– Оглох? Ну так я не гордый, я и погромче повторить могу. Когда план будешь выполнять?! – рявкнул управляющий так, что задребезжали оконные стекла.
– План мы, конечно, выполним, – просопел Малинкин, – только тут, значит, такое дельце вырисовывается, Федот Антипович, маленькая помощь с вашей стороны нам все же потребуется. У меня главный штрек немного заваливается, нужны крепильщики, а своих и на добыче не хватает. Хоть бы десяточка два, на пару месячишек всего. Лебедку на уклоне тоже надо бы заменить, а то она, это самое, совсем износилась, опять же навальщиков…
– Так-так… А как же мобилизация внутренних резервов, стахановское движение? Ты мне зубы не заговаривай! Лебедку ему! Когда план будет, отвечай?!
– Мы подробнейшим образом обосновали этот вопрос, разрешите продолжить?
– Продолжай, продолжай, толку-то…
Малинкин, елейно улыбаясь и молитвенно сложив пухлые ручки, принялся декламировать несколько нараспев. Выходило, что ресурсов ему требовалось даже больше, чем Кияшко. Рубакин зверел на глазах.
– ...а еще я должен вам доложить, Федот Антипович, что состояние главного вентилятора внушает некоторые опасения. Неплохо бы его как-нибудь срочно заменить. Кроме того, противопожарные перемычки на Первом и Третьем участках требуют ремонта, а пути на главном откаточном штреке пришли в негодность…
– Со свя-я-ты-ы-ми-и упо-ко-о-ой... – хриплым басом затянул управляющий. – Быть тебе попом Малинкин, а не начальником шахты. Выговорок тебе строгий с предупрежденьицем. Садись, подумай, как дальше жить будешь. Я вот тоже подумаю. Следующий!
– Так точно, Федот Антипович, – не унимался Малинкин, – заверяю вас и товарища секретаря райкома, все ваши указания будут неукоснительно выполнены. Совместно с парторганизацией мы мобилизуем…
– Молчать! – заорал управляющий. – Еще одно слово, и я не знаю, чего с тобой сотворю! Ладно. Третью и четвертую шахту слушать не будем. Не вижу в этом ни малейшей необходимости. Их давно под суд отдавать пора. Там, значит, и заслушают. Пятая шахта, Фролов!
Поднялся человек в замызганных сапогах и грязной фуфайке. Он выглядел совершенно больным, глаза красные, как у кролика, горло перевязано чем-то, вроде старушечьего платка. Бедняга отчаянно засипел и заперхал, но так и не смог издать ни одного членораздельного звука. Между тем Рубакин всем своим видом выказывал напряженное внимание. Когда сипение и клекот на трибуне замирали, он выразительным жестом заставлял докладчика продолжать, и болезненные звуки возобновлялись. Наконец управляющему надоело это развлечение.
– Обсудим, товарищи, сей содержательный доклад. Как человек интеллигентный, Фролов привык изъясняться исключительно на французском диалекте. А если кто недопонял, не обессудьте. Что до меня, то я все прекрасно понял, и уже давно. Присаживайтесь, мусью, сделайте одолжение.
В такой манере говорильня тянулась час за часом. Слепко предстояло выступать предпоследним. Он едва сдерживался. Возмущала рабская покорность товарищей, но хуже всего была благодушная мина на лице нового секретаря. Наконец настала и его очередь.
– Слово предоставляется начальнику двадцать третьей шахты Слепко, – объявил несколько подуставший Рубакин.
Евгений поднялся на сцену.
– Должен сразу предупредить, товарищ управляющий, что если вы меня будете все время перебивать, я не смогу нормально докладывать.
– Фу ты ну ты! Это что еще за цирк?
– Это не цирк, и я вам не клоун!
– Ну ладно, будешь дело говорить – не буду перебивать, а чепуху начнешь нести – извиняй тогда.
Все недолгое время, что успел пробыть начальником шахты, Слепко потратил на ее обследование. Теперь, трезво оценивая реальные возможности треста, он перечислял самые первоочередные шаги, призванные остановить сползание в пропасть. Его отнюдь не перебивали. Но когда он закончил, тишина нависла грозовой тучей.
– Всё? – глухо спросил Рубакин.
– Да.
– Вопрос задать можно?
– Разумеется.
– Премного вам благодарны! Ты сколько уже на этой шахте болтаешься?
– Меньше месяца.
– И – что, все не врубишься никак?
– Я как раз врубился, товарищ управляющий!
– Ага. Умничаешь? Ну-ну! А план Пушкин за тебя выполнять будет? Меньше чем за месяц развалил к … матери лучшую нашу шахту и еще выпендриваешься тут? Думаешь, раз орденоносец, так я управы на тебя не найду? Найду, будь спок! Разберемся еще, что ты за птица! Я тебя выведу на чистую воду! – надрывался Рубакин.
