Мечты–мечты… Они такие разные… Но сейчас мне бы просто поесть и выспаться. Выспаться пусть даже просто под ночным звездным небом, на обычной голой земле у небольшого костерка… Но… Вместо этого – порядком надоевший, провонявший потом, сыростью и походной грязью, влажный и холодный плащ, который, кажется, за эти дни прирос ко мне.
Черт, не нацеплять бы клещей, – я вздрогнул от такой неожиданной мысли. Впрочем, как ни странно это звучит, за все время, сколько я в этом мире, ни одного клеща даже не видел. Не сезон или их в этом месте или мире и нет вовсе? Как знать…
Еще одна ночь… Долгая, длинная и холодная. Но даже такой ночью можно найти для себя плюсы: сегодня не моя очередь быть в секрете… Я покрепче обнял автомат и заснул чутким тревожным сном.
Ранним утром, на заре, мы снова двинемся в путь, и мне очень хочется верить, что эта погоня будет короткой и удачной для нас…
Глава 23
Вечером выпала роса, а это значит, что дождя завтра не будет… Хотя… Как знать… Завтра будет завтрашнее… Так говорят…
Я несколько раз просыпался и подолгу не мог заснуть, разглядывая усыпанное бисером ночное небо. Сколько метеоритов – можно загадывать желания, пока не надоест. А как отчетливо виден млечный путь: таким я наблюдал его лишь один раз в детстве, когда вечером шел из школы. Именно тогда он и запал мне в память… Хотя, если не пасмурно, здесь всегда картины такие, что дух захватывает… Слава Богу все человеческие муравейники давно лежат в руинах. Еще лет пятьдесят или сто, и о них даже памяти не останется – зарастут шрамы на теле Матери–Земли…
Как ни странно, но на голой земле в походных условиях я и сплю меньше, и высыпаюсь лучше, нежели на нарах в лагере. И совсем неважно, что сон зачастую бывает слишком чутким, тревожным… И с Мишей, и с Алексом, и с Таней происходило то же самое.
…Утро выдалось весьма прохладным, немного ветреным и, что не могло не порадовать, ясным. Как приятно походить по утренней росе босиком и не просто приятно, а еще и весьма полезно… Она и тело лечит, и силы восстанавливает.
— Как сквозь землю провалились, черти! – Алекс смачно сплюнул. Трудно было с ним не согласиться – уже четвертый час мы продирались сквозь непролазный лес, пытаясь нагнать наших, как мне казалось, заплутавших, охотников.
— А может, это и правда нечисть какая‑то – широко раскрытые глаза Бронислава как всегда выдавали его неподдельно–детские наивность и искренность. – Тут же ее полно вокруг!
— Если уж и есть тут нечисть, то это леший, – Мих улыбнулся. – Готов поклясться самым ядреным самогоном, какой только можно достать на нашей базе, еще часок и мы сможем выучить кучу новых ругательств у наших охотников.
— А мос… – Бронислав оборвал себя на полуслове. Слишком уж тяжелы были взгляды его товарищей.
— Если это леший… – Татьяна немного помолчала, – давайте ему небольшой подарок сделаем, он нас сам и выведет. Мне бабушка когда‑то в детстве рассказывала.
— Бронислав, – я похлопал парня по плечу, – нечисть консервы не ест. Разве только в них не человечина какая… – Парнишка вздрогнул, а я подмигнул Миху и, усмехнувшись, добавил, – самогон, значит…
Как говорится, чем черт не шутит. Мы оставили небольшой сверток с едой под величественной, обхвата в три, сосной… Татьяна что‑то тихо пошептала над ним и мы отправились дальше… Шутки шутками, но то ли и вправду кто‑то нас «водил», то ли просто так совпало, но уже через полчаса лес стал реже, и мы наконец выбрались на узенькую, едва заметную тропинку. Даю слово, если бы не охотники, я бы просто миновал ее, вглядываясь куда угодно, только не себе под ноги. Конечно же, я и под ноги тоже смотрел, но…
Весь день мы продирались через кустарник, что рос по обе стороны тропинки, и наши находки – несколько пустых консервных банок да небольшое, едва теплое кострище – говорили, что мы на верном пути. Те, кого мы преследовали, будто играли с нами, – мы никак не могли их настигнуть, но все время встречали какие‑то мелочи, указывавшие на недавнее присутствие наших потенциальных то ли друзей, то ли врагов…
К вечеру я, наконец, понял, в чем заключалась миссия проводников. По крайней мере, одного из них. Когда мы снова заплутали, парнишка, над которым мы начинали уже слегка подтрунивать, поскользнулся на старой гнилой ветке и кубарем скатился вниз по довольно крутому склону. Если б не это происшествие, мы наверняка не обнаружили бы большие стальные ворота, в которые мог легко проехать грузовик. Похоже, это был старый военный объект. Несколько вмурованных в камень и уходивших глубоко под землю вытяжек, из которых веяло холодом, старая бетонка, давно поросшая травой, лишь подтверждали эту догадку. В ворота была врезана дверь, ручка заляпана свежей грязью …
Вскоре и охотники нашли тропу, и нам оставалось лишь устроить засаду.
