— Как ты узнала, где я нахожусь?
— Из твоего письма. — Она пожимает плечами. — И у меня есть свои источники.
Свои источники? Секретные семейные связи, например?
Не желая испытывать удачу — или заставлять Элинор признаваться в чем-то, что она предпочитает держать при себе, — я просто говорю:
— Хорошо.
Я киваю. Она кивает. Мы молча стоим напротив друг друга.
— Ну что, пойдем? — спрашивает она наконец.
— Куда?
Она слегка улыбается:
— На «Пик Анники».
Несмотря на длинный постскриптум к письму, я сомневался, согласится ли Элинор принять участие в затее, которая должна всерьез огорчить ее тетю. Но видимо, она согласна.
— Не знаю, — говорю я. — Мне вроде как нельзя отсюда уходить, и скоро придут Добрые Самаритяне, и… — Я заставляю себя замолчать.
О чем я вообще? Самая симпатичная девчонка, которую я когда-либо встречал, может быть, простила меня и к тому же рисковала бог знает чем, чтобы вытащить меня из тюрьмы. Я уже делал то, на что не отваживался никто в Академии, и узнал, что здешние представления о строгом наказании совпадают с обычными представлениями об идеальных каникулах. Что страшного может со мной случиться?
— Погоди, я только куртку возьму, — говорю я.
Камера находится на верхнем этаже спального корпуса. Оказывается, что на пути к побегу нет более серьезной преграды, чем дверь. Она открывается с помощью карточек и паролей, и все это не составляет проблемы для Элинор. Когда я спрашиваю, откуда она все это узнала, она повторяет, что у нее есть свои источники. Я натягиваю на глаза капюшон; мы бежим по коридору (на удивление, здесь нет ни одного охранника-ДС), спускаемся на три этажа вниз и выбираемся на улицу. Позади здания стоит скутер из серии «Килтер 7000» с коляской.
— Лук, стрелы и два фримеранга, — говорит Элинор, похлопывая по скутеру. — Все, что оставалось в Кладовой.
Она имеет в виду оружие, разложенное в коляске. Там же находятся тюбики краски, зажигалки, спички, материал для растопки, защитные жилеты и прозрачные маски.
— Не думаю, что я сюда влезу, — говорю я.
Она залезает на скутер:
— Конечно, влезешь.
Я не сразу понимаю, что она предлагает мне сесть позади нее. На одно сиденье. Может, даже обхватить ее за талию.
— Не хочешь сесть за руль?
— Не-а. — Я запрыгиваю на сиденье и беру у нее шлем. Заглядываю ей через плечо — она возится с электронной картой. Я застегиваю шлем, и Элинор нажимает на точку, помеченную как «Пик Анники». Едва я успеваю ухватиться за ее куртку, как скутер срывается с места.
Мимо пролетают зеленые, синие и бурые каракули — в точности как во время нашей поездки в горы. Холодный ветер бьет мне в глаза; я бы закрыл их, но боюсь пропустить что-нибудь важное — например, Людей Икст, возвращающихся обратно в кампус после успешной миссии. К тому же я еду на скутере с Элинор. Вполне возможно, со мной за всю жизнь не случится ничего лучше, и я хочу сохранить в памяти каждую секунду.
Когда мы добираемся до горы и скутер начинает подниматься по заснеженной тропе, я понимаю: я до сих пор не сказал вслух то, что должен сказать.
— Прости! — кричу я, пытаясь заглушить шум ветра. — И спасибо!
— Все хорошо! — отзывается Элинор. — И меня можно не благодарить!
— Ты что, шутишь? Ты так ко мне добра! А я такой неудачник! Ты вытащила меня из…
— Я не так уж и добра!
Я собираюсь возразить, но она снова кричит:
— Телефона нет!
Я склоняюсь к ней:
— Что, прости?
— Несколько недель назад я сказала, что знаю, где взять настоящий телефон, и ты побежал за мной в лес и через реку. — Она делает паузу, когда скутер перепрыгивает через упавшее дерево. — Телефона нет! Я соврала!
— Есть! — кричу я в ответ. — Я звонил по нему!
Скутер на секунду слегка замедляет ход.
— Ну, даже если и есть, я о нем ничего не знала. Правда!
Скутер снова набирает скорость.
— Зачем ты тогда соврала?
Она пожимает плечами, задевая мой подбородок.
— Я всегда вру!
Мы лавируем среди веток. Я крепче сжимаю ее за талию.
— Я думал, ты сбежала! — кричу я. — Ты вечно исчезаешь!
— Так и есть! Чем дольше я с кем-то разговариваю, тем лучше его узнаю. Чем лучше я знаю кого-то, тем труднее ему врать. Поэтому я убегаю, чтобы не говорить правду!
Я вспоминаю церемонию в актовом зале. Куратора Элинор — парня, который притворялся слепым телепатом. Это какая-то дичь… но в этом есть смысл.
