Он подозревал, что машин в Москве не просто много, а ужасно, невыносимо много. Но, передвигаясь на метро, Кирилл все-таки не осознавал в полной мере, насколько сложно теперь приходится владельцам автомобилей.
Пробки, многокилометровые, многочасовые, наглухо закрывали центр.
А Лика Вронская на своем «Форде» тем не менее как-то умудрялась лавировать в транспортном потоке. Вот только что Кирилл видел в соседнем ряду голубой, чуть поцарапанный бампер. А теперь его нет!
– Ладно, – проворчал он. – Я уже знаю адрес, и это главное. Ничего не поделаешь, придется возвращаться к ее дому и ждать. Судя по всему, девица настырная, знает много. Надо присмотреться к ней повнимательнее. Она тоже ищет картину. Не надо ей в этом мешать. Девица приведет меня прямо к Шагалу, ну а потом… Цель оправдывает средства. Меня ничто не остановит!
Он опасливо посмотрел на стоящего у обочины сотрудника ГИБДД, а потом с облегчением рассмеялся. Да даже если бы гаишник захотел проверить его документы, как он это сделает, когда «Жигули» застряли в третьем ряду, вокруг авто, подъехать к обочине нереально!
– Сотрудники правоохранительных органов России и Белоруссии обсудили сегодня в Москве перспективы совместного сотрудничества, – поскрипывая и треща, сообщила магнитола.
Кирилл вздрогнул и принялся мысленно себя успокаивать. Фигня, все это фигня. Нет никакого сотрудничества. Никто его в России не ищет, не найдет, не помешает осуществить задуманное…
* * *
– Как наши мамочки? – поинтересовалась Нино Кикнадзе, входя в родовую палату.
Клара Васильевна отошла от кровати постанывающей женщины, подвинула стоящий в проходе аппарат с закисью азота, позволяющий облегчить роженицам течение схваток, и бодро отрапортовала:
– Все первородящие. Раскрытие матки как по книжке, строго сантиметр в час. Потребности в стимуляции нет.
– А как наши детки?
Акушерка сходила к столу, взяла ворох бумаг.
– Вот, можете глянуть. Данные только сняла. Все в порядке. Нино Вахтанговна, а вы сходите пообедайте. Успеете!
– А по «Скорой» никого не доставляли?
Клара Васильевна покачала головой, отчего ее седые волосы слегка колыхнулись. И уважительно добавила:
– Леночка же Никанорова в отделении остается. Не волнуйтесь.
Нино Вахтанговна не стала посвящать акушерку в подробности неудачно выполненного недавно Леночкой извлечения плода при полном ножном предлежании, в ходе которого пострадала голень ребеночка. Ошибки случаются у каждого. Но Кларе Васильевне знать об этом не обязательно. Уверенность и спокойствие персонала передаются роженицам, способствуют благоприятному течению родов. Достаточно того, что после этого инцидента Лена вся извелась. Нино пришлось долго успокаивать ее, нервно выпускающую сигаретный дым в форточку…
Кикнадзе сбросила халат в гардеробе для сотрудников, переоделась, вернула ключ вахтерше и задумалась. Нет, пожалуй, она совершенно не голодна. Но перекусить все равно надо. Обязательно. До конца смены еще много времени, она должна быть полна сил, чтобы достойно встретить появление малюток на свет.
Нино вышла из роддома, и прямо на ступеньках к ней метнулся какой-то мужчина.
– Нино Вахтанговна? Я все знаю! Как вы могли!
«Еще один нервный папаша, – подумала она, стараясь не улыбнуться. – От них проблем в сто раз больше, чем от мамочек. Психуют, скандалят. Впрочем, хорошо. Волнуется – значит, любит, переживает. Даст бог, станет хорошим отцом…»
– Что у вас случилось? То есть у вашей жены? Кесарево сечение проводили? – спокойно поинтересовалась Нино и мягко освободила руку из цепких пальцев взвинченного отца.
– Нет! – от возмущения мужчина задыхался. – Рожала сама. А вы ее всю порезали!
– Что значит порезали?
– Ножницами!
– Успокойтесь, пожалуйста. – Она взяла мужчину под руку и сошла со ступенек. – Давайте не будем стоять на проходе, здесь еще дверь женской консультации, и мы мешаем. Я так поняла, вашей жене проводили эпизиотомию, рассечение промежности. Это совершенно нормально, редко какие роды теперь обходятся без этого. Проводится эпизиотомия при возникновении угрозы разрыва промежности, побледнении кожных покровов и появлении трещин. Вульварное кольцо разрезают, когда промежность достаточно растянута и напряжена. Возрастание числа рассечений обусловлено тем, что все больше рождается крупных деток, увеличилось число первородящих рожениц после тридцати лет, а также рожениц, страдающих экстрагенитальной патологией.
Мужчина побледнел как полотно.