— Без надобности не палите, – Алекс обвел нас строгим взглядом. – Мне и самому до смерти надоело шляться по этим Богом забытым местам, но давайте все же попытаемся завязать контакт с аборигенами…
— Один уже завязали, – Мих ехидно усмехнулся, – и где мы?
— Лучше спроси, где он… Давайте сначала тело спрячем, – я посмотрел на проводника, сломавшего себе при падении шею. – Хоронить пока времени нет.
— Нечего ворон ловить, – небрежно бросил один из охотников и уже тихо, после небольшой паузы, добавил, – бестолковый пацан был.
Тело спрятали за небольшим кустом в зарослях лопуха метрах в десяти от ворот.
Мы с Мишей устроились по обе стороны от ворот, Таня и Алекс наверху, остальные же рассредоточились по периметру – не дай Бог, кто с тыла зайдет или еще какая оказия случится. Так себе засада… Скорее, все рассчитано на эффект неожиданности: кто выйдет наружу, наверняка не ожидает такой внезапной встречи. Ведь место хорошо замаскировано, а значит, и его обитатели со временем могли потерять бдительность…
Сидеть в засаде – занятие весьма непростое. Это вам не на лавочке семечки щелкать и не в потолок плевать. Напряжение адское, лишний раз не пошевелишься, чтоб себя не выдать. Да что там шевелиться – вздохнуть лишний раз боишься. Тело затекает, но не встанешь, не разомнешься, приходится старыми дедовскими способами справляться… Напрягаешь мышцы до предела, затем расслабляешь, и повторяешь это снова и снова. Можно еще представлять, что дышишь через затекшие места, пытаешься продышать боль или колики. Заодно, если мерзнешь, так еще и согреться можно… Напряжение, усталость, да вообще все, что только можно и нельзя себе представить, странным образом сплетаясь, образуют один пульсирующий комок, что бьет по барабанным перепонкам в такт с сердцем. Нервы, если их не тренировать, могут сдать в любую секунду и лучше, чтобы в это мгновение ваш палец находился подальше от спускового крючка… Не раз неподготовленные охотники становились легкой добычей… Но барабаны в ушах рано или поздно замолкают. Рано или поздно усталость берет свое… Если же удалось справиться с усталостью, то остается опасность потерять бдительность, отвлечься на какие‑то мелочи… И если вы не натренировали волю и концентрацию, не работали над своим вниманием, любой зевок будет стоить вам жизни…
Весь вечер и ночь мы провели в засаде…
Наконец, рано утром, раздался долгожданный лязг металла. Мы слышали, как проворачивается каждая шестерня внутри скрытого за толстой сталью механизма… Дверь ужасно заскрежетала и медленно поползла вперед…
Глава 24
— За Деда! – Макс поднял стакан рома, Все подхватили тост и зазвенели, чокаясь, стеклом. – За Деда!
Выпили. Над столом повисла тишина.
Много воды утекло с того самого мига, когда из‑за тяжелой металлической двери показалась Лиса и коротким жестом поманила нас за собой. А ведь мы думали, что о засаде никто не знает, и уж конечно не ожидали встретить там именно ее.
Сейчас каждый думал о своем…
Когда‑то давно у каждого из нас был свой путь, своя судьба.
Старый мир умер. Угас после долгой и тяжелой болезни – корчась в агонии, харкая кровью, испражняясь под себя. Встретил кончину под безразличными взглядами своих равнодушных порождений…
Погибло стадо, жившее от звонка до звонка, сменив нормальное общение на телефоны, интернет, телевидение. Стадо потребителей, неспособное ни принять вечных вещей, ни понять вечные истины. Уничтожавшее романтиков, изобретателей, свободомыслящих, способное лишь потреблять все без разбору – от дешевых вещей до сдобренной наркотиками пищи. Это стадо само стало товаром, для которого включили механизм дегенерации и преждевременной смерти…
Утих бессмысленный шум, пропала блестящая мишура…
Даже львы разучились рычать посреди безумного веселья…
Умерли все, кого мы знали, кого любили и ради кого влачили жалкое существование, именуемое гордым словом «жизнь»…
