– Вы не по политическому делу, – перехватив его взгляд, усмехнулся следователь и провел ладонью по бритой голове. – Разберемся быстро. Итак, в каких отношениях вы состояли с Юрием Михайловичем Пэном, обнаруженным в своем доме на улице Гоголевской с тремя ножевыми ранениями в грудь?
Уверенно. Спокойно. Четко. С небольшой паузой, небольшой. Она нужна для того, чтобы сделать вид: он обдумывает то, что давно уже обдумано.
– Художника Пэна я знал приблизительно с 1905 года. Я взял у него один двухчасовой урок; мне было тогда 10–13 лет. Прекратил заниматься у него вследствие того, что мне не нравилась неряшливость его квартиры.
– Подождите! – забормотал следователь. – Я же записываю!
Авигдор с трудом отлепил взгляд от кровавого пятна на крышке сейфа. И посмотрел на стол. Думал успокоиться, глядя на мерно поскрипывающее перо следователя, но неожиданно отвлекся. У него вдруг получилось прочитать название одного из документов: «Виктор Сергеевич Меклер, характеристика». «Одинокий, ущербный», – старательно разбирал он. В глазах сразу защипало. Кто это, интересно, дает ему такие оценки?
Ущербный. Ущербный! Но почему? За что? Ведь он точно такой же, как Мойша! Только лучше!!! Только – не повезло…
…Ни славы, ни признания, ни любви.
Дышать нельзя, жить нельзя, ничего нельзя. И вытравить из своей крови, из мозга, из плоти эту разъедающую заразу, заставляющую шептать о ненависти, – тоже невозможно.
Десятки, сотни, миллионы раз Авигдор вспоминал, как они вместе были в училище, как ходили к Пэну, как уезжали в Санкт-Петербург и Париж.
Только их лица, являвшиеся прежде почти зеркальным отражением друг друга, с годами стали различаться так же сильно, как черное и белое.
«Я попался в паутину зависти быстро и незаметно, – думал Меклер, разглядывая себя в зеркале. Ранние скорбные морщины становились все четче. – Зависть забирает все, без остатка. В этом плане она страшнее, чем старость».
На какой-то период ему сделалось легче.
Мойша и Белла в Париже, не пишут. Родственников у них почти не осталось, да и боятся они посылать письма тем, кто уцелел, опасаются навлечь беду.
Нет новостей – и чудовище внутри становится почти ручным, засыпает, дремлет. Кажется, оно разучилось мучить, забыло все свои изощренные пытки.
Как гром, как обух, как конец света – статья в случайно попавшемся на глаза журнале об искусстве. Польский журнал, зарубежные художники. И среди них – Мойша.
Мойша, улыбающийся за мольбертом, в окне бежит Сена. Мойша задумчивый, путешествует по Палестине. Мойша довольный – кучерявая Идочка обхватила тонкими ручонками его шею.
«Ненавижу!»
Вдох.
«Почему ты не умер!»
Выдох.
«Как жаль, что я не могу убить тебя», – стучит в висках всегда, постоянно, каждую секунду.
– Вы все равно убьете…
Эти вдруг вспомнившиеся слова Казимира Малевича словно пробудили Авигдора ото сна.
То, что надо сделать, представилось четко, ясно, в мельчайших подробностях.
Это Иегуда Пэн виноват в том, что Меклер так страдает. А кто еще? Он научил Сегала держать кисть в руках. Если бы не его школа – Мойша стал бы грузчиком, как отец. И Авигдор бы жил! Жил, а не мучился, как теперь.
За боль надо мстить.
И Иегуда Пэн за все заплатит.
В том, что придется совершить убийство, Авигдор Меклер не сомневался ни секунды. Появился смысл, появились силы, проснулся интерес к жизни… и смерти…
Вакханальный танец мыслей. Как это сделать? Чтобы быстро и наверняка и чтобы не нашли, разумеется?
То Авигдор хотел пригласить Пэна на этюды и там, в лесу или на берегу реки, убить, быстро и красиво. Потом он пугался возможных свидетелей и склонялся к тому, что лучше все сделать у Пэна дома.
Это было яркое, мучительное состояние. Которое вдруг прошло, когда Авигдор осознал: он в домике у Пэна, сжимает в руках окровавленный нож, тело учителя неподвижно и скованно…
«Что я наделал?!» – мысль номер два.
Первым был скорее неосознаваемый порыв. Тем же окровавленным ножом, оборвавшим жизнь Иегуды Пэна, Меклер вырезал из рамы подаренный Сегалом своему учителю холст. Авигдор знал, что с ним сделает. Загрунтует, а потом напишет потрясающий этюд. И станет выше Мойши. Хотя он ведь и так выше, лучше, талантливее. Это очевидно.
…– Распишитесь вот здесь, и вы свободны. Распишитесь! Слышите меня, товарищ Меклер?!