– Успокойтесь, – Нино протянула молодому отцу упаковку с валерьянкой. – Ничего ужасного с вашей женой не произошло. Процесс заживления обычно проходит без осложнений.
Отправив горсть таблеток в рот, мужчина пробормотал извинения и ушел.
– Таня-я! – донеслось до Нино через полминуты. – Как ты?
Она наскоро перекусила у будочки «Крошка-картошка» и вернулась в роддом.
Из кабинета главврача слышались голоса, и Нино невольно замедлила шаг.
– Скажите, пожалуйста, присутствовала ли врач Нино Кикнадзе на рабочем месте 24–26, а также 29 ноября?
– Нет. 24–26 ноября ее точно не было, – сказала Маргарита Витольдовна.
– Почему вы в этом так уверены?
– Она писала заявление с просьбой предоставить ей две недели за свой счет. 29-го она вышла на работу. Кстати, она и сегодня работает. Пригласить ее?
– Да нет, пока не стоит.
– А в связи с чем вы проявляете интерес?
– Я не могу вам это сказать. У меня будет просьба: пожалуйста, не ставьте в известность Нино Вахтанговну о нашем разговоре.
Маргарита Витольдовна обиженно буркнула:
– Как скажете.
Раздался звук приближающихся шагов, и Нино на негнущихся ногах заторопилась прочь. Она зашла за угол, опустилась на подоконник, обхватила себя за плечи трясущимися руками.
Значит, Лика Вронская натравила на нее милицию.
Значит, она должна за это заплатить…
Глава 9
Витебск, 1937 год
Зачем эти длинные подземные коридоры? Один коридор отгораживается протяжно скрипящей решеткой от другого, и опять, и снова, и так до бесконечности.
Авигдор Меклер плохо понимал, куда его ведет высокий хмурый мужчина в фуражке и кожаном пальто. По большому счету, ему было все равно, куда идти. Куда угодно. Лишь бы только потом вернуться. Выйти. Вдохнуть хоть один глоточек воздуха. Это так обычно, но теперь об этом мечтают многие. Мечтают, не возвращаются… Первой из их семьи забрали тетю Тамару. Давно, в 1921 году. Ее дочерям, Маше и Хае, сообщили: расстреляна по приговору коллегии губчека. Причина обнародованию не подлежит. Глотая слезы, девочки просили выдать тело матери для похорон на еврейском кладбище. Грех ведь, если еврея похоронят не рядом с евреями. Чья-то бездушная рука нацарапала размашистую резолюцию: «В удовлетворении просьбы отказать». Вот так. Правды нет. Жаловаться некуда. Везде они, красные демоны. Меклеров становится все меньше и меньше. Их убивают за антисоветскую деятельность, за участие в сионистском заговоре, за общение с врагами народа.
В Витебске становилось страшнее с каждым днем. Напуганный, Авигдор бежал куда глаза глядят. Москва, Смоленск, провинция. Он много где пытался зацепиться. Преподавал рисование и черчение в обычных школах. Сам почти не писал, не до того, когда по ночам гадаешь с замирающим сердцем: придут к тебе или к соседу? Но спрятаться от кровавого маховика, перемалывающего людские жизни, было невозможно. Даже до самой глухой деревеньки доезжал автомобиль с красными демонами. Какая разница, где арестуют, подумал Авигдор и вернулся домой.
Он приехал в Витебск. И, узнав, что Мойше и Белле удалось выехать сначала в Литву, потом в Германию и, наконец, в Париж, ощутил знакомый приступ удушливой ненависти.
Конечно, уехали. Такие всегда выкрутятся. А он остался здесь, без денег, без связей, рискуя вот-вот быть раздавленным жерновами репрессий.
…– Пришли, – коротко бросил сопровождающий, и Авигдор вздрогнул от его голоса, как от удара плетью. – Следователь ждет.
В узкой прокуренной комнате, куда, неловко переминаясь с ноги на ногу, вошел Меклер, стояли стол и два стула. Кругляш висевшей на потолке лампы оставлял в тени массивный сейф. С него с мерным стуком капала кровь, на крышке что-то белело. Авигдор присмотрелся и вздрогнул. В кровавом месиве виднелись полураскрошенные зубы, наверное, предыдущего допрашиваемого.
– Вы не по политическому делу, – перехватив его взгляд, усмехнулся следователь и провел ладонью по бритой голове. – Разберемся быстро. Итак, в каких отношениях вы состояли с Юрием Михайловичем Пэном, обнаруженным в своем доме на улице Гоголевской с тремя ножевыми ранениями в грудь?
Уверенно. Спокойно. Четко. С небольшой паузой, небольшой. Она нужна для того, чтобы сделать вид: он обдумывает то, что давно уже обдумано.
– Художника Пэна я знал приблизительно с 1905 года. Я взял у него один двухчасовой урок; мне было тогда 10–13 лет. Прекратил заниматься у него вследствие того, что мне не нравилась неряшливость его квартиры.
