— Ну, что ж, даже в её возрасте нужно жить и учиться.
— Но мне не хотелось бы, чтобы она перестала верить во врождённую доброту.
— Я думаю, кое в чём эта вера даже усилится.
— Да. Я понимаю, о чём вы, — тихо сказала Фредерика. — Тень усиливает свет. Но цена высока.
— Да. Слишком высока, — ответил Питер и потом, словно захотел сменить тему, спросил: — Вам понравились мои «убийства»?
— Не так, как я надеялась. Я изменилась, Питер.
— И вы мне это говорите? — рассмеялся Питер. — Ну, ладно, но вы ещё ни слова не сказали о моём новеньком форде.
— О, Питер. Он прекрасен. Я… я просто не думала.
— Я вас прощаю.
Он остановил машину, и, прежде чем выходить, потрепал Фредерику по колену. И рассмеялся.
— Я очень доволен вами, Фредерика. Не только потому, что вы пришли в себя. Вы выросли. Или, может, лучше сказать — вросли?
Он помог ей выйти из машины, потом взял здоровую руку, будто бы для того, чтобы помочь, и они вместе пошли по тропе к магазину.
За ужином началась гроза.
— Никак не могу решить, в какую погоду вид из нашего окна лучше, Конни, — не удержался от хвастовства Тэйн. — Сейчас красиво, но как задник к «Макбету», а с меня подобного хватит. Летний день лучше, особенно на закате.
— А я не скоро забуду летнюю ночь и звёзды, — сказала Фредерика.
— Перестаньте болтать, — рассмеялся Питер. — Если бы у нас был диктофон и вы могли бы прослушать, что говорите, то наверняка решили бы, что это страница одной из ваших «царапающих женщин», Фредерика, — допустим, миссис Е. Д. E. Н. Саутворт.
— О, Питер, вы просто зверь, — заявила Конни, вставая и собирая тарелки. — Вам этот дом нравится так же, как и нам. В сущности вы ревнуете. К тому же вы не можете дождаться выступления Шерлока Холмса. Конец главы и всё прочее.
— Как вы проницательны, моя дорогая Конни. Но чтобы показать вам, что я железный человек, я вначале вымою посуду.
— Вымойте — это ваше наказание.
Они вместе ушли на кухню, а Тэйн и Фредерика смотрели, как уходит гроза и одна за другой появляются звёзды.
— Мне здесь нравится, — просто сказала Фредерика.
— Вы имеете в виду наш дом или весь Южный Саттон, лежащий перед вами?
— И то и другое, — быстро ответила Фредерика.
— И не собираетесь убегать от нас, несмотря на всё случившееся?
— Нет. О, нет. Пока не буду вынуждена. И не позабыв случившееся — скорее благодаря ему, — ответила Фредерика, вспоминая свой сегодняшний разговор с Питером.
Тэйн не ответил. Он зажёг сигарету для Фредерики, потом раскурил свою трубку, и они молча курили, пока не вернулись Конни и Питер.
— Пора, — объявил Питер.
— Речь, речь, — продекламировал Тэйн, не вынимая трубки из зубов.
— На самом деле это ваше шоу, Кэри, — сказал Питер нерешительно.
Тэйн наконец вынул трубку и откинулся в кресле.
— Я понимаю, что после этой небольшой уступки вашей совести, Питер, я должен поклониться и отступить. И так и сделаю — со временем — но вначале сообщу вам кое-какую информацию. Я только что получил отчёт химиков о креме для лица. Как вы и догадывались, крем начинён прекрасным растительным ядом — цикутой, которую иногда ошибочно называют диким пастернаком. Яд проникает сквозь кожу и может быть смертельным, если кожа повреждена. А у Марджи она была повреждена, и не в одном месте. Бедная девочка, — он замолчал, потом добавил, пытаясь говорить бодрее: — А теперь полицейский уступает место Шерлоку Холмсу. Вместо представления скажу ещё вот что. Я помню, как рассказывал Фредерике, что когда-нибудь напишу книгу о загадочном убийстве. Теперь я не так в этом уверен. Вероятно, займусь живописью, — и Тэйн снова откинулся в кресле, добавив: — Можете занимать трибуну, только не забудьте, что я чувствительный человек, хоть и начальник полиции. Всё, что вы говорите, может быть использовано против вас.
— Ладно, ладно. Все получат своё. Начну с того места, где остановился, когда меня так грубо прервали. Этот случай — преступление семейное, и чтобы понять, почему Филиппина убила Кетрин Клей, нам придётся вернуться в 1945 год. Вероятно, здесь следует сказать, что моё посещение Вашингтона дало мне необходимую информацию о предшествующих событиях. А в Вашингтон я улетел, потому что Кэтрин Клей получила несколько писем из Франции, включая то, что пришло после её смерти и не дошло до миссис Саттон, потому что его забрала Филиппина; она взяла его у Марджи, которая взяла у Криса в книжном магазине. Из того, что я установил, стало очевидно — к счастью, Крис сохранил в своей коллекции старые конверты, на которых стоял адрес французской юридической конторы, — что Кэтрин Клей узнала факты, которые я вам сообщу, и шантажировала свою предполагаемую двоюродную сестру.