— А что с фотографиями? — кричу я. — Что ты с ними делала тогда в беседке?
— Дополнительное задание по истории!
Прежде чем я успеваю еще что-то спросить, скутер резко подбрасывает. Мы, кажется, целую минуту летим по воздуху и наконец с тяжелым стуком приземляемся. Скутер останавливается, и Элинор спрыгивает на землю.
Я оглядываюсь, не слезая с сиденья. Железная арка в трех метрах от нас. В холодном воздухе кружатся снежинки. У меня в памяти проносится картинка: Анника с отцом проходят под аркой… и я начинаю сомневаться в нашей затее.
— Симус.
Я смотрю вниз. Элинор касается меня рукой в варежке.
— Анника сама об этом просила, — напоминает Элинор. — Если бы она не хотела, чтобы произошло что-нибудь в этом духе, она бы не просила нас заставить ее расплакаться.
— Я знаю.
Я не двигаюсь с места. Она слегка сжимает мою руку.
— Симус?
Я смотрю на нее. Ее теплые медные глаза глядят ободряюще.
— Ты нужен друзьям.
Некоторое время я проникаюсь этой мыслью. Потом киваю, слезаю со скутера и начинаю раскладывать оружие.
— Я их не подведу. Не в этот раз.
Глава 25
Штрафных очков: 3750
Золотых звездочек: 830
Когда мы с Элинор заходим в парк, Люди Икст только-только берутся за дело. Ничего пока еще не сгорело и не покрылось граффити. Лимон сидит на коленях возле карусели и раздувает маленький костерок из прутиков и бумажек. Эйб стоит возле прогнившей палатки, где когда-то продавался сладкий хворост, и встряхивает баллончик с краской. Габи, видимо, что-то ищет среди аттракционов.
Но когда мы подходим, я вижу, как Лимон хмурит брови — так сильно, что они почти касаются его щек. Как трясется рука у Эйба, будто он не знает, на что наставлять баллончик и как с ним обращаться. Как Габи, вытаращив глаза, мечется туда-сюда, словно боясь пропустить то, что она ищет.
Это не та же самая команда, которая уверенно шагала в темноту, чтобы победить мистера Икста.
— Отбой! — вдруг вопит Габи. — Отбой, отбой, отбой!
— Что с тобой? — спрашивает Эйб. — Какой может быть отбой, когда мы…
Он замирает. Мы с Элинор замираем. Лимон поднимает глаза от своего хилого костерка, смотрит, куда Габи указывает пальцем, и тоже замирает. Какое-то время все молчат. Потом я чувствую, как Элинор слегка толкает меня локтем, и подаю голос:
— Мы хотим помочь.
— Спасибо, — бросает в ответ Эйб, — но нам не нужна помощь.
Я быстро смотрю на него, потом на Лимона.
— У нас есть боеприпасы. Краски, зажигалки и все такое.
— Ты, возможно, не расслышал, — говорит Эйб. — Нам не…
Лимон поднимает руку. Встает. Подходит к нам. Мы с Элинор протягиваем ему сумки с оружием, чтобы он мог увидеть, что мы привезли.
— Чувак, — шипит Эйб, как будто нас с Элинор здесь нет.
Лимон не обращает на него внимания и заглядывает в сумки.
— Зажигалки новые?
— Да, — отвечает Элинор. — Только что из Кладовой.
Он кивает и продолжает разглядывать содержимое.
— Щитки для лица могут пригодиться. — Он поднимает на меня глаза. — Сейчас ветер и снег, пламя не хочет разгораться.
Я чувствую, как у меня внутри теплеет, и тоже киваю.
— Э, Лимон? — окликает его Эйб. — Ты не мог бы на секунду подойти? Надо поговорить.
— Что бы ты ни хотел сказать, ты можешь сказать это здесь, — отзывается Лимон.
Эйб сжимает кулаки и выпрямляется. Я думаю, что он откажется, но он делает глубокий вдох — такой глубокий, что его слышно за пять метров, — и бежит к нам. Габи следует за ним. Когда они подходят, Эйб одаривает нас с Элинор фальшивой улыбкой и поворачивается к Лимону.
— Мне всем надо напомнить, что мы знаем о всеобщем любимчике? И о том, почему он стал всеобщим любимчиком? Я что, единственный тут понимаю, что это может быть ловушкой? На случай, если вы забыли: мы стоим на вершине горы где-то на краю света. И если — то есть когда — он испробует на нас свое оружие, вряд ли кто-то услышит наши крики и придет на помощь.
Лимон смотрит на него.
— Ты закончил?
Эйб, не ожидавший такого ответа, не сразу кивает.
— Тогда на случай, если ты забыл, напоминаю: Симус меня поддержал, когда больше никто — ни единый человек — не смог. Несколько раз я чуть не убил его, и что он сделал? Он остался. Он старался помочь. Если бы он хотел меня порешить, он бы с легкостью это сделал — и не без причины. Но он этого не сделал.
