Считать дом на Страстной принадлежавшим если уж не Фамусову, то замужней Софье тоже трудно: младшие Корсаковы жили собственным домом, очень известным теперь под вывеской Художественного театра (Камергерский переулок, № 3).
Так или иначе, но после Гершензона город простодушно проредил этот плетеный лес литературно-генеалогических дерев и поселил всю пьесу в доме Корсаковой-матери.
Эллочка-людоедка. Для Фамусова улица Кузнецкий Мост есть средоточие греха, простить который, собственно, и просит Маяковский. Средоточие, доставшееся нэпу от «вечных французов» XIX века.
Недаром на Кузнецком, в Варсонофьевском переулке, проживала (с инженером Щукиным, если это любовь) Эллочка-людоедка, выбравшая из великого и могучего русского языка тридцать слов для сообщения с приказчиками универсальных магазинов.
Фернан и Надя Леже. Столь же характерно советское предание о доме № 7/1 по 2-му Троицкому переулку на Самотеке, в котором будто бы нашел свою Надю Фернан Леже и что она пожертвовала деньги на реставрацию этого дома.
Круглящийся по карте Кузнецкий Мост есть траектория пути московского любовного солнца с востока на запад. Беззаконное это светило следует над Москвой через север.
Неглинный Верх. Высокий левый берег реки Неглинной в Белом городе именовался в Средние века Неглинным Верхом, хотя и правый берег низким не назвать. Удобно было бы присвоить это имя обоим берегам, разумея не их высоту или градус подъема, но принадлежность верхнему течению Неглинной. В этом новом смысле понятие Неглинный Верх и будет применяться, с извинениями, ниже.
В самом деле, именем Кузнецкого Моста можно назвать лишь часть этого мира — от стены Китая до бульваров. Часть, конечно, самую любвеобильную, место происхождения феномена. Однако север московской любви разомкнут до неглименских истоков.
Водоразделы. Мифогенное пространство Неглинного Верха, подобно самой улице Кузнецкий Мост, все умещается в межах водоразделов.
Водоразделу с верхней, выше неглименского устья, Москвой-рекой сопутствует Тверская улица. Переулки по обеим ее сторонам падают вниз. Только однажды Тверская не успевает за изгибом гребня — когда тот достигает середины Камергерского переулка, где здание МХАТа. Вершина гребня называется Страстным холмом, по имени стоявшего на ней монастыря. После Страстной (Пушкинской) площади водораздел уходит вправо, где теряется между Тверской и Малой Дмитровкой, которые на пару ищут совпасть с его чертой. Кварталы слева от Тверской принадлежат теперь бассейну ручья Черторыя, а после Триумфальной площади — бассейну Пресни; тот и другая следуют в Москву-реку. Водораздел Пресни и Неглинной ищется на плато под загадочным названием Миусы. Спорящие за черту водораздела пять Тверских-Ямских попросту размечают междуречье, как и дальние улицы Ямского Поля и Бутырской слободы. Последние расчерчивают место Горелого болота — общего начала Пресни, Ходынки, Неглинной и нескольких притоков верхней Яузы.
Второй водораздел — с нижней Москвой-рекой и с Яузой — лежит между Мясницкой и Большой Лубянкой, явленный отрезком древнего пути в Ростов — теперешним Милютинским переулком. За Сретенским бульваром древнюю дорогу принимает Сретенка. Переулки по сторонам этой улицы зеркальны друг другу и застроены тождественно; между тем это два мира: сток Неглинной и сток Яузы. Сретенка держится на грани между ними. Так же держалась Сухарева башня, замыкавшая Сретенку и отворявшая 1-ю Мещанскую, держащуюся так же. Обе улицы, как и бульвары Сретенский и Чистопрудный, отчеркивают с запада бассейн петровской, средней Яузы. Кварталы города, лежащие восточней этих улиц и бульваров, понуждаются течь в Яузу течением ее притоков — Рыбинки, Ольховца, Чечеры, Черногрязки.
Странноприимный дом. К перекрестку Сухаревской площади с надстоявшей над ним башней петровская Яуза подбита подковой Странноприимного дома. Дома-мифа: Москва убеждена, что это мемориал Прасковьи Шереметевой и шереметевской любви (граф Николай Петрович ничего подобного не говорил и не писал). Парк Странноприимного уклонен в долину Ольховца — притока Яузы; но в отсутствие Сухаревой башни этот дом с его куполом можно считать знаком границы между Яузой и Неглинной. Дом почти взобрался на разделительный гребень, по которому держат себя Сретенка и 1-я Мещанская. И наоборот, в планах воссоздания самоё башни фигурирует площадка ниже перекрестка, на оси Странноприимного.
