Пришлось отказаться от намерения уехать в тот же вечер. Тетя Эмма, которую Агнессе не хотелось подозревать в причастности к коварным замыслам скорее уж она бессознательно сыграла на руку матери, что тоже было в характере отношений золовки и невестки, - тетя Эмма, узнав об отъезде, так опечалилась, что трудно было усомниться в искренности ее чувств. Старая девица Буссардель протестовала, уверяла, что при теперешних условиях уезжать вечером в переполненном вагоне - значит простоять всю ночь на ногах в битком набитом коридоре. Агнесса решила уступить доводам тетки, чтобы не насторожить ее и не оттолкнуть теперь, когда ей больше чем когда-либо требовались союзники во враждебном стане, которые ни о чем бы не догадывались. Надо смирить себя, попрощаться по телефону со всеми родственниками, причем в провожатые Агнесса согласилась взять только безобидного Бернара, он должен был завтра посадить ее в первый утренний поезд; после обеда, на который были приглашены Валентин с женой - что позволило Агнессе не так остро ощущать присутствие матери, - она постаралась как можно раньше подняться к себе в комнату чтобы уложить вещи.
Метро открывалось по немецкому времени, еще до рассвета. Бернар явился, когда Агнесса завтракала с тетей Эммой в столовой, на том самом месте, где ужинала в первый день приезда. Ее парижское и семейное приключение, полное всевозможных перипетий и длившееся менее недели, завершалось в тех же самых ночных декорациях. Весь особняк еще спал. Пока Бернар, стараясь не шуметь, ходил за ее чемоданом на четвертый этаж, Агнесса, чувствовавшая на себе печальный взгляд тетки, вдруг вытащила из сумочки фотографии своего сына и протянула ей. Тетя Эмма, накинувшая поверх ночной сорочки еще довоенный капот, на сей раз обошлась без помощи очков, сразу же узнала, кто изображен на снимках, и молча засунула пакетик с карточками за вырез сорочки таким знакомым Агнессе жестом. Агнесса встала с места, надела перчатки. Женщины расцеловались. Тетя Эмма молчала, что служило у нее верным признаком волнения.
Пересекая по-ночному темный двор, Агнесса дважды оборачивалась и просила тетку войти в дом. Но старая девица Буссардель упорно стояла на крыльце, с ручным фонариком в руке, явно рискуя простудиться.
Агнесса прибыла на вокзал слишком рано, состав еще не подали. Когда же поезд наконец подошел к перрону, там в темноте уже столпились сотни пассажиров. Бернар вскочил на подножку еще не остановившегося вагона, и ему удалось занять для Агнессы местечко. Он усадил ее, постоял рядом с ней, но она поспешила отправить его домой. Прошел целый час, громкоговоритель наконец скомандовал: "По местам!" - и это ожидание, под синим огоньком ночника в уголке купе, где ощупью во мраке передвигались пассажиры, было, пожалуй, самым мучительным моментом ее обратного путешествия.
Сумрак начал рассеиваться только над парижскими пригородами, над деревушками. Агнесса удалялась от погруженного во мглу города, направляясь к свету. И постепенно она почти перестала думать о семье, о своей матери, а думала только о сыне и горько упрекала себя. Как это она не предвидела, что Буссардели, которым некогда не удалось обездолить Рено и которые до поры до времени просто его игнорировали, рано или поздно обратят на него свой взгляд. Они и обратили. Но с какой целью? Вот это уже неизвестно: поживем увидим. Одно лишь ясно: расставленная ловушка не подвела - решетка захлопнулась за этой невинной душой.
Агнесса не могла также отогнать мысль, что в ее отсутствие с Рено что-нибудь случилось. Он мог заболеть гриппом, свалиться со скалы или в воду. Будь это серьезно, смертельно, тогда, конечно, телеграмма бы к ней дошла, ну а если просто бронхит, просто ушиб? Даже Мано не сумела бы ее известить. Что-то ждет ее по приезде? Что бы ни было - это будет ее вина. Зачем она уезжала? Вся ее жизнь - на мысе Байю, в их красном домике, отрезанном от прочего мира. Нет, больше того: вся ее жизнь в его детской, в кроватке, где в этот ранний час спит Рено. Все прочее - иллюзии.
В конце концов она принимала эти угрызения совести, эту тоску как заслуженную кару. Все она брала на себя, согласна была промучиться весь путь, лишь бы дома найти сынишку здоровым и невредимым. Время шло, а голода она не чувствовала. Тетя Эмма дала ей бутерброды, и Агнесса заставила себя поесть, чтобы быть в силах встретить любую трудность, вдруг ей, скажем, придется из Тулона или Гиера идти пешком.
