— Правильно.
— Не правильно. Завотделением и профессор могут брать себе больных попроще, с гарантированным прекрасным результатом. А рядом есть какой-нибудь Иван Иванович или Моисей Аронович, пьяница, с пятью женами разошелся, и больные у него нередко мрут.
— К нему и надо рваться? — усмехнулся Олег Олегович.
— Совершенно верно. Потому что он хирург от Бога, потому что ему достаются самые тяжелые, подчас безнадежные пациенты, а он их спасает. Такой умница доктор есть в каждой больнице, в каждом отделении, и собирать мы их стали, потому что сами вначале не могли открыть много отделений. Если человек вылечил у нас зубы, увидел качество, то грыжу ребенку он хочет прооперировать под нашим патронажем. А когда мы купили это здание, стали его ремонтировать, постепенно открывать свои отделения и оснащать их самой современной техникой, то, естественно, приглашали лучших специалистов.
— Анна Сергеевна! Случись нужда, вы не откажете мне, то есть для меня, заглянуть в свою заветную книжку?
— Будет зависеть от статьи, которую вы напишете. Шучу. Обращайтесь в любое время.
Анна не стала добавлять, что среди московских врачей ее книжка уже стала чем-то вроде книги Гиннесса. И слова “он у Самойловой в черном ящике” были высоким профессиональным признанием. Другое дело, что книгу Анна никому не показывала: кроме специальных сведений, там содержались данные о склонностях и наклонностях, слабых местах кандидатов, их семьях и возможных методах переманивания.
В кабинет заглянула Настя:
— Анна Сергеевна, Руденко на операции, а больной от Матросова рвется к нему на прием, скандалит. Говорит: или главврач его может удовлетворить, или вы.
— Я бы хотел увидеть ваши рабочие будни, — оживился журналист.
— Хорошо, — согласилась Анна. — Настя, убери посуду и пригласи больного через три минуты. А пока я вам, — она обратилась к Олегу Олеговичу, — поясню, в чем дело.
Уролог Евгений Александрович Матросов специализировался на лечении простатита — воспалении предстательной железы, которым страдает тридцать процентов мужчин после пятидесяти и восемьдесят — после шестидесяти. Врач он прекрасный, но манера его общения с больными, мягко говоря, неординарна. Он “тыкает” всем без разбора, кричит на пациентов, оскорбляет их, подпускает матерок и всячески обвиняет больных в их болезнях. На кого-то это действует самым чудотворным образом — больной воспринимает грубость врача как свидетельство неравнодушного к нему отношения и возложения на себя обязанностей по полному излечению. Но было немало людей, которых возмущал хамоватый тон врача. Вошедший в кабинет пожилой мужчина явно относился ко второму типу.
— Я требую, чтобы мне поменяли врача! Я заплатил деньги и имею право на уважительное к себе отношение.
— Присаживайтесь, — сказала Анна. — Как вас зовут?
— Валентин Валентинович. Нет, вы знаете, что этот, с позволения сказать, эскулап мне заявил? Я просто не могу повторить в присутствии женщины.
Анна примерно представляла, что заявил Матросов. Что-нибудь вроде “Чего ты на меня уставился? Меня не глаза твои, а член интересует. Снимай штаны, ложись на кушетку. Небось, притащился ко мне, когда с жены с позором слез. А раньше где ты был? На струю бы свою хилую посмотрел. Ты что, с закрытыми глазами мочишься?”.
— Валентин Валентинович! Мы, конечно, удовлетворим ваше требование. Более того, сделаем это с удовольствием, потому что к Матросову записываются уже за две недели, а дать ему больше полутора ставок мы не имеем права по закону. У вас будет другой и очень хороший врач. Я хочу извиниться перед вами за Евгения Александровича. И, поверьте, вы не первый, перед кем я извиняюсь.
— Зачем вы держите этого нахала?
— У этого, как вы выразились, нахала, вернее у его пациентов, самые длительные периоды ремиссии, то есть периоды до следующего обострения болезни. Знаете, мы даже просили нашего заведующего отделением психотерапии доктора наук Колесова, — в присутствии журналиста Анна хотела назвать как можно больше фамилий своих врачей, — поработать с Евгением Александровичем. Так вот Колесов сказал, что злость Матросова исключительно продуктивна и направлена на болезнь, а не на пациента. Убери эту злость — и терапевтический эффект может уменьшиться. Валентин Валентинович, я сейчас же позвоню в урологическое отделение, и вас без очереди примет другой врач.
— Нет, погодите. — Валентин Валентинович терзался сомнениями и не хотел сразу показывать поражение. — Матросов меня уже обследовал, теперь снова эти процедуры… Я подумаю.
После ухода пациента Анна посмотрела на часы. Настя, умница, словно услышав ее мысли, вошла с блокнотом в руках.
— Анна Сергеевна, у вас через час встреча с медицинским директором страховой компании “Русь”, в шестнадцать совещание в горздраве. Попов уже три раза спрашивал о прейскуранте, который вы утром смотрели. В детском установили новое оборудование для ультразвукового обследования и ждут вас.
— Еще только один вопрос. — Журналист молитвенно сложил руки.
— Только один, — кивнула Анна. — Настя, на беседу со страховщиком пригласи коммерческого директора, он должен был рассмотреть их проект договора.
— Уже пригласила, — бросила Настя, выходя.
— О чем вы хотели спросить, Олег Олегович?
— Анна Сергеевна! Наша интереснейшая беседа сложилась таким образом, что я узнал много любопытного о вашем центре и минимум о вас самой. Скажите, часто ли вам для решения деловых вопросов приходится пускать в ход женское обаяние? Не могли бы вы привести примеры? У вас бездна обаяния.
“Красиво врет. Надо соригинальничать. И подпустить доверительности, отчество убрать”.
— Ах, Олег, я не могу вспомнить ни одного случая, чтобы я сознательно эксплуатировала свое, как вы говорите, обаяние. Но! Пожалуй, не было ни одной ситуации, где бы это не происходило подсознательно.
— Замечательно. Анна Сергеевна, нам нужно сделать снимки — вы на работе, с мужем, с детьми.
— Обязательно? — напряглась Анна.
— Всенепременно. И хорошо бы фото из семейного архива.
— Тогда мы поступим следующим образом. Фото с мужем я вам дам из старых снимков, а с детьми меня можно будет сфотографировать в пансионате в эту субботу. Пребывание там в течение суток вашего фотокорреспондента я оплачу.
Журналист прощался, Анна машинально отвечала ему, а сама думала о том, что от фото будет польза: поутихнут слухи о том, что ее муж — Игорь Самойлов. Одинаковая фамилия породила молву об их общих детях, разводе и о том, что Игорь содержит бизнес бывшей супруги. А Юру уже много лет никто не видел.
