культу Рима, Римская империя будет благорасположена к вам.
Вот почему наблюдался такой подъем культа Августа во всех римских провинциях. Мы видели, как в 19 году н. э. Гай Юлий Руф пришел в такое возбуждение, став жрецом алтаря Августа в Лионе, что посвятил этому культу амфитеатр, арку и мост. В музее Майнца я увидел замечательный столб высотой около 13 метров, украшенный изображениями 28 богов, но посвященный не Юпитеру Оптимусу Максимусу, а Нерону.
Задумайтесь о смысле этого. Два новых римских гражданина, Квинт Юлий Приск и Квинт Юлий Аукт, оба предположительно германского происхождения, настолько обрадованы своим статусом и теми деньгами, которые они получили от римских солдат, что заказали огромный памятник во здравие одного из величайших подонков в истории, человека, убившего свою мать, ударившего ногой в живот беременную жену, что привело к выкидышу и ее смерти, и кастрировавшего любимого юношу, чтобы можно было жениться на нем/ней. Но Нерон был богом, воплощавшим идею Рима, и требовалось показать ему свое уважение.
Не менее, чем игры, театр, бани и все прочее, культ императора служил общим связующим звеном. Он был яичным белком в огромном разнородном пудинге Рима. Если мы переведем взгляд на современную Европу, то заметим вместо него зияющую пустоту в нашей культуре.
Где евроритуалы? Где еврорелигия? Где те символы, вокруг которых могут объединиться люди континента?
Великий Жак Делор, бывший председатель Европейской комиссии и ревностный католик, видел эту лакуну, и я хорошо помню его отчаянные попытки по привлечению священников к работе одного из мозговых трестов, чтобы те создали «духовное измерение» для сообщества. Конечно, он шел по верному пути, но задача была безнадежной.
Вспомните те блаженные планы евроконституции, что должен быть европейский гимн («Ода к радости» из Симфонии № 9 Бетховена), День Европы (9 мая, день обнародования декларации Шумана, бывшего министра иностранных дел Франции), в который все люди будут отлынивать от работы и ощущать себя европейцами. Проекты были выброшены на помойку, когда французы и голландцы отвергли конституцию, но даже если они когда-нибудь будут утверждены, они не выдерживают сравнения с универсальной действенностью культа императора. Во всех провинциях народы наблюдали, как жрецы одинаковым образом приносят жертвоприношения одному и тому же императору, и даже изображение головы Августа было нанесено на их капюшоны по шаблону.
Ввиду его огромного политического значения, его необходимости для единства империи, культом императора нельзя было пренебрегать. Вы могли поклоняться каким угодно богам, но были обязаны также почитать императора и Рим.
Вот почему римляне испытывали неприязнь к христианам и, в несколько меньшей степени, к евреям. Их религии были монотеистическими, и те и другие отказывались поклоняться другим богам. Поэтому, если что-то не ладилось, как часто и происходило, древнему языческому сознанию было легко обвинить тех, кто не принимал правильную религию общества и тем самым гневил богов.
У евреев, по крайней мере, имелась заслуга древности: их Яхве был очень старым, а римляне уважали обычаи, соблюдающиеся на протяжении крайне длительного времени. Но христиане! В их отказе почитать императора не было ничего, освященного временем. Это было просто оскорбительно. Поэтому римляне называли христиан «атеистами» и «ненавистниками рода людского»[62]. Язычники нарочито искажали учение о таинствах и братской любви и обвиняли христиан в каннибализме и инцесте.
Со времен Нерона христиане подлежали гонениям. А когда в империи случалось что-нибудь плохое, устраивались погромы, христиан жгли на кострах или травили дикими зверями, как тех 48 человек, принявших в 177 году мученическую кончину в лионском амфитеатре, построенном Гаем Юлием Руфом.
Послушай, сказал один североафриканский губернатор потенциальному христианскому мученику: мы не желаем убивать вас, мы лишь хотим, чтобы вы выполняли минимальные требования по уважению культа императора. Неужели это много?
Именно так. Римляне были поражены готовностью, с которой некоторые из ранних христиан шли на мученичество. Приверженцы радикального крыла донатизма[63] стояли на углах улиц и просили прохожих перерезать им горло. Своим самоубийственным поведением и верой в загробную жизнь, отвержением культурных ценностей общества, в котором они находились, ранние христиане напрашиваются на очевидное сравнение с исламскими бомбистами-смертниками сегодняшнего дня.
В обоих случаях мы имеем, с одной стороны, широкую, распространенную, синкретическую религию несколько упадочнического общества, одержимого славой и удовольствием, а с другой – группу фанатиков, чье религиозное несогласие логично влечет отказ признавать авторитет государства, подданными которого они являются.
Христианство в конечном счете восторжествовало, и причина этого триумфа – одна из величайших загадок истории. Есть те, которые заявляют, что христианство было обречено на успех, потому что оно «истинно», но я надеюсь, что мы вправе, не исключая этого, рассмотреть и другие возможности.
Мы видели, что римское общество было основано на славе и триумфах, на выставляемом напоказ непрерывном состязании мачо-самцов. Все это было славно, пока дела у Рима и этих мужей шли хорошо. Но как насчет женщин, притесняемых и рабов? Или неудачников? И как быть, если в Риме станет неблагополучно?
Достаточно очевидно, что христианство предлагало альтернативную этику, в которой боль от разочарований и бедствий этого мира может получить успокоение на небесах. Неудачники – кроткие – будут вознаграждены, что привлекало в особенности, если вы были смиренными по принуждению.
У христианства также было преимущество простоты. Языческая религия процветала до самого конца, но, наверное, сам космополитизм римского мира был неблагоприятен для политеизма. Было нетрудно стать циником по отношению к божествам вашего города-государства, когда в путешествиях вы видели почитание множества других. И прелесть Римской империи, с точки зрения христианского евангелиста, разумеется, заключалась в возможности распространения благой вести быстро и всеохватно, наподобие рыбного соуса.
Чем больше проблем у империи, тем лучше для христианства – как легко понять, люди испытывали все больший скептицизм в отношении притязаний культа императора и изъявляли возрастающую готовность прислушиваться к новой теологии. В III веке в Риме началась череда политических и экономических кризисов, когда под стать инфляции был коллапс статуса императора и магистратов в целом.
Что обычно сопутствует зрелым обществам, замедлился рост численности населения империи, в то время как к ее границам все чаще подходили толпы соплеменников из Северной и Центральной Европы, сорванных со своего места обитания лишь богу ведомыми событиями на востоке. Чем больше неприятностей на рубежах, тем сильнее нужна армия. Ее численность удвоилась до 600 тысяч человек – но жалованье войскам приходилось платить из прежней налоговой базы.
Результатом стала инфляция. В середине I века содержание серебра в сестерции соответствовало 97 процентам его номинала. В 250 году оно упало до 40 процентов, а в 270-м составляло лишь 4 процента. Харизматическая римская монета обесценивалась, это же происходило и с человеком, чье изображение и надпись когда-то были существенно связаны с ее стоимостью, –
