Киан потушил свет и вернулся ко мне.
— Много времени тебе нужно? — прошептала, не в силах сдержать вздох, когда он улегся рядом и прижал к себе.
— Много, — заявил серьезно. — Понадобятся годы… Надеюсь, что даже десятилетия…
17
— Это нечто, мистер Нолдридж… ох, простите, мистер Кейн…
Было далеко за полночь. Мы стояли в зале картинной галерее вместе с ее владельцем — Дональдом Ривзом. Он один из тех, кто спонсировал ведущий научный журнал и всегда лично общался со мной по поводу очередных публикаций.
Вообще, я согласился работать с ним именно потому, что деньги его не интересовали, а были всего лишь побочным эффектом. Он всегда стремился к совершенству в том, что делал. Мне казалось, если Ривз найдет мои работы стоящими, у меня есть шанс привнести что-то свое в этот мир. Но куда более стоящими оказались фотографии Лали.
— Это будет на разрыв, как у нас говорят, — довольно улыбался он. — Показать людям работы на более животрепещущую тему сложно. Вы молодец, что, наконец, вышли из тени. Нашим народам сейчас это нужно, как никогда.
Тишина вокруг нас, казалось, поглощала его слова и делала едва ли значимыми для меня. А вот то, на что мы смотрели — вывернутая наружу сердцевина. Лали долго уговаривала меня показать эти фотографии…
…Мои следы в снегу, оборачивающиеся звериными, стали хэдлайнером всей выставки. Немного смазанный неумелый кадр лишь выиграл своей естественностью.
Здесь же был и кадр с моими штанами на перилах. Более говорящего сюжета сложно было найти.
Серия со мной в главной роли в ипостаси медведя, приближавшегося к камере, занимала отдельную стену.
Когда мы с Лали решили показать это все людям, я сделал еще серию кадров о нас. И это было вызовом — дополнить импульсивную съемку Лали такими же живыми кадрами было невероятно сложно. Как технически, так и внутренне.
С разрешения Рэма серия пополнилась еще несколькими историями смешанных пар Аджуна. Работа была долгой и сложной. Но теперь, глядя на итог в этой тишине, я чувствовал то же самое удовлетворение, что и всегда — в этих кадрах было нечто новое для меня. Столько оголенного, живого и настоящего для каждого, кому была близка эта сложная история столкновения двух миров, что оно ощущалось физически. Голос этого мира звучал тише, чем моего прежнего. Его сложнее услышать, его узоры непросто прочесть, но они трогают душу сильней, их послание сложнее. И мне нравилась эта хрупкая сложность.