— Предполагаемую? — спросила Конни.
— Не перебивайте. Я подхожу к этому. Возможно, лучше вернуться к тому, с чего я начал, — к 1945 году, году освобождения. Из концентрационного лагеря освободили юную девушку по имени Альма Ферсен; в лагерь её заключили нацисты. За три года заключения она сблизилась с француженкой, участницей сопротивления, девушкой, которую звали Филиппина Д’Арнли Саттон. Альма всё узнала об этой девушке. Она оказалась единственной дочерью американца Артура Саттона, художника, который поселился во Франции после первой мировой войны и женился на француженке Рене Д’Арнли. Родители настоящей Филиппины умерли, отец ещё перед войной, а мать во время бомбардировки при нашествии немцев. К концу войны умерла и сама Филиппина. У нас нет точных данных. Вполне возможно, что Альма ускорила её конец. Во всяком случае, она понимала, что в послевоенном мире имя Филиппины будет гораздо удобнее, чем её собственное, поэтому обменялась одеждой и приняла облик Филиппины. Альма была дипломированным химиком, что очень существенно для нашего расследования, потому что Филиппина химию не знала. Я говорю «нашего» расследования, имея в виду правительственное. За Альмой-Филиппиной приглядывали, как и за всеми чужаками. Это очень ускорило мои вашингтонские розыски. Предполагалось, что Альма Ферсен умерла в конце 1944 года. Мы знаем, что она умирает только сейчас.
— Уже умерла, — вставила Конни. — Тэйн получил сообщение об этом перед вашим приездом.
— Да будет так, — сказал Питер и быстро продолжил:
— Когда Альма, в качестве Филиппины, вышла из лагеря, она вскоре обнаружила, что Маргарет Саттон разыскивает свою племянницу, и вскоре, опять-таки в качестве Филиппины, явилась в Америку, чтобы радовать сердца всех, кто её узнавал…
— Так оно и было. Я хочу сказать, что она радовала сердца, — подтвердила Конни.
— И да и нет. Она оказалась деловой женщиной и обладала очарованием. Приняла на себя руководство и очень помогла Маргарет, которая начала работу с травами и продолжала буквально одна, пока Роджер был на фронте, а Кэтрин в Нью-Йорке.
В том же 1945 году Кэтрин бросила мужа и впервые после замужества вернулась домой. Они с Филиппиной возненавидели друг друга с первого взгляда, и вскоре после приезда Филиппины, в 1946 году, Кэтрин развелась официально и вернулась в Нью-Йорк, где начала свою авантюру с кабинетом красоты. В том же году вернулся домой и Роджер.
К 1949 году Филиппина уже основательно здесь окопалась, травяное дело шло успешно, и она сумела организовать свою экспериментальную лабораторию. Кэтрин, с другой стороны, столкнулась с трудностями в Нью-Йорке, пыталась даже торговать наркотиками и вскоре вынуждена была вернуться в Южный Саттон под надзор полиции. Прошёл слух, что Филиппина и Роджер обручились. Теперь мы знаем, что Роджер был предан Филиппине из-за её клинического отношения к его увечью, но жениться на ней не хотел. Филиппина, конечно, хотела выйти замуж, но в Роджере она уже отчаялась и сделала ставку на Джеймса Брюстера, который оказался более податлив и который, хоть и не принадлежал к семье Саттонов, был вполне обеспечен. Но у Кэтрин ещё с 1945 года были свои виды на городского Бо Бруммеля[2] и это подлило масла в огонь взаимной ненависти. В 1950 году в Саттонском колледже открывается новое отделение военной разведки и в Южный Саттон приезжает полковник Питер Мохан.
— Появляется герой, — быстро вставил Тэйн.
— Как вы сказали, Тэйн, — спасибо — «появляется герой»! Это приводит нас в 1951 год. В начале этого года Филиппина принимает Марджи Хартвел на работу в лабораторию, а её мать — в качестве делопроизводителя. Теперь наше семейство в полном составе. Но если мы хотим завершить список действующих лиц и перейти к настоящему, мы попадаем в июль 1951 года. Приезжает Фредерика Винг и принимает управление книжным магазином Люси Хартвел.
— Появляется героиня, — вновь вклинился Тэйн.
— Как вы и сказали, Тэйн, — благодарю вас — «появляется героиня»! Если бы не Фредерика, не думаю, чтобы полиция и её помощник раскрыли бы это дело. Во сяком случае не скоро.
