Такер фыркнул.
— Они испугались, — вызывающе заявил он. — Старые коты. Они знают, что Дигби загрызёт их. И он так и сделает, если они вернутся. Что этот кот делал в твоей комнате, Майк? Разве тебе тут нужны старые коты?
Майк шире раскрыл дверь, и они гурьбой ввалились в его комнату, довольно похожую на комнату Сьюзан. Только на картинах были нарисованы отнюдь не корзина и не танцующие девочки. Над кроватью художник изобразил реку с колёсным пароходом. На двух других картинах — война. На одной офицер на белой лошади вёл за собой отряд солдат в прямоугольных шляпах. На другой — крепость с толстыми стенами, ощетинившимися пушками; часть картины густой пеленой укутывал дым. К крепости подходили ряды солдат с длинноствольными ружьями под командой нескольких офицеров, размахивающих шпагами.
— Опять история, — Майк указал на картины. — Тут от неё никуда не деться.
— А это что такое? — Такер указал на предмет, висевший на стене — явно не картину. Что-то вроде изогнутого рога, подвешенного на тоненьком ремне цвета пыли.
— Пороховой рог.
— Пороховой рог? — Такер явно не понял. — А что такое порох и зачем его держат в роге? И почему он здесь?
— Порохом заряжали старые ружья, — пояснил Майк.
— Тогда не было патронов, как сейчас. Надо было насыпать порох в ружьё, чтобы выстрелить. Такими пользовались, когда воевали с индейцами. Наверное, стреляли прямо отсюда.
К удивлению Сьюзан, Такер медленно попятился, не отрывая взгляда от мирно висевшего рога. На лице его появилось странное выражение. Такер… не может быть!.. Такер казался испуганным.
— Я хочу домой… это… я хочу домой! — голос его повысился. Сьюзан напряглась. У Такера сейчас начнётся один из приступов крика.
— Такер!
В комнату вошёл папа и обнял Такера за плечи.
— Тебе нужно умыться. А потом поужинаем. И чтобы тихо. Мама уснула, её нельзя будить.
Иногда даже Такера можно остановить. Сьюзан облегчённо вздохнула. Сейчас как раз один из таких случаев.
Такер закрыл рот и не сопротивлялся, когда папа уводил его.
Майк пожал плечами, снова взглянув на пороховой рог.
— Интересно, как тогда жилось.
Сьюзан опять удивилась. Майк живёт преимущественно будущим. Впервые, насколько она помнила, его заинтересовало прошлое.
Глава 2
Сьюзан вытянулась в кровати, крепко закрыв глаза. Пока глаза закрыты, можно воображать, будто находишься в своей прежней комнате. Но так трудно всё время держать глаза закрытыми… и прислушиваться. Хуже всего — прислушиваться. Потому что некоторые звуки она не могла определить. Скрипы… а однажды шорох, как будто кто-то пробежал над ней по потолку, так что она ахнула, сердце забилось часто, и ощущение было очень странное.
Она не может оставаться здесь, не может! Когда мама и папа завтра утром уедут, она попросится с ними. Они же могут все вместе жить в мотеле — или ещё где-нибудь. Обязательно!
Глаза, плотно сжатые, начали болеть. Наконец она медленно открыла их. Стену исчертили полоски лунного света, заодно осветив и глупую кошку в корзине. Сьюзан села и показала кошке язык.
Она не боится — не боится! Ведь поднимаясь по лестнице, девочка чувствовала такую усталость, что подумала, будто сразу уснёт. Однако как только легла, спать расхотелось, словно наступило утро и пора вставать.
Старый дом, этот уродливый старый дом — вот в чём дело. Сьюзан решительно снова легла на подушку. Папа и мама не оставят их здесь, хотя бабушка Хендрика сказала, что всё решено. Никто из Виланов ничего не возразил. Бабушка Хендрика привыкла всеми командовать.
За ужином разговаривали об истории. Что этот дом — старейший во всей долине. Что его построил какой-то пра-пра-прародич, женившийся на индейской принцессе. Или на дочери вождя. Что вся земля вокруг принадлежала ей и дом тоже. Потом началась война, революция, тут случилось много бед, большое сражение с индейцами. И бабушка Хендрика так странно посмотрела на них, недовольно поджав губы, когда выяснилось, что никто из Виланов ничего не знает о доме и о живших в нём людях. Словно все Виланы очень глупы.
Сьюзан натянула простыню на плечи. Странно, неожиданно она замёрзла. В ногах у неё лежало одеяло. Может, укрыться им? Но кто слышал о том, чтобы спать под одеялом в начале сентября? Может, встать и закрыть окно? Но ей не хотелось вставать.
Она снова закрыла глаза. Сейчас она обо всём забудет и уснёт. Наверно, хорошо быть решительной (как бабушка Хендрика), потому что Сьюзан действительно уснула. Но вскоре проснулась, сидя в кровати и сжимая мятую, пропитанную потом простыню.