Путешествие шло без всяких помех; Агнесса дивилась, но все же тревожилась: уж слишком это было бы хорошо. В Тулон приехала вечером в половине одиннадцатого по французскому времени, ей посчастливилось нанять газогенераторное такси, доставившее ее в Сален де Гиер. Она отлично знала, что отсюда в такой час ее никто не повезет по морю: но, слава богу, она хоть очутилась на пристани. Ей удалось устроиться на ночлег в семье знакомого рыбака, и, потушив свет, она еще долго глядела в окно на свой невидимый во мраке остров.
Катер ежедневно уходил только в половине девятого утра и прибывал в Пор-Кро через час с лишним; но еще до зари Агнесса отправилась в порт и постучалась к таможенникам. Они были ей хорошо знакомы, она пристала к ним с просьбой, показала им свой аусвейс, являющийся вполне официальным документом, и, наконец, добилась своего: таможенники взяли ее на первый катер, отходивший в шесть часов утра. Во время пути поднялось солнце, катер уходил все дальше в море, и особняк Буссарделей, оккупированный Париж отступили куда-то вдаль, полоненные мраком.
Когда катер обогнул Шато и Агнесса увидела впереди в свете нового встающего дня их маленькую бухточку, она блаженно засмеялась и, желая оправдать свой смех в глазах таможенников, сказала, что очень рада вернуться домой. Она спрыгнула на берег. Но чета Бегу, уже открывшая булочную, куда она бросилась чуть ли не бегом, ничего не знала о ребенке. Ирма, по их словам, не приходила накануне за покупками.
Агнесса оставила у них свой чемодан. Снова ее охватило тоскливое предчувствие. Она шла в глубь острова, и ей казалось, что она не была здесь долгие месяцы. Но она не упивалась здешним вольным воздухом, одновременно лесным и морским; и даже хорошо известные ей особые вехи, отмечавшие путь для нее одной, повороты проселочной дороги, тропинки, следуя по которым можно выиграть время, словно лишились своей обычной прелести. Наконец, не выдержав, она побежала и только усилием воли заставила себя на тропке, идущей к дому, перейти на шаг.
Заря залила уже полнеба, когда она одолела последний перевал, и мыс Байю, скалы и дом возникли перед ней - все густо-розовое, на крутом берегу бирюзового моря. Оно уходило куда-то в даль, в свободную, беспредельную даль, к югу, и Агнессе захотелось окликнуть свой дом, прокричать всем, что она вернулась.
Она обнаружила Рено еще в постели, он мирно спал в своей детской, заставленной игрушками, заселенной целым народцем плюшевых зверушек. Комнату наполнял мирный полумрак, занавески преграждали доступ утру, разлипшемуся за окном. Мать присела на корточки возле постели и, не отрывая глаз, глядела на сына, грудку которого ритмично приподымало дыхание. А снаружи к ней доносились равномерные вздохи моря. Она твердила про себя: "Господи, а вдруг он перестанет дышать, вот так сразу, на моих глазах..." Но два ритмически чередующихся дыхания - ребенка и моря - не прекращались. Рено спал на боку, уткнув лицо в плечо, и его голая ладошка лежала на белом валике подушки, живая, полуоткрытая, как венчик какого-то мясистого растения.
Прошла минута, и искушение разбудить мальчика побороло благоразумие.
- Рено, - шепнула Агнесса.
Он не проснулся. Она повторила: "Рено... Рено..." - с каждым разом повышая голос, но тут же опомнилась, позвала его: "Рокки", и при этом имени он открыл глаза. Он увидел мать, ничуть не изумился ее неожиданному появлению и, вскинув ручонки, обнял ее за шею.
Она замерла. Ребенок, тяжелый, разомлевший от сна, снова задремал, уцепившись за мать. В этой позе Ирма, вошедшая в детскую поднять занавески, и застала хозяйку мыса Байю.
Агнесса узнала, что Рокки был очень умненький, что он здоров, что ничего особенного в доме не произошло. Прибежала Викторина и довольно быстро истощила запас своих рассказов, как ни пыталась Агнесса узнать все во всех подробностях.
- А нам-то казалось, что мадам целый месяц как уехала!
Ни за что бы ни поверила, что всего неделя прошла. Вот ведь дело-то какое!
Она недоуменно пожала плечами и стала в свою очередь подробно расспрашивать о путешествии, о родственниках мадам и о том, как живут сейчас в Париже.
- У нас еще будет время об этом поговорить, - сказала Агнесса. - Пока я буду принимать душ, вы, Викторина, приготовьте мне полотняное платье: я просто задыхаюсь в черном костюме. Уверена, что в полдень будет жара!
- Температура по сезону! - глубокомысленно заметила Викторина. - Мадам сама знает, какая тут погода в октябре.