Марьина Роща и Останкино. К какому ареалу отнести любвеобильную Марьину Рощу тех же Шереметевых, лежащую на полпути между Странноприимным и Останкином? Если собственно в роще, сразу за границей города, брала начало речка Напрудная — приток Неглинной, то деревня Марьина, стоявшая за рощей, мылась и стиралась на Копытовке — притоке Яузы.
Вот и Жуковский кажет Рощу с Яузы, с довольно отдаленного Ростокинского акведука.
Только это уже не петровская, а верхняя, подгородная Яуза, своими притоками обступавшая город с севера.
Взятая несколько иначе — вместе с Лосиным Островом, Сокольниками и Измайловом, верхняя Яуза синонимична северо-восточной четверти былого Московского уезда, нынешней новой Москвы. Это область царской охоты в Средние века, и как такая тоже пересекается с Неглинным Верхом. Воспоминания царской охоты делают подвижной границу верхней Яузы со средней: два ареала пересекаются в Красном Селе, Сокольниках, Преображенском, Рубцове и Измайлове. Проблемное пространство этого пограничья лежит вдоль старой городской черты — валов, как и общее пространство яузского и неглинного верхов: Напрудное, Марьина Роща, Бутырки.
Лежащее за Марьиной Останкино принадлежит охотничьей, верхней Яузе. Но через средостение, шарнир Марьиной Рощи, Останкино сообщено с Неглинным Верхом, замыкает, или, если угодно, размыкает, его собой. Просека из Останкина, с кремлевской колокольней в перспективе, продлевалась в городской черте неглименской долиной.
Двойное гражданство всех шереметевских владений севера Москвы служит снятию шва между Неглинным Верхом и всей — средней и верхней — Яузой.
Никольская улица. Возможно, история Параши и Шереметева причастна становлению мифа Кузнецкого Моста, если взять ее в многолетнем добрачном прологе, адресуемом не только в подмосковные графа, но и в его фамильный дом на Никольской улице Китай-города. Дом, уже отмеченный до Николая Шереметева трагической историей любви его тетки Натальи Борисовны и князя Долгорукого. На Никольской проектировался шереметевский Дворец искусств, в итоге воплотившийся Останкинским дворцом.
Любвеобильная Никольская относится к неглименскому стоку, тогда как остальные улицы Китая — к москворецкому. Китайгородская стена, отъединившая Никольскую от берега Неглинной, помешала стоку, но не должна мешать ясности нашего взгляда. Можно увидеть также двусоставность самой Никольской: начальный (от Кремля) отрезок этой улицы лежит вдоль нижнего течения Неглинной, а конечный, после едва приметного излома, сопровождает поворот речного русла к северу.
Южной кромкой — Охотным Рядом и Театральным проездом — Неглинный Верх приступает к северной стене Китая по всей ее длине. Так Арбат приступает к стене Кремля. Можно назвать Неглинный Верх Арбатом Китай-города. Неглинный Верх относится к Китаю как Арбат к Кремлю.
«На Петровке на Арбате». Любовь посещала верхнюю Неглинную еще в XVI столетии, когда бесплодную великую княгиню Соломонию Юрьевну Сабурову постригли в Рождественском монастыре (Рождественка, № 20), а в родовом дворе Захарьиных-Кошкиных (Большая Дмитровка, № 3–5) нашел себе жену Иван IV.
Когда спустя полжизни Грозный, посадив на великое княжение шутейного Симеона Бекбулатовича, вторично бежал из Кремля на Удел, летописец определил вектор его побега так: «За Неглинную на Петровку на Арбат против старого моста каменного». Звучит недоброй царской шуткой, в значении «нигде». И это подлинно нигде, утопия. А вместе с тем реальнейший центр власти — все тот же Опричный двор (квартал журфака МГУ), теперь определяемый обиняками в силу запрещения слова «опричнина». «Петровка» в этом тексте означает либо известную с XV века слободу вокруг церкви Петра и Павла, оказавшейся теперь среди Опричного двора, либо общее имя нынешних Моховой улицы и Охотного Ряда, продолжавших улицу Петровку как дорогу вдоль Неглинной; Охотный Ряд в XVIII веке все еще именовался Петровкой. И все-таки, на современный слух, старинным текстом задана необъяснимая взаимность между Арбатом и Петровкой нынешней, таинственная перекрестность этих улиц.
Вот и в аспекте любовного мифа Петровка, и Неглинная, теперь верхняя, и мост, теперь Кузнецкий, стали продлением Арбата.
Царицына родня. В последующие два века любовь частила на правый берег Неглинной, на Страстной холм, где по традиции жила родня цариц — Собакины (Большая Дмитровка, № 7), Стрешневы (на месте Собакиных) и Нарышкины (Петровка, № 28, ныне Братский корпус Высокопетровского монастыря).