Что-то… Нет, ушло. Сьюзан напрягала слух, но ничего не слышала. Она не могла вспомнить свой сон, знала только, что он был страшный. Девочка так испугалась, что теперь старалась не уснуть, но на этот раз не смогла.
Кто-то смотрит на неё. Сьюзан поняла это, не открывая глаз. А когда открыла, то увидела, что у ног её на кровати сидит большой сиамский кот, аккуратно обернув лапы хвостом, и смотрит на неё своими голубыми глазами. Было уже светло, хотя, должно быть, ещё рано. Наверно, уже можно вставать. Ей захотелось поговорить с Майком. Что он скажет, если они попросят маму и папу взять их с собой, не оставлять здесь.
Выбравшись из широкой кровати, Сьюзан посмотрела на одну из картин на стенах. Не больно-то похоже на настоящую картину. Сьюзан подошла поближе и встала на цыпочки. Странный пейзаж с деревьями и птицами, а также алфавит и цифры, от нуля до девяти. Кошка и несколько птиц, слишком больших по сравнению с деревьями. А внизу гораздо отчётливее, смесью красного и чёрного, имя — Эмили Кимбл, а ниже чёрным — 1840.
— Сьюзан… — в дверях стояла мама. Улыбаясь, она осмотрелась. — Какая прелестная комната, дорогая. Настоящий покой. Я тебе завидую…
— Мама, — неуверенно начала Сьюзан. Мама говорит что-то такое, чего Сьюзан не понимает. Да, она знает, что мама любит старые вещи, у неё много журналов с изображениями старинных домов и старинных вещей в них. Но как кому-то может понравиться… эта комната? — Мама, нельзя ли нам поехать с вами? В колледж? Мы можем жить в мотеле… и…
— Сьюзан… — теперь мама не улыбалась, между глазами у неё появилась морщинка. — Я знаю, для всех вас это большое потрясение. Но здесь открываются удивительные возможности. Папина мама никогда не интересовалась историей семьи, и сам папа никогда здесь не бывал. Вы теперь можете познакомиться… со своими корнями. Помнишь пьесу, которую мы видели по телевизору? О ней говорили в школе? У всех есть корни, только многие из нас их не знают. У вас же теперь появилась такая возможность. Этот дом — настоящий музей, только закрытый для посетителей. Семья, построившая этот дом, до сих пор в нём живёт. И пользуется старыми вещами, не выбрасывает их, не засовывает куда-нибудь на полки. Бабушка Хендрика пишет книги об истории и о том, что происходило в этой местности. Она так много может вам рассказать. И с её стороны очень, очень мило, что она позволила вам, детям, пожить здесь, пока всё не образуется.
Со временем мы найдём дом и будем снова жить вместе. А пока мы с папой поселимся в Утике, а вы здесь. Мы не можем позволить себе жить в мотеле. К тому же там ты очень скучала бы. А здесь тебе будет так интересно!
Мама говорила всё быстрее и быстрее, как всегда, когда начинала нервничать. Сьюзан не смела даже вздохнуть. Никакой надежды на отъезд. Она дважды глотнула, а кот широко зевнул.
— Это как каникулы. Как у Фрэнси в Каролине, — добавила мама. Потом голос её стал чуть резче. — Сьюзан, не тревожь отца, ему и так нелегко. И нам повезло, очень, очень повезло.
Комок в горле Сьюзан стал таким большим, что она даже говорить не могла. Она кивнула, а мама подошла и тоже посмотрела на странную картину с подписью «Эмили Кимбл», как будто это очень важно.
— Вышивка, Сьюзан, и так отлично сохранилась. Эмили Кимбл… 1840… и посмотри… — мама постучала пальцем по стеклу, за которым находилась эта странная смесь деревьев, птиц, букв и цифр. — Тут указан её возраст — одиннадцать лет. Когда она вышивала это, ей было столько, сколько тебе сейчас. Какая прекрасная работа! Не думаю, чтобы сегодня кто-нибудь мог так вышить, даже вдвое старше Эмили…
— А почему… — Сьюзан отчаянно пыталась найти что-нибудь такое, что не вызвало бы у мамы новый приступ головной боли. — Почему здесь написано «Кимбл»? Мне показалось, фамилия бабушки Кайделл, а ты сказала, что здесь всегда жила одна семья.
— Может, Эмили вышила это маленькой девочкой, а когда выросла, вышла замуж за кого-то из Кайделлов и принесла вышивку с собой, — предположила мама. — Можешь спросить и узнаешь…
— Мама! — такой крик мог исходить только из одной глотки — Такера. И только в один из приступов ярости. Мама сразу бросилась к дверям. Сьюзан влезла в джинсы и босиком побежала за ней.