Потеряв терпение, следователь грохнул кулаком по столу и повторил:
– Распишитесь, и вы свободны.
«Свободен», – счастливо ухнуло сердце. И тут же загрустило.
Свободен – да. Но для чего? Опять ненависть, зависть, мучительная пытка подозрений и опасений.
«Я никогда не был счастлив, – понял Авигдор, – никогда вообще не был счастлив».
А потом он увидел ангела и едва сдержался, чтобы не закричать. Ангел кружился, приближался, отдалялся. Редкие прохожие не обращали на это создание ровным счетом никакого внимания. А Авигдору хотелось взвыть от ужаса. Ангел был зеленым. Целиком и полностью.
– Авигдор, твои ангелы зеленого цвета.
Именно так говорил раньше Мойша…
* * *
Света. Светлана. Отличное имя. И так подходит малышке. От отца у девочки светлые золотистые волосики. А глаза Дашины, большие, бездонные.
Вячеслав Горелов наблюдал за тем, как няня, Алина Сергеевна, гуляет с его дочерью. И в горле застревал комок. И страх скребся, заползал в душу.
…Вячеслав постоянно переживал за девочку. А за себя – нет, не боялся ни секунды. Человек ко всему привыкает. И он привык к тому, что в любой момент день может потухнуть, уничтоженный пулей равнодушно нажимающего на спусковой крючок снайпера. Что может взорваться, вспыхнуть, разлететься на мелкие кусочки джип. И что стальной нож пробьет грудную клетку, метнувшись из толпы торопливых суетящихся прохожих.
У него не жизнь – война. В криминальном мире так всегда. Если не ты, то тебя. Надо рвать врагов на клочки, потому что в противном случае сам сдохнешь, как собака.
Но в этом раскладе есть и много преимуществ. Не надо каждый день ходить на работу, чтобы получать гроши. Не надо ни перед кем прогибаться. Свобода, независимость, деньги. Все это есть, если есть сила воли. А еще только в этом мире можно узнать, что такое дружба. Настоящая мужская дружба, когда знаешь: за тебя пацаны любому горло перегрызут и не будут уточнять, что, да как, да почему. Перегрызут. Главный сказал – и точка.
И главный должен быть один…
Это Вячеслав просек четко.
Наташка, малолетка, сладкая девочка. Она влюбилась в него, как кошка. Конечно, детке нравился его образ жизни. Лучшие кабаки, фирменные шмотки, отдых в любой точке земного шара. Да все, что угодно. Чего только душа пожелает. Она романтизировала бандитскую жизнь, не видела грязи, крови, боли… И все же Вячеслав знал: его малолетка влюблена по уши. Она вцепилась в волосы официантке, решив, что ее мужчина слишком нежно посмотрел на эту девушку. Она устраивала ему допросы. Она – сама еще ребенок – мечтала об их малыше.
И он был бы счастлив. Но непонятки с конкурирующей группировкой становились все серьезнее.
Сначала его, «гореловские», бились с «морозовскими» за рынок. Отбили рынок – те позарились на заправки. И торговый центр, и банк.
Когда отстрелили Корявого, фактически его правую руку, самого близкого пацана, Вячеслав Горелов понял: «морозовские» пойдут до конца, надо срочно прятать Наташку. Он уже послал за ней машину. Уже добазарился со знакомой бабкой в глухой деревне, которая всегда помогала бригаде. Когда его «быки» прирулили к коттеджу, дом пылал, объятый пламенем.
Если бы только его малолеточка погибла там, в пожаре.
Но нет. «Морозовские» затащили ее на свою базу, а потом слали ему такое видео, что у него, человека не слабонервного, кровь стыла в жилах. Эти суки трахали ее всей бригадой, тушили сигареты о нежное тело, отрезали тоненькие пальчики. А потом передали посылку. В окровавленной тряпице была голова. Наташкина голова…
Кусочки его девочки давно покоятся с миром на кладбище. У малолетки лучший памятник. Давно нет в живых никого из «морозовских», мучивших Натку. Только от этого не легче. И не безопаснее. Так что единственное, что можно сделать в этой ситуации, – это просто не подпускать к себе никого. Девчонки целее будут. А для того чтобы потрахаться, есть проститутки.
Его группировка росла, набирала мощь. Наступил тот момент, когда Вячеслав уже перестал понимать, насколько велика сфера его влияния, сколько бабок лежит на счетах, какие тачки и дома находятся в его собственности. Деньги текли рекой, девочки были готовы на все. Сутенер даже рассказывал, что дерутся его подопечные за право провести ночь с самим Горелым, но… Во всем этом не было ни малейшего смысла.
Как-то среди ночи Вячеслав проснулся от сильной сердечной боли. Смерть находилась рядом, он почувствовал ее ледяное дыхание. Но решил не сдаваться. Еле хватило сил сползти с кровати и проглотить какую-то таблетку. Боль ослабила свою хватку, стало получаться думать…