– Вы! Вы самодур! Из вас управляющий трестом, как… Я на вас жаловаться буду в... в обком! – отчаянно закричал Евгений. Из его глаз полились постыдные слезы. Прижав папку к лицу, он выбежал из зала, пронесся по коридору, кубарем скатился с лестницы и опомнился только на улице. Там было уже темно.
Совещание между тем продолжалось. Рубакин, стуча кулаком, хрипло «накачивал» подчиненных по второму кругу. О Слепко он уже забыл. Артист по натуре, он искренне верил, что, устраивая подобные представления, делает важное государственное дело.
Слухи об инспекции подтвердились самым решительным образом. Одним прекрасным утром, дней через десять после достопамятного совещания, в кабинет Слепко постучали, и вошел худощавый человек в скромном мрачноватом пальто, но определенно москвич. Он осторожно пристроил на диван свой огромный, туго набитый портфель и представился – старший инженер главка Михаил Петрович Холмский. Тут же оба они не без удовольствия вспомнили, что познакомились уже прошлым летом, во время краткой экскурсии Евгения по наркомату. Посему Михаил Петрович безо всяких околичностей и предисловий перешел к делу. Он прибыл для подготовки грядущего визита на шахту самого замнаркома, товарища Аванесова Карена Саркисовича. То, что инспектировать приедет именно Аванесов, а не Лучинский, немного огорчило Евгения, но не слишком. С Аванесовым он тогда тоже успел побеседовать, и тот произвел впечатление человека знающего, очень неглупого, хотя излишне мягкого, даже интеллигентного. Любезнейший Михаил Петрович совершенно подтвердил и горячо поддержал столь строгую оценку своему начальнику, чем только укрепил в Евгении неоправданные надежды, проистекавшие из неискушенности в аппаратной игре. Более опытные товарищи хватались за сердце при одном только упоминании об этом самом Аванесове. Что до Холмского, это как раз был опытнейший аппаратный работник. В своем кругу он славился умением быстро собрать огромный объем сведений об инспектируемой шахте, виртуозно их препарировать и подготовить краткий реферат, ярко высвечивающий наиболее вопиющие недостатки. Руководство также чрезвычайно его ценило.
Михаилу Петровичу выделили небольшую комнатку рядом с кабинетом начальника шахты. Туда по его просьбе поставили крепкий письменный стол, телефон и пустой объемистый шкаф. Обосновавшись, Холмский пригласил Слепко. Опустевший желтый портфель сиротливо жался в углу, зато по всему столу разложены были каллиграфически надписанные папки.
– Что это у вас, Михаил Петрович?
– Тут формы по динамике угледобычи за последние три года, здесь – по проходке подготовительных выработок, эти – по расходу леса, работе транспорта, аварийности, травматизму рабочих, выполнению норм, прогулам…
– В какой срок вы хотите все это получить?
– Желательно, конечно, денька через три, но… В общем, крайний срок – суббота.
– Пять дней? Это невозможно!
– Почему же?
– Вы хотите получить десятки тысяч цифр, которые требуется еще отыскать во множестве старых журналов и отчетов. Вы всерьез думаете, что я смогу все это собрать за такой срок?
– Если вы намереваетесь делать это самостоятельно, то да, конечно, не сможете. Но если подключите весь свой персонал, а на себя возьмете общее руководство, то, я полагаю, справитесь.
– Не могу же я оторвать от работы весь инженерно-технический персонал на целых пять дней! Вы что? Ситуация с планом и так напряженная, а подобные выкрутасы приведут к полному его срыву!
– Насколько я успел разобраться, Евгений Семенович, недельное отвлечение ваших сотрудников, уже ничего в принципе не изменит. Мы для того сюда и направлены, чтобы профессионально разобраться в причинах ваших проблем и принять необходимые меры к их устранению. Помочь вам, иначе говоря. Поэтому настоятельно прошу вас, Евгений Семенович, незамедлительно выполнить мою просьбу.
– Неужели Карен Саркисович сможет разобраться в таком море данных, да еще по всему тресту?
– Разумеется, сможет, даже не сомневайтесь. Мы, конечно, проведем некоторую подготовительную работу, но окончательный анализ всегда осуществляет лично он. Этот необыкновенный человек работает как машина, без выходных и, можно сказать, двадцать пять часов в сутки!
На одухотворенном лице Михаила Петровича выразилось самое неподдельное восхищение. Все было ясно. Евгений вернулся к себе и начал созывать персонал, начиная с Зощенко и кончая техничками.
